Ознакомительная версия.
– Хе-хе… К счастью, я умею. Залазь скорее.
– Ты же вроде дальнобойщик, – подозрительно выговорил Грязнов.
– Я дальнобойщик. Я вожу грузовые вертолеты из Чехии в Словакию. А в Москве посещаю аэроклуб, чтобы форму не терять.
Еще через минуту они были готовы к полету. Яромир пощелкал какими-то кнопками на потолке, и вертолет загудел. Грязнов даже подумал, что управлять вертолетом на самом деле предельно просто, а десятки циферблатов, ручек управления и тумблеров – это чтобы пугать любопытных мальчишек.
– Ты просто гений, – вежливо сказал Грязнов. А перед глазами у него стояли Федя и Леша с поднятыми вверх пистолетами, направляющиеся к дому Решетова. Так куда же он делся, в самом деле?
– Надеюсь, ты прав. Это у нас семейное, – похвастал Яромир. – Эй, ты куда?
– Жди меня здесь и не глуши мотор. Надо ребяткам гостинец передать.
Грязнов взбежал наверх, на пригорок, запрыгнул в свою «Ниву» и увидел, что из рощи как раз вырулил «мерседес».
Грязнов завопил:
– Получите письмецо, сукины дети! – И стал палить, совершенно не пытаясь попасть.
Вытащил из брюк ремень, зафиксировал им руль и педаль газа. И на самой малой скорости выпрыгнул из машины. Автомобиль тихонько покатился вниз по дороге.
Из «мерса» принялись поливать его свинцом.
Грязнов, имитируя свое присутствие в машине, не переставая палить в воздух, ринулся назад, к вертолету.
– Шипы, шипы давай! – заорал кто-то, и кто-то другой бросился выполнять эту команду.
Шипы были разбросаны, и секунд через двадцать напоровшаяся на них «Нива» изменила движение и на растерзанных шинах покатилась прямо на «мерс».
Стрельба достигла апогея. От выпущенного свинца грязновская машина потяжелела чуть ли не вдвое, но продолжала неумолимо наезжать на иномарку. Из нее выскочили два человека и отбежали в кустарник, в свою очередь не переставая стрелять по машине.
«Нива» наконец ткнулась в «мерс» и остановилась.
В наступившей тишине стал слышен странный шум. Как будто это был звук работающего двигателя, но явно не автомобильного. Это был шум лопастей.
Пассажиры «мерседеса» между тем прекратили стрельбу. Передернув затворы, они с опаской двинулись было к «Ниве». Но тут с изумлением увидели, как из-за пригорка в воздух поднялся небольшой вертолет. Покачался из стороны в сторону и спокойно полетел прочь.
Несмотря на большое расстояние, изумленный Грязнов узнал в одном из бандитов Решетова.
Грязновская «Нива», естественно, была пуста. На переднем сиденье лежала сумка. Один из бандитов открыл дверцу.
И тут же раздался взрыв, перекинувшийся заодно и на «мерседес».
Справа, над набережной, кружили чайки.
Вертолет летел вверх-вниз, вверх-вниз. Но все время вперед.
– Что это был за взрыв? Ты гранаты с собой носишь? – ужаснулся Яромир.
– Это такой спецкомплект, доступный руководящим ментам. Вроде меня. На случай незапланированных инцидентов. Вроде этого. Удираешь из тачки, а на переднем сиденье сумочку оставляешь. Вроде как забыл впопыхах. Кто-то шибко любопытный дверцу открывает – и бабах!
– Просто стихи, – одобрил дальнобойщик. – Впопыхах – бабах.
– Да я вообще поэт в душе, – скромно признался Грязнов.
Вверх– вниз, вверх-вниз. Но все время вперед.
– Ты водишь вертолет как грузовик.
– Вертолет – это и есть грузовик, только летающий.
– А по мне, так это больше похоже на плавание в шлюпке в шестибалльный шторм.
Яромир одобрил:
– Хороший, как это будет… образ, да!
Небо, с точки зрения Грязнова, походило на большую тарелку манной каши. Оно было неоднородно. Они словно залетали в разные слои: синий, голубой, бежевый…
– Ты, может, и поэт, зато я классный стрекозел, – вдруг похвастался Яромир.
– Кто?!
– А как у вас называют тех, кто водит летающие машины?
– Не знаю… Просто вертолетчиками.
– Это будет некрасиво. Стрекозлы – будет лучше.
Потом минут пять они молчали, и Грязнов уже решил, что его пилот из молчунов, что и к лучшему.
На шестой минуте Яромир посмотрел вниз, увидел чаек и сообщил:
– Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.
– Какого моря? – удивился Грязнов. – Мы же над Москвой-рекой. Не говоря о том, что вечер уже.
– Это такая история. Про птицу. Очень поучительная. Хочешь послушать?
– Не про буревестника, я надеюсь? – подозрительно спросил Грязнов.
– Про чайку. По имени Джонатан Ливингстон.
– Какая-то как будто не чешская чайка.
– Американская. Как и сама история. Мне ее рассказал один парень, Ричард Бах.
– Вроде композитор был с такой фамилией, – предположил Грязнов.
– Точно. А Дик – его потомок. Так вот. Чайки не раздумывают во время полета и никогда не останавливаются, остановиться в воздухе – для чайки бесчестье, для чайки – это позор.
– Хм…
– Большинство чаек не стремится узнать ничего, кроме самого необходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Для большинства чаек главное – еда, а не полет. Для этой же чайки главное было не в еде, а в полете. Больше всего на свете Джонатан Ливингстон любил летать. «Послушай-ка, Джонатан», – говорил ему отец, – если тебе непременно хочется учиться, изучай пищу, учись ее добывать. Полеты – это, конечно, очень хорошо, но одними полетами сыт не будешь. Не забывай, что ты летаешь ради того, чтобы есть".
– Резонно.
– Вот и Джонатан покорно кивнул. Несколько дней он пытался делать то же, что все остальные, старался изо всех сил: пронзительно кричал и дрался с сородичами у пирсов и рыболовных судов, нырял за кусочками рыбы и хлеба. Но у него ничего не получалось. «Какая бессмыслица, – подумал он и решительно швырнул с трудом добытого анчоуса голодной старой чайке, которая гналась за ним. – Я мог бы потратить все это время на то, чтобы учиться летать». Поднявшись на тысячу футов над морем, он бросился в крутое пике. Всего через шесть секунд он уже летел со скоростью семьдесят миль в час, при которой крыло в момент взмаха теряет устойчивость. Но, как ни старался, достигнув высокой скорости, он терял управление. Все дело в том, понял наконец Джонатан, когда промок до последнего перышка, – все дело в том, что при больших скоростях нужно удержать раскрытые крылья в одном положении – махать, пока скорость не достигнет пятидесяти миль в час. Джонатан установил мировой рекорд скоростного полета для чаек! Но он недолго упивался победой. Как только попытался выйти из пике, как только слегка изменил положение крыльев, его подхватил тот же безжалостный неодолимый вихрь, он мчал его со скоростью девяносто миль в час и разрывал на куски, как заряд динамита. Когда он пришел в себя, была уже ночь, он плыл в лунном свете по глади океана. Изодранные крылья были налиты свинцом, но бремя неудачи легло на его спину еще более тяжким грузом. – Яромир заложил почему-то вираж, довольно плавный, затем снова выровнял вертолет и покачал машиной влево-вправо, словно проверяя, как она ему повинуется.
Грязнов, сам себе удивляясь, слушал его с неослабевающим интересом.
– «Отныне, – решил Джонатан, – я не буду ничем отличаться от других». С мучительным трудом он поднялся на сто футов и энергично замахал крыльями. Он почувствовал облегчение оттого, что принял решение жить, как живет Стая. Было приятно перестать думать и лететь в темноте к береговым огням. «Темнота! – раздался вдруг тревожный, глухой голос. – Чайки никогда не летают в темноте!» Но Джонатану не хотелось слушать. «Как приятно, – думал он. – Луна и отблески света, которые играют на воде и прокладывают в ночи дорожки сигнальных огней, и кругом все так мирно и спокойно…» «Спустись! Чайки никогда не летают в темноте, у тебя были бы глаза совы! У тебя была бы не голова, а вычислительная машина! У тебя были бы короткие крылья сокола!» Там, в ночи, на высоте сто футов, Джонатан Ливингстон прищурил глаза. Его решение, его боль – от них не осталось и следа.
– Хм… – Грязнов, как всегда, был полон скепсиса.
Яромир продолжал своим чуть меланхоличным тоном, но сам текст рассказа был, однако, весьма эмоциональным:
– Короткие крылья. Короткие крылья сокола! Вот в чем разгадка! «Какой же я дурак! Все, что мне нужно, – это крошечное, совсем маленькое крыло; все, что мне нужно, – это почти полностью сложить крылья и во время полета двигать одними только кончиками. Короткие крылья!»
Он поднялся на две тысячи футов над черной массой воды и, не задумываясь ни на мгновенье о неудаче, о смерти, плотно прижал к телу широкие части крыльев, подставил ветру только узкие, как кинжалы, концы – перо к перу – и вошел в отвесное пике. Ветер оглушительно ревел у него над головой. Семьдесят миль в час, девяносто, сто, сто двадцать, еще быстрее!
Была уже глухая ночь, когда Джонатан подлетел к Стае на берегу. У него кружилась голова, он смертельно устал. Но, снижаясь, он с радостью сделал мертвую петлю, а перед тем как приземлиться, еще и быструю бочку. «Когда они услышат об этом, – он думал о Прорыве, – они обезумеют от радости. Насколько полнее станет теперь жизнь! Мы покончим с невежеством, мы станем существами, которым доступно совершенство и мастерство. Мы станем свободными! Мы научимся летать!» Как ты думаешь, что сказала Стая?
Ознакомительная версия.
