по плечу.
Ему трудно скрыть свою досаду, когда он видит меня. А за досадой скрывается страх. Он замечает жену. Страх усиливается.
— Торбьорн, — говорю я. — Я хочу от всей души поздравить тебя со всем. И со свадьбой, конечно. Хочу представить тебе моего бывшего мужа, Лабана Свендсена.
Они с Лабаном пожимают друг другу руки. Явно чувствуя неловкость.
Две трети электроники в комнате демонтировано. Команда мужчин в синей рабочей одежде занимается последней третью.
Мы проходим через комнату, дверь в кабинет Торбьорна открывается. Или в один из его кабинетов.
Кажется, что мы попали в сад: повсюду горшки с растениями, система наклонных зеркал отражает солнечный свет сверху из парка, и он проникает вниз через световую шахту, создавая иллюзию, что мы находимся под открытым небом.
Одна стена целиком занята смещаемыми досками, на досках нарисовано нечто, похожее на судно, подвешенное под воздушным шаром. На вершине шара вертикально установлено какое-то подобие паруса-крыла.
— Новый патент, Торбьорн?
Он не может устоять перед искушением похвастаться. И именно мне. Он просто распухает от гордости. Как будто это он — воздушный шар.
— Я позаимствовал парус-крыло у судна «Челлендж», которое выиграло Кубок Америки. Оно может идти под углом пять градусов к ветру. Под парусом я поместил небольшой воздушный шар. Газовый. Энергию для расширения и сжатия баллона дают солнечные батареи. Под шаром небольшая закрытая кабина из углепластика в корпусе с большим килем. Это замечательный гибрид, Сюзан. В непогоду это судно может развивать скорость до двадцати пяти узлов и идти близко к ветру. При благоприятной погоде и попутном ветре оно летит, не потребляя энергии. Это произведет революцию в транспорте. Сегодня я провожу испытательный полет.
Испокон веку Дания славится своими безумными изобретателями. Эрстед, Мадс Клаусен с его расширительными клапанами, Кройер с его шарами, Торсен, который придумал, как штамповать стальные раковины. Эрик Якобсен, создавший антабус. Торбьорн Хальк — еще один в этом ряду.
На мгновение он так увлекается своими достижениями, что забывает все вокруг. Жена возвращает его к действительности.
— Она сумасшедшая, Торбьорн! Она чуть не сломала мне руку. От нее можно ждать всего чего угодно. Срочно звони в полицию!
Он нервно закусывает губу.
— Я получил твое заявление об уходе, Сюзан. Нам, конечно, очень жаль. Но мы понимаем…
— Кто-то написал его за меня. Меня хотят вычеркнуть из списков…
Он снова закусывает губу.
— Почему вы демонтируете приборы?
— У нас ремонт.
— Эти люди готовятся не к ремонту. Они все разбирают и упаковывают. Похоже на что-то посерьезнее. На эвакуацию. Государство опасается распада общественных структур. Поэтому верхушку общества отправляют в безопасное место. Расскажи мне об этом.
Теперь он бледнеет так же, как и его жена. Он боится меня. Но еще больше он боится чего-то другого.
— Я не могу говорить об этом, Сюзан. Я бы посоветовал тебе держаться от всего этого подальше.
Я встаю.
— Думаю, надо позвонить какому-нибудь журналисту, — говорю я.
— Сюзан. Что бы ты ни делала. И чем бы ни угрожала. Я не могу об этом говорить.
Он дошел до какой-то границы, дальше которой двинуться не может. Мы ничего не добились. У меня нет никаких документов, которые можно было бы показать журналисту. Я киваю Лабану. Элизабет встает.
— Торбьорн, я вызываю полицию!
— Замолчи, Элизабет!
Она опускается обратно в кресло. Мы уходим. Позади мы слышим ее взволнованный голос.
— Почему ты так боишься эту маленькую сучку?
Дверь лифта закрывается за нами с Лабаном.
— Я знаю, почему он боится, Сюзан.
Я молчу.
— Я обратил внимание на его руки. На его хромоту. Это он изнасиловал тебя. В интернате. Это в него ты ввинчивала шурупы.
Мы проходим мимо подозрительных охранников и спускаемся по лестнице.
— Он работал в Хольмгангене, — говорю я. — Зарабатывал деньги на учебу. Именно он показал мне периодическую таблицу. Он был первым, кто рассказал мне о физике. Я преклонялась перед ним. Он был добрым взрослым в темном мире. Пока не стал частью тьмы. Тем не менее я до сих пор ему благодарна.
Мы останавливаемся. Лабан смотрит мне в глаза. Словно пытаясь что-то понять.
В этом нет никакого смысла. Невозможно понять, как возникает любовь и привязанность между людьми. И что от этих чувств рукой подать до насилия.
И тут мы смотрим на другую сторону улицы. Возле здания припаркованы две машины. Фургон и два грузовика. На борту фургона написано «SecuriCom».
Лабан застывает на месте. Я поворачиваю голову вслед за ним. У фонарного столба стоят два велосипеда. Рядом с велосипедами — Тит и Харальд.
Мы садимся на скамейке в Фэлледпаркен, в самом укромном месте, которое смогли найти.
— Мы уговорили Оскара подвезти нас, — объясняет Тит. — На уговоры ушла вся ночь. Утром он сдался. На Нёрреброгаде мы остановились у индийского зеленщика. И купили манго и лимонов. Оттуда поехали в Генеральный штаб, в Министерство обороны. Которое на канале Хольменс. В министерстве мы требуем, чтобы нас пропустили к главе администрации. Говорим, что мы биологи. Работаем на Экспериментальной станции физиологии растений. Тут же к нам выходит женщина. Она знакома с Оскаром. Мы говорим, что у нас есть несколько чрезвычайно ценных фруктов. Которые по ошибке не попали в последнюю партию. Эти фрукты — настоящий прорыв, говорим мы. Особенно лимоны. Они имеют огромное значение. Но у них очень короткий срок хранения. Их надо отправить немедленно. И хранить в холодном месте. Мы встаем по обе стороны от нее. Ей некуда деваться. И она соглашается. Оскар молчит. Говорим только мы.
Мы с Лабаном стараемся не смотреть друг на друга. Мы с ним в бегах. А близнецы все равно свернули налево. И вторглись в Министерство обороны.
— Она дает нам адрес. Мы просим ее визитную карточку. Она не возражает. Мы доезжаем за десять минут. Это Росенёрнс Алле. Миленькое местечко. Там стоит какая-то статуя. Оскар не решается войти с нами. У входа нас встречает охранник, который проводит нас внутрь. В ресепшен сидят четыре дамы. Но мы встаем по обе стороны от них. И показываем им фрукты. Размахиваем визиткой начальницы. Одна из дам проводит нас наверх.
Наверное, родители стремятся защитить своих детей не только от внешнего мира. Наверное, еще в большей степени они хотят защитить их от темных сил внутри них самих. Думаю, и то, и другое — иллюзия. Прошло уже, наверное, много лет с тех пор, как Тит и Харальд обнаружили, что могут вызывать доверие у людей. И много лет с тех пор, как они начали злоупотреблять своим талантом.
— Офис находится на самом
