Ознакомительная версия.
– Нет, он писал обычным образом.
– Ну и при чем здесь тогда твой бустрофедон?
Глеб задумался.
– Мне кажется, не важно, как Гонсалес это написал. Важно, как это следует читать.
– То есть ты хочешь сказать, что Гонсалес нарочно оставил нам статуэтку?
– Ну да. Что-то вроде подсказки.
– А надпись?
– В том-то и дело. Если развернуть текст задом наперед, получается слово canicula.
– «Каникула»?
– Это по-латыни. Означает «собачка».
– Какая еще на хрен «собачка»? – вконец опешив, переспросил капитан.
– А вот этого я не знаю.
– Помнится, ты однажды уже доказывал с пеной у рта, что речь идет о латыни, и помнишь, чем все закончилось?
– Ты про монету? Признаю, ошибался. Зато сейчас я почти уверен.
– Допустим. Но что и кому Рамон Гонсалес, по-твоему, пытался сообщить столь экстравагантным способом?
– Понятия не имею.
– А что, если Гонсалес хотел указать на преступника?
– Возможно.
– Дружище, тебе придется помочь мне разобраться в этой чертовщине. Вы, в конце концов, были коллегами, и уж если кто-то и сможет понять ход мыслей Гонсалеса, то только ты.
– Ладно, постараюсь.
* * *
Стольцев и Лучко приехали в квартиру Гонсалесов почти одновременно. Вероника, предупрежденная Глебом о вкусах капитана, приготовила чай и выставила на стол внушительную корзину со сладостями. Следователь одобрительно крякнул и потянулся за пирожными, а Глеб тем временем рассказал о своих предположениях Веронике. Услыхав про «собачку», она спохватилась:
– Постойте, я точно помню, что в кабинете Рамона была статуэтка в виде собаки.
Они оставили недопитый чай и прошли в другую комнату.
– Да вот же она. И не одна.
Три пары глаз уставились на полку над столом, заполненную фигурками животных. Собачек оказалось аж три штуки. Вероника одну за другой сняла статуэтки с полки и поставила на стол. Внимание Глеба привлекла копилка из красной глины с прорезью на спине. Он поднес собачку к уху и легонько тряхнул.
– Там что-то есть!
Капитан вопросительно посмотрел на Веронику:
– А что, если мы ее?..
Вероника кивнула. Лучко положил статуэтку на мраморную пепельницу, взял с полки увесистую книгу и ударил. Фигурка с хрустом раскололась. Среди осколков показалось что-то, похожее на сложенную вдвое тряпицу. С позволения следователя Глеб извлек находку из пепельницы и аккуратно развернул.
Все трое с недоумением уставились на потемневший клочок, в центре которого была начертана пятиконечная звезда. Над звездой виднелась надпись: taro. Верхний правый угол листка истлел так, что последняя буква едва читалась. Прямо под звездой листок заканчивался неровным, извилистым краем. Глеб провел по нему пальцем:
– Линия разрыва совсем свежая.
Следователь тоже потрогал срез:
– Согласен, но что это за бумажка?
– Это не бумага, это пергамент, – уточнил Глеб. – И похоже, очень старый.
– А что означает надпись?
– Очевидно, речь идет о картах Таро. Хотя в европейских языках это слово традиционно пишется с «t» на конце.
– Ну и куда же подевалась эта «t»?
– Видишь оборванный угол? Возможно, она как раз и была здесь.
– Подождите, но какое отношение все это имеет к смерти Рамона? – вмешалась в разговор Вероника.
– Пока неясно, – пожав плечами, ответил Глеб.
Вероника положила руки на стол и бессильно уткнулась лицом в ладони.
– Думаю, тебе снова придется воспользоваться своим даром, – предложил Лучко.
Вероника подняла голову и встретилась с Глебом глазами.
– Пожалуйста, если тебе не трудно. – Затем она, как во время предыдущего видения, отсела в угол комнаты.
Глеб вяло улыбнулся:
– Всегда пожалуйста.
Он довольно долго сосредоточивался, прежде чем контуры комнаты начали погружаться в темноту.
* * *
Человек, который прятал пергамент в копилку, испытывал явное беспокойство – движения рук были нервными и неуверенными. Даже если бы Глеб не поймал отражение знакомого лица на полированной поверхности стола, он бы все равно с полной уверенностью сказал, что этим человеком был Рамон Гонсалес.
Слегка утеряв концентрацию, Глеб поймал себя на мысли, что ощущает себя мужем Вероники. Чувство было очень странным. Он снова попытался сосредоточиться, но момент был упущен и образ сидящего за столом человека постепенно рассеялся, как облако сигаретного дыма.
Глеб рассказал о том, что видел. Выслушав его, Лучко переспросил:
– Значит, пергамент в копилку засунул сам Гонсалес? Во как!
Вероника всплеснула руками:
– Послушайте, мне хоть кто-нибудь объяснит, ну что такого в этом клочке, что Рамон даже под пыткой не отдал его бандитам?
Глава 7
Старая любовь не ржавеет?
Переулок, где проживало семейство Буре, выглядел тихим и патриархальным, несмотря на близость к Садовому кольцу. Дверь открыл сам профессор. Даже в домашней обстановке он как всегда был сама элегантность: светло-бежевые брюки, кипенно-белая сорочка, голубой жилет и синий в зеленый горох галстук-аскот.
– Борис Михайлович, это вы? – взвизгнула Вероника и повисла у Буре на шее. – Боже, да вы совсем не изменились!
– А вы только еще больше похорошели.
Вероника с укоризной взглянула на Глеба.
– Что ж не предупредил, к кому идем? Я бы прихватила подарок для любимого лектора.
– Лучший подарок – это вы сами, Вероника.
– Надо же, вы помните мое имя? Это через столько-то лет!
– А мне кажется, я поймал вас на экзамене со шпорой только вчера.
Вероника покраснела, а профессор расплылся в довольной улыбке. Затем его лицо снова стало серьезным. Он взял Веронику под руку:
– Прошу, примите мои соболезнования. Глеб уже рассказал нам о том, что произошло. Проходите же, моя дорогая.
Уже в прихожей становилось понятно, что хозяин жилища неспроста является членом бюро международного научного проекта Corpus Vasorum antiquorum, то бишь «Корпус античных ваз». В доме едва ли нашлась бы хоть одна горизонтальная поверхность, не занятая разнообразной античной керамикой.
На плотно уставленных стеллажах рядами теснились некогда предназначенные для питьевой воды гидрии, бальза-марионы, еще, казалось, сохранившие едва уловимый запах ароматических эссенций, винные кратеры и киликсы, будто продолжавшие источать алкогольную отдушку, погребальные лекифы, миниатюрные амфориски, огромные пифосы и, разумеется, амфоры на любой вкус.
Глеб лучше кого-либо понимал, что, будь вся эта коллекция на сто процентов аутентичной, ее стоимость исчислялась бы астрономической суммой. Но даже реплики были выполнены с таким ювелирным мастерством, что смотрелись практически неотличимыми от оригиналов. Да и особо присматриваться Глебу никогда не хотелось, дабы ненароком не развенчать столь кропотливо создаваемый Буре миф об абсолютной подлинности его коллекции.
Как бы там ни было, как минимум половина квартиры Буре была отведена под шедевры античных гончаров. Вторую половину просторной трешки украшали изображения античных богов – что-то вроде домашнего ларария.
Дав Веронике время рассмотреть свое уникальное собрание, Буре сложил ладони рупором и направил их в сторону кухонной двери.
– Саша, гости уже пришли, – зычно объявил Борис Михайлович и снова повернулся к Веронике:
– Вы ведь знакомы с моей с женой, не так ли?
Профессор, а с его подачи и студенты не зря звали Александру Петровну Буре Ге́рой. Она была женщиной грозной и величественной, привыкшей держать в строгости что аудиторию, что домашних. Это правило не распространялось лишь на одного только Бориса Михайловича. Александра Петровна баловала мужа и прощала ему все.
Выйдя на пенсию после тридцатилетней карьеры преподавателя древней истории, она не на шутку увлеклась идеей предопределенности исторических событий и поиском доказательств, подтверждающих существование пресловутого praedestinatio[1]. Путь исканий оказался извилист и мимоходом заводил Александру Петровну то в одну, то в другую сторону, на первый взгляд далекую от первоначальной цели. Именно таким образом она и познакомилась с Таро.
Очарованная Жезлами, Кубками и Мечами, Александра Петровна с дотошностью ученого проштудировала не один десяток книг, прежде чем досконально разобралась в хитросплетении загадочных символов.
По правде говоря, в последнее время Александра Петровна чаще использовала карты для того, чтобы перекинуться в jeu de tarot[2], нежели чем для гаданий, но по просьбе Глеба с удовольствием согласилась поделиться своими обширными познаниями.
Для начала Глеб вывел на экран телефона фото пергамента, найденного у Гонсалеса. Борис Михайлович и его супруга как по команде надели очки и склонились над мобильным. Изучив изображение, профессор поднял взгляд на Глеба и Веронику:
Ознакомительная версия.
