Так вот Монгол быстро смекнул, где собака зарыта. Потому объектом преступной деятельности избрал советских теневых дельцов. У них у самих с законом были нелады: ведь ценности, деньги и прочие материальные блага были добыты преступным путем. Значит, если «наехать» на такого бизнесмена и заставить его поделиться своим состоянием, он в милицию жаловаться не побежит. Ему проще отдать часть Монголу, чем потерять все, обратившись в соответствующие органы, где обязательно поинтересуются: откуда у вас все это? Так Монгол стал, можно сказать, папой российского рэкета.
Уже в самом начале личной карьеры, еще далекой от воровского поприща, Геннадий Карьков выделялся природной сообразительностью, самостоятельностью, а также резкостью суждений и поступков. Он все делал сам, неизменно выполняя роль неформального лидера. И сложись его судьба иначе, возможно, выбился бы в лидеры формальные. Хотя вряд ли.
В Москве Карьков появился в 1969 году после отсидки в зоне, где провел три года. А свой первый срок он получил за мелкую кражу. Произошло это в Калужской области, в городке Боровске. Здесь, в межколхозной строительной организации, он зарабатывал себе на жизнь. Но мало, хотелось больше. А праведными способами не получалось. Вот и осенило: зачем гнуть спину там, где можно просто взять? Страна жила большим колхозом, где все вокруг было «наше». Небольшую часть общего смекалистый труженик сектора социалистического производства решил сделать своим, личным. За это и поплатился.
Петрович опять затянулся своей любимой «Примой», и выбросив к потолку несколько колечек из дыма, продолжил:
— Засыпался Монгол именно на том, что все делал сам. Его повязали на разбое. Личное участие было доказано, и он загремел на 15 лет. Произошло это в 1972 году.
Другая любопытная деталь — в том приговоре суда по делу банды Монгола-Карькова небезызвестный сегодня Япончик, Вячеслав Иваньков, упоминался пять раз! Но так и остался за кадром — за недоказанностью. Хотя именно Слава Япончик был не кем иным, как правой рукой пахана.
Один из пяти эпизодов, который пытались вменить Япончику, приходился на разбойное нападение на буфетчицу шашлычной Ломакину. Охоту на нее братва Монгола устроила в мае — июне 1971 года. Около недели жертву выслеживали днем и ночью, на работе и дома. Несколько раз устраивали засады, но буфетчица ускользала. Наконец ее удалось подкараулить у подъезда ее же дома.
К возвращающейся с работы буфетчице подкатила «Волга». Женщина не успела и пикнуть, как выскочившие из нее мужчины подхватили ее под руки и впихнули на заднее сиденье машины. «Волга» сорвалась с места и понеслась по городским улицам. И так продолжалось почти два часа. Женщину катали по вечернему городу и постоянно подкалывали в упитанно-упругий бок тонким и острым лезвием финки. При этом нравоучительно рекомендовали:
«Либо дань каждый месяц, либо закопаем живой в подмосковном лесу…»
Наконец буфетчица сломалась. Ее повезли домой, чтобы взять там пять тысяч рублей. По дороге бандиты из ее сумочки вытащили около шестисот рублей.
В квартиру Ломакину провожали Карьков и Иваньков. Когда дверь открылась, казалось, смирившаяся буфетчица неожиданно вырвалась с криком: «Помогите! Грабят!»
Это было столь внезапно, что джентльменам удачи ничего не оставалось, как мгновенно исчезнуть, чтобы не засветиться. Сделали они это по-английски, даже не попрощавшись со столь негостеприимной хозяйкой. Зато в другой раз с буфетчицы взыскали все с процентами. Обид Монгол не прощал.
Петрович замолчал.
— Петрович, помнится, ты говорил, — воспользовавшись паузой, я вернул его к действительности, — что Монгол использовал форму сотрудника милиции?
— Было такое. Только идея эта принадлежала не пахану, а его правой руке.
— Япончику?
— Да. Это он добыл удостоверение сотрудника милиции. По его же совету банда приобрела грузовик и две «Волги».
— Зачем грузовик-то?
— Для воровских постановок.
— А это еще что такое?
— Это?! — Петрович опять сделал паузу на самом интересном. — Давай, попьем чего-нибудь, а то уже в горле першит.
— Давай. — Мне ничего не оставалось, как согласиться.
Своего консультанта по вопросам преступности я уже успел немного изучить и знал, что в таких случаях лучше соглашаться.
— Катя, какой у нас сок имеется? — поинтересовался Петрович у секретарши, появившейся в дверях.
— Яблочный, апельсиновый, томатный, — четко поставленным голосом пропела девушка.
— Нам, пожалуй, два апельсиновых, — сделал заказ Петрович, посмотрев на меня. — Так?
— Так, — согласился я безропотно.
— И грамм по двадцать хорошего коньячку, — добавил Петрович, когда длинноногое создание удалилось, чтобы выполнить заказ.
— Можно, — опять согласился я.
Петрович встал со своего кресла, прошел к шкафу-стене. Потянул за одну из ручек. Открыл бар. При этом широкая кумовская спина, примерно пятьдесят четвертого размера, полностью заслоняла обзор. Когда он повернулся, то в одной руке была бутылка, а в другой — две рюмочки, казавшиеся крохотными в толстых пальцах.
— «Арарат» десятилетней выдержки, — похвалился Петрович, — прямо с выставки.
Коньяк и в самом деле был ароматный, мягкий и вместе с тем крепкий. Опрокинув в себя рюмочку, Петрович продолжил:
— Что касается этих самых воровских постановок, то это, можно сказать, спектакль для одного человека, для жертвы. Тут Монголу и Япончику в ту пору равных не было. Импровизировать они были мастаки. Чего стоит, например, выколачивание денег у столичного антиквара Миркина.
Грузовик долго петлял по московским закоулкам, пока не оказался на МКАД, на одном из лесных участков. Этот маршрут водитель и его попутчик выбрали не случайно. Им очень не хотелось встречаться со стражами порядка. В кузове в простеньком дощатом гробу вместо покойника находился живой, но напуганный до смерти человек.
Однако странной похоронной команде не повезло. Словно из-под земли на обочине появился милиционер. Его полосатый жезл настойчиво приказал остановиться.
— Проверка документов. — Старший лейтенант говорил громко, как человек привыкший командовать.
— У нас все в порядке. — Водитель подал ему какие-то бумаги. — Вот, путевой лист и свидетельство о смерти. Безродного покойничка из морга везем на захоронение…
— Проверим, — блюститель порядка ловко перемахнул через борт.
Сквозь щели наспех сколоченного гроба, а точнее, ящика жертва явно могла разглядеть милицейскую форму проверяющего. Тут бы голос подать и, глядишь, внезапный спаситель вызволит из столь страшного заточения. Но рот раскрывался лишь в беззвучных конвульсиях. В самый, казалось, критический момент у жертвы пропал дар речи.
— Открывай! — скомандовал милиционер.
— Негоже покойничка тревожить, заколочен уже.
— Расколачивай. Проверим, что за покойник. — Недоверчивый старлей, видимо, заподозрил что-то неладное и сам взялся за валявшийся в кузове топор.
Доски импровизированного гроба заскрипели. Щель увеличилась. Но тут прогремел выстрел. Милиционер рухнул на гроб и сполз на дно кузова.
— Зачем мента замочил? Охренел совсем? — раздался чей-то истошный вопль.
— Другого выхода не было.
— Мента грохнул. Теперь и этого кончать надо.
— Заводи и гони к реке. Обоих — в ящик. Камней побольше и концы в воду…
— Не надо — в воду. — У жертвы наконец-то прорезался голос. — Отдам все! Только не убивайте.
— А не врешь? — Доски снова заскрипели. Крышка открылась.
На свет появился пухленький мужчина с ключом в трясущейся руке.
— Вот — от тайника… — И он тут же выложил, где и что лежит.
— Молодец, Корейка! — «Убитый» мент сел на полу кузова. Это был переодетый Япончик. Он дружелюбно похлопал по плечу побледневшего Вольдемара Миркина, заведующего антикварным магазином.
— Мог бы и раньше расколоться, а то пришлось целый спектакль разыгрывать, — расхохотался «убийца» мента, Монгол. Он уже держал в руках заветный ключик. — Кто Корейку-то шмонал?
— Я, — подал голос третий «артист», он же водитель грузовика, настоящий шофер сремстройбазы, Буздин по кличке «Золотой».
— И как ты объяснишь это? — Монгол поигрывал ключиком.
— Век свободы не видать! Все обшмонал, ничего не было…
После воровской постановки бандиты разделились. Монгол и Золотой повезли антиквара на явочную квартиру по Болотниковской улице. Япончик, Балда, Сиська махнули «бомбить» миркинские апартаменты.
В шикарном четырехкомнатном жилище, напоминавшем скорее музей, чем квартиру, как и обещал хозяин, никого не было. Вытряхнув тайник с драгоценностями и деньгами, воры принялись паковать ценные вещи. Красивых безделиц было много. А, как известно, созерцание прекрасного увлекает и расслабляет. Как раз в такой момент их и застиг картавый голос, который донесся из казавшейся пустой кухни:
