Так она чувствовала. Интуиция подсказывала: небо прояснится, все оживет. Алиса была уверена, что-то надвигается на город. Буря.
Именно эта буря заставляла девочку дрожать и бояться, потому что у нее было лицо ее матери.
Матери, которая сейчас наверняка разгневана.
Она просто в ярости.
Прокурор Горстен был миниатюрным суховатым человеком с узким строгим лицом. Черный костюм и круглые очки еще больше увеличивали его сходство с лютеранским пастором. Он сидел за величественным столом в комнате, отделанной темными тополями, свидетелями минувших веков, слышавшими множество людских секретов и видевшими столько преступлений… Кабинет освещался неярким светом, падавшим из высокого окна, выходившего на дворцовый сад.
На Алису произвела впечатление торжественная и гнетущая атмосфера этого места и непроницаемого человека, сидевшего против света.
Инспектор мягко взяла девочку за руку и подвела ее к прокурору.
Алиса села на высокий стул в стиле рококо, стараясь не ерзать и сохранять присутствие духа. А еще бдительность.
Она прислонилась к спинке, уставившись на носки своих туфель, и стала ждать начала разговора.
Голос прокурора вполне соответствовал его образу. Холодный и отстраненный.
– Итак, вот она какая, эта маленькая Алиса Кристенсен. Мадемуазель, а вы знаете, что уже стали знаменитостью?
Алиса смутилась, не зная, что ответить, и не поднимала глаз, ища выход из неловкой ситуации, потом бросила умоляющий взгляд на Аниту, которая сразу все поняла и пришла ей на помощь.
– Господин прокурор, эта девочка пережила настоящий шок… Хочу, чтобы вы помнили, как она чувствительна… Интеллект Алисы выходит за рамки обычного… Я принесла с собой некоторые ее школьные тетради… Вы будете поражены.
Анита вынула из своего портфельчика картонную папку и мягко положила ее на стол.
Прокурор взглянул на инспектора, потом на Алису. В глазах его было столько же доброты, как у ловчего сокола. Взял папку, молча перелистал, два или три раза удивленно крякнув.
Когда он дочитал, взгляд его изменился, стал человечнее. Внимательно посмотрев на девочку, Горстен перевел взгляд на Аниту:
– Да, инспектор Ван Дайк, это впечатляет. Но разве из этого следует, что все сказанное – правда?
Анита собралась с мыслями и заговорила:
– Господин прокурор, неужели вы действительно думаете, что такой тонкий и блестящий ребенок мог придумать такую жестокую шутку? Обвинить своих родителей, свою родную мать в ужасных преступлениях, не будучи абсолютно уверенной и внутренне убежденной…
– Послушайте, Ван Дайк, вы не хуже меня понимаете, что проблема не в этом.
Голос прокурора скрежетал, как ржавое железо.
– Проблема не в том, верит ли девочка в то, что говорит. Главное – насколько все ею рассказанное соответствует действительности…
Горстен бросил на Алису беглый смущенный взгляд, достал из ящика стола толстую папку с делом и продолжил:
– Единственное, что у нас есть, – это кассета, которую, как утверждает мадемуазель Кристенсен, она нашла в доме, где живет, в комнате, забитой кассетами подобного рода… Но ее родители отсутствуют, и соседи заявили, что они занимались переездом всю вторую половину дня девятого числа. В упомянутой мадемуазель комнате нет ни одной кассеты – она пуста.
Алиса в ужасе взглянула на Аниту. Сердце ее бешено колотилась. Она бросилась в атаку с отчаянием обреченного:
– Госпожа Ван Дайк, вы же знаете, что я сказала правду, – комната была забита кассетами, я сама их видела, а мадемуазель Чатарджампа исчезла много месяцев назад.
Алиса повернулась к строгому судье. Девочка не знала, как яростно блестели ее глаза, когда она отчеканила:
– Я ее узнаю. Они ее… убивают. И это действительно мои родители, я уверена! Неужели вы полагаете, что я могу не узнать свою мать, пусть даже на ней маска?
Прокурор, подперев подбородок руками, молча вглядывался в этот маленький белокурый и такой бледный огонек, который, казалось, готов был вот-вот взорваться на своем стуле.
Он наклонился вперед:
– Хочу быть предельно откровенен, мадемуазель. В настоящий момент у нас нет ничего, я подчеркиваю – ни-че-го, что дало бы нам повод выдвинуть обвинение против ваших родителей. Сейчас кассету изучают и всесторонне анализируют, чтобы определить, идет речь о настоящем убийстве или же о киномонтаже.
Алиса подскочила.
Анита не смогла ей помешать.
– Монтаж?! Господи, да вы разве не видели, что они с ней делают на экране? Вы не видели, что они…
И девочка разразилась рыданиями, в отчаянии заламывая руки.
Прокурор растерянно задвигался в кресле, сбивчиво бормоча слова утешения.
Анита встала и, сама себе удивляясь, обняла Алису за плечи, защищая от мира. Она холодно посмотрела на прокурора и обронила:
– Вы не будете возражать, если она останется под нашей защитой, пока эксперты не закончат работать с кассетой?.. Либо пока… не объявятся ее родители?..
Прокурор сделал вид, что не заметил некоторой дерзости вопроса, и жестом показал, что это его не смущает. Анита была уже у двери, когда ледяной голос прокурора заставил ее остановиться:
– Инспектор Ван Дайк… Если эксперты не установят, что на кассете сняты реальные события, мы будем бессильны. В противном случае мы сможем начать судебное преследование лишь по факту нелегального производства порно – или как там еще называют такие фильмы. Но не ждите от меня мандата на общеевропейский розыск или разрешения на запрос в Интерпол…
Вполне недвусмысленно. Анита взяла Алису за руку и повела ее обедать в ресторан рядом с комиссариатом.
Оставшуюся часть дня Алиса провела в небольшом домике в южном пригороде Амстердама в компании двух полицейских-антильцев. Они расположились в гостиной и смотрели футбольный матч. Алисе удалось разжиться книгами – по дороге она зашла в книжный магазин в центре города. Расположившись в маленькой комнате на первом этаже, она проглотила три научных журнала и взялась за роман француза Росни Эне «Война огня», действие там происходило в эпоху палеолита. Около семи приехала Анита и привезла пиццу, пиво, колу и индонезийские блюда. Поужинали они вчетвером в гостиной, в полной тишине, изредка прерываемой замечаниями о ходе матча. После еды один из антильцев пошел на кухню варить кофе, другой погрузился в привезенную Анитой газету.
Анита решила, что сейчас самое время поговорить.
– Соседи видели, как девятого вечером вывозили все вещи на двух больших грузовиках. Как раз в то время, когда ты слонялась по городу. Возможно, они очень быстро обнаружили пропажу кассеты. Кто-то звонил днем в твою школу узнать, была ли ты на занятиях утром, и директору пришлось сказать, что никто тебя не видел в течение всего дня.
Алиса слушала молча. Анита, не спеша, продолжала:
– Итак. Два больших грузовика. Два полуприцепа. И шестеро вооруженных людей, профессионалы. Руководил ими, судя по описанию, господин Кеслер. Среди них был индонезиец, еще один – лысый мужчина с усами в темных очках. Судя по всему, он хорошо знает Кеслера… твои родители уехали на своей машине. Что ты обо всем этом можешь сказать?
Девочка отрицательно покачала головой, но неожиданно кое-что, видимо, вспомнила.
– Подождите… мне кажется, я рассказывала вам утром о телефонном разговоре Кеслера с каким-то Йоханом.
Глаза Аниты загорелись.
– Черт возьми, ты права! Йохан… Возможно, это тот лысый, с усами.
Она присела на кровать рядом с Алисой.
– Нам будет трудно. Эксперты расходятся во мнениях по поводу достоверности съемки. Двое из троих считают, что подобное можно сымитировать.
Один утверждает, что есть вероятность подлинности. В общем, они никак не могут прийти к единому мнению. Прокурор не уверен, стоит ли показывать запись родителям Чатарджампы, чтобы они опознали на кассете свою дочь. Ты же знаешь, она из Шри-Ланки, поэтому все очень сложно.
Анита тяжело вздохнула, показывая девочке, какими занудами могут быть чиновники! Алисе все больше нравилась эта женщина.
– И что нее теперь будет? – спросила она. Голос ее прерывался от скрытого волнения и
противоречивых чувств.
– Я убедила комиссара показать несколько кадров приятелю поваров твоих родителей, тамильцу, он знал мадемуазель Чатарджампу и предупредил власти о ее исчезновении. Кстати, имей в виду, что «исчезновение» мадемуазель Чатарджампы официально не признано. Весь февраль родители получали от нее открытки, сначала из Италии, потом из Турции. Возможно, в ее отсутствии нет ничего подозрительного, вполне вероятно, что она оставила репетиторство и занялась более доходным делом – съемками в фильмах… для взрослых.
Улыбка Аниты выражала сожаление.
– Так говорит прокурор. Вся эта история кажется ему все более невероятной, и он ничего не будет предпринимать, пока не объявятся твои родители.
