Ознакомительная версия.
На следующих нескольких страницах шли таблицы и детали ее беременности: вес, артериальное давление, результаты анализов мочи. Кажется, абсолютно все было в норме. Сейчас шел ноябрь, а информацию начали заносить в папку с конца апреля — очевидно, когда Салли-Энн впервые обратилась к врачу. Она должна была родить предположительно через две недели.
Вернулся Адам, покрытый испариной и чрезвычайно бледный.
— Боже праведный! — только и мог произнести он.
— Понимаю, — отозвалась Лоррейн, подняв на мужа тяжелый взгляд.
Впрочем, их недавние разногласия уже не имели значения. Все казалось ерундой. У них были их девочки, их дом, их работа. У них все было в порядке, не так ли?
— Я сожалею о том, что произошло сегодня, Рей, — промолвил Адам.
Лоррейн услышала, как он с усилием глотнул. Его лицо позеленело.
— Ага, — бросила Лоррейн, осознавая, что больше о вспышке эмоций за завтраком не будет сказано ни слова. Это была бессмысленная размолвка, которая подпитывалась семейными претензиями и мелкой ревностью. — Она была студенткой, изучала бухгалтерское дело, — продолжила Лоррейн. Она даже не отчитала Адама за то, что он снова назвал ее Рей. — Ей было двадцать четыре. Ближайший родственник — парень по имени Расс Гудол. Я свяжусь с медицинским центром.
— Почему кому-то вздумалось сотворить такое с беременной женщиной? — спросил Адам, качая головой и глядя в окно.
В доме напротив какая-то женщина складывала простыни в комнате на верхнем этаже, притворяясь, будто не смотрит через дорогу, где стояло с полдюжины полицейских машин, а все здание было оцеплено лентой, оповещающей о том, что здесь произошло преступление. Стоит поговорить с ней, подумала Лоррейн. Эта женщина могла видеть что-то важное, у нее прекрасный обзор.
— Кто-то пытался перерезать пуповину. Заметил?
Адам кивнул. Его желудок всегда чутко реагировал на подобные кровавые зрелища. Лоррейн знала, что ему потребуется пробежать как минимум пять миль, чтобы выкинуть это из головы.
— Возможно, у нее начались роды, возникли какие-то осложнения, и тот, кто находился рядом с ней, решил стать героем и сделать экстренное кесарево сечение, — продолжила Лоррейн.
Адам взял одну из трех открыток, которые аккуратно лежали рядом на подоконнике.
— Что-то пошло не так, этот человек испугался и убежал.
— Взгляни-ка на это.
— «Удачи! Со всей моей любовью, Расс», — прочла Лоррейн и вздохнула. — Несомненно, это тот же самый Расс, что и в медицинской карте.
— Фактически ни в одной из этих открыток не говорится, для чего ей нужна удача, — заметил Адам, снова раскладывая открытки на подоконнике. — Одна — от кого-то по имени Аманда, другая — от мамы Салли-Энн.
— Скажи, ты стал бы отправлять открытки, желая успешных родов? Наверняка их прислали по другому поводу. Может быть, она сдавала на водительские права. Или ей предстояли экзамены.
— Разве обычно открытки приходят не после появления ребенка на свет? — сказал Адам.
— Ты спрашиваешь меня или сообщаешь мне? — спросила Лоррейн, чувствуя, как закипают в душе совершенно неподобающие случаю эмоции. — Впрочем, ты — не великий мастер по части отправления открыток по любым поводам. Так и есть, Адам, особенно по случаю годовщины…
— Прекрати! — вскинул руку муж.
Он был прав. Лоррейн так и тянуло схватить его обтянутую резиной руку, которой Адам будто защищался, но она удержалась от этого порыва. Все эти годы совместной работы — боже, Лоррейн давно потеряла им счет! — демонстрация физического контакта или проявление привязанности на службе было их личным табу. Для коллег, не знавших Лоррейн и Адама достаточно хорошо, полной неожиданностью оказывался тот факт, что они женаты. Разные фамилии, регулярные стычки и отказ Лоррейн носить обручальное кольцо — все это красноречиво говорило о том, что вне работы их ничего не связывает. Да и на службе они явно прилагали все усилия, чтобы избегать друг друга. Только если расследовалось серьезное дело — такое, как убийство Салли-Энн, — они знали, что должны объединить усилия и использовать во благо десятилетия ценного опыта.
— А это могут быть открытки из серии «желаем успешной операции»? — Лоррейн снова рылась в медицинской папке. В первый раз она пропустила эти сведения.
— Что еще за операция? — спросил Адам, присоединяясь к ней за столом.
Определенно муж воспользовался этим ее проклятым гелем для душа «Аква ди Парма», почти тридцать фунтов за штуку. В следующий раз Адам наверняка выльет на себя весь флакон.
— Вот, — ответила Лоррейн, желая немного оттянуть объявление об этой находке. Ей просто хотелось доставить себе небольшое удовольствие, сделать нечто, заставившее почувствовать себя хоть на каплю значительнее. Лоррейн показала на аккуратный четкий почерк в верхней части страницы. Это был тот же самый почерк, что и на студенческих папках, — почерк Салли-Энн, как нетрудно было догадаться.
Адам прочел краткие записи:
— «Кесарево сечение. 18 ноября. Явиться до восьми утра. Доктор Ламб. Брэдли Уорд. Собрать сумку».
— Это завтра, — произнесла Лоррейн, пристально глядя на мужа. — Только вот кто-то опередил врача.
Ее спальня наконец-то готова. Я постаралась сделать ее комнату по-домашнему уютной. Оскар и Ноа ссорятся, выясняя, какого плюшевого мишку она захочет посадить на свою кровать.
— Мне кажется, она слишком взрослая для плюшевых мишек, — говорю я им. Они не согласны.
Я измучена. В эти дни меня выматывает даже такое простое дело, как постелить на ночь кровать. В такой ситуации остается только гадать, удастся ли мне когда-либо вернуть свое прежнее тело. Джеймс, разумеется, предложил мне помочь с подготовкой комнаты, но я ответила, что будет лучше, если он займет чем-нибудь мальчиков. Очевидно, ему это не удалось, потому что весь последний час они носились вокруг моих лодыжек, шлепаясь на пуховое одеяло. В это время я упорно билась над тем, чтобы впихнуть злосчастное одеяло, из-под которого доносилось хихиканье, в красивый розово-кремовый цветастый пододеяльник. Я довольна тем, как выглядят ее спальня и гостиная. Мне хочется, чтобы ей было удобно, хотя я немного нервничаю по поводу ее переезда сюда. Никак не могу привыкнуть к тому, что у нас снова появилась няня.
— Как дела, дорогая? — Как раз в тот самый момент, когда я думаю о муже и ужасном, неминуемом дне, помеченном в календаре, дне его ухода в плавание, Джеймс появляется на самой верхней лестничной площадке — судя по топоту, несясь через две ступеньки, — чтобы посмотреть, как я справляюсь. — Все выглядит просто супер! Ей здесь понравится.
На сей раз Джеймса отпустили домой всего на две недели.
— Надеюсь, так и будет, — задумчиво отзываюсь я.
Он обнимает меня за плечи и пытается поцеловать, но я слишком измотана даже для объятий. Устало плюхаюсь в кресло-качалку.
— Ой! — тут же восклицаю я, хватаясь за живот.
— Осторожнее с ней, — предупреждает Джеймс, робко гладя мой выпирающий живот.
Он носится со мной с той самой минуты, как я сказала ему о своей беременности. На самом деле в этом нет ничего удивительного. У него не было возможности расти со мной, а потому и привыкать к моей новой фигуре, ее ценности и даже деформации. Думаю, мужа сбивает с толку все это — я, ставшая такой огромной, потерявшая способность делать те вещи, которые привыкла, — хотя он никогда и не признается в этом. Он относится ко мне с истинным благоговением, и мы неукоснительно следуем рекомендациям врача. Моя подруга Пип уверяет, что муж обожает ее беременное тело и никак не может насытиться им. Полагаю, в этом отношении Джеймс просто сверхосторожен, и я ценю это. Но все же скучаю по нему. Скучаю по нас…
— Считаю дни до того момента, как мы сможем кое-чем заняться, — признаюсь я и посылаю ему воздушный поцелуй поверх голов мальчиков, пинающих плюшевого мишку по комнате.
Джеймс понимает, что я имею в виду.
— Забыла полотенца! — спохватываюсь я, с тоской думая о предстоящем тяжелом проходе вниз и вверх по лестнице.
— Передохни пока. Я пришел сказать тебе, что приготовил ужин.
— Так ты готовил ужин?
Значит, мальчиками никто не занимался, догадываюсь я, но жаловаться не на что. Когда Джеймс дома, он — прекрасный муж и отец. Он — настоящий моряк, но на суше больше всего любит хлопотать по дому. Удивительно, какие все-таки разные две стороны его жизни!
— Есть, капитан-лейтенант, — бросаю я, резко отдавая честь. Терпеть не могу, когда Джеймс надевает военную форму, даже несмотря на то что мундир — самая сексуальная его вещь. Ведь это означает лишь одно — он снова отправляется в плавание.
— Идем. — Джеймс тащит меня из кресла. — Давай покормим вас обеих.
Он улыбается и ласково гладит своего ребенка. Джеймсу тоже невероятно трудно дается предстоящее расставание. Когда мы решили пожениться, я знала, во что впуталась, знала, с чем связалась. Мои друзья твердили, что я спятила, что затея стать мамой двух маленьких мальчиков, потерявших родную мать всего несколько месяцев назад, была просто безумной, не говоря уже о том, чтобы стать женой военно-морского офицера, который пропадает вдали от дома две трети года.
Ознакомительная версия.
