Черт подери, но я даже не думал об этом. И действительно, Лена очень похожа на Лану Тернер. У меня мурашки побежали по телу.
– Ну и как тебе спать с картинкой со стены? – спросила она, ухмыляясь.
– С бумажными вырезками я не сплю. Но иногда от скуки разговариваю с картинками. Главное, что они лишены дара речи и не отвечают на мои глупости. Но ты ответить можешь. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Твои деньги меня не интересуют. Я привык жить на собственные заработки. Мне нужна только ты.
– Не повторяйся, Андрюша. Я тебе верю. Но я замужем. В случае развода меня выкинут из дома. Я знаю своего мужа, он будет травить нас до гробовой доски. Этот человек не умеет останавливаться. Он монстр!
– Как ты провела вчерашний день? – спросил я.
– Подруга меня вытащила в филармонию. Мы слушали Шопена, Листа, Берлиоза. Вот почему на полу валяется шикарное платье и бриллианты. Я не могла ни с кем разговаривать. Все время думала о тебе. После концерта я тут же поехала сюда. Не знаю, сколько времени просидела на лестнице, но ты пришел. Сердце перестало колоть. Ты снял с меня приступ хандры. Я ожила. Это всё. О последствиях даже думать не хочу. Как сказал один из героев Пушкина: «Лучше один раз напиться живой крови, чем триста лет питаться падалью!»
Я тоже закурил и сел на кровати. Кажется, мы всё уже сказали. У меня запершило в горле. В холодильнике еще оставалась водка. Я направился на кухню и выпил прямо из горлышка. Пора ставить точки над «и». Я взял папку и вернулся в комнату.
– Значит, на связь вчера ты не выходила? Возможно, так даже лучше. Мы получили известие из Омска. Вчера утром твоего мужа нашли мертвым в своем номере. Предварительный диагноз – обширный инфаркт.
Лена, съежившись, попятилась назад, пока ее не остановила спинка кровати. Она слова не могла произнести. Открывала рот и тут же его закрывала. Я холодно продолжал:
– После печального известия я проверил кабинет твоего мужа. Так уж получилось, что я на него работаю, а Оксана, секретарша, с которой он спит, моя любовница. Была ею до нашей встречи. У нее хранились дубликаты ключей, в том числе и от сейфа. Я его проверил, прихватив важные документы. Это брачный контракт и завещание. Его огласят только через полгода при условии соблюдения тобой нескольких пунктов брачного контракта. Ты обязана быть верной женой, даже после его смерти. А через полгода ты станешь сказочно богата, и институт перейдет в твои руки. Работенка не пыльная. Я поясню тебе кое-что.
– Нет необходимости. Я и раньше руководила институтом. Зяма без моего согласия не принимал ни одного решения, – строгим деловым тоном произнесла Лена. – Я хочу знать, кто его убил?
– Скорее всего, Оксана. Но не по собственной воле. Зяма хотел продать один секретный препарат. Об этом узнали. Перетасовка такого рода не устраивала многих. Так что заказчика можно искать годами. Им можешь быть и ты.
– Нет, не могу. Это я решила избавиться от восемьсот пятого препарата. Создавать в стенах института бациллу смерти я не хотела. Пусть ею занимаются те, кто рожден для того, чтобы убивать. Это я настояла на продаже. А теперь, как я поняла, сделка не совершилась.
– Не имеет значения. Займешь его место и продашь.
– Если меня до этого в могилу не отправят. Как видишь, это очень легко сделать.
– Я могу позаботиться о тебе, – тихо ответил я.
– Прятаться за чужими спинами я не привыкла. Важно другое. Я увидела тебя и стала свободной. Выжил бы мой муж или нет, решение уже было принято. И если ты не передумал, я стану твоей женой.
– Я не могу передумать. Нас свела судьба. Словами этого не объяснишь.
– Значит, мы выполним условие Зиновия Карловича. Поженимся через полгода. Но институт я беру под свою опеку сегодня же. На то есть указ руководителя.
Раздался телефонный звонок. Я снял трубку. Это был Гальперин. Шел седьмой час утра.
– Извини, Андрюша, машина с трупом выехала из Омска в сопровождении Оксаны и выделенной мной охраны. Девочку надо оградить от лишних людей. Думаю, документация при ней. Катафалк прибудет на привокзальную площадь. Вот туда и надо послать самых близких людей.
– Вскрытие сделали?
– Да. Десяти минут хватило. Все сосуды на сердце порваны. Диагноз подтвердился. Дальше копать не стали.
– Я буду в обязательном порядке.
– И еще. Загляни в дом Зямы. Тебе по пути. Я второй день не могу нигде найти его жену.
– Хорошо, Илья. Я заеду за ней.
Я положил трубку.
– Что ж, надо ехать домой, – тихо сказала она. – Заедешь ко мне в полдень. А ночи будем проводить в охотничьем домике у реки. Там Зяма прятался от назойливых посетителей. И еще, Андрюша. Ты должен оставить Оксану. Либо ты только мой, либо катись к черту.
– Я только твой.
Она быстро оделась и ушла.
Кажется, я загнал себя в клетку. Но Елена была моей самой заветной мечтой. И ради нее я пошел на убийство. Условно, конечно. Смерть ждала Зяму с занесенной над его головой косой, а я пырнул его сзади. Исподтишка. Опередил событие на несколько мгновений.
* * *
Большинство из тех, кто пришел встречать гроб, никогда не видели Елену. Ее сопровождала прислуга из их шикарного особняка. Все любили добродушного хозяина. Лишь для жены он был монстром. Да и то я в это не верю, помня их последний разговор по телефону, когда прятался в номере Зямы. К тому же он выполнял все ее инструкции, и практически она руководила институтом. Где-то Зяма допустил непростительную ошибку, за что и поплатился.
Но больше всего меня потряс ее вид. Я не видел убитую горем вдову. На ней было длинное темно-зеленое вечернее платье, куча бриллиантовых колец и сплетенное в косу жемчужное ожерелье из двух десятков нитей. Остальное повергло меня в шок. Воротник из белого песца, густые распущенные волосы платинового цвета и ярко-красная помада. Точь-в-точь Лана Тернер с плаката у меня на стене, не хватало лишь улыбки во весь рот. И все это было сделано для меня. Для кого же еще? Если изображений Ланы Тернер больше никто не видел. Я не мог оторвать от Елены глаз.
С вокзала покойного повезли в часовню при кладбище. Формальное отпевание. Я заметил Оксану. На ней тоже не было траурных одежд, но, во всяком случае, она была одета во что-то темное.
Могилу вырыли заранее. Прощальных слов никто не произносил. Похоронами занимался Гальперин. Он сумел довести ритуал до минимума. Оно и верно. Зяма был заурядным человеком и особых почестей не заслужил. Газеты ни словом не обмолвились о смерти доктора наук и руководителя одного из крупнейших научно-исследовательских институтов. Вероятно, тут свою роль сыграла секретность. Имея государственные заказы на особые препараты, не поступающие в аптеки для обычных смертных, мы находились под контролем министерства и ФСБ. План выполнялся. Большая часть лабораторий имела фармацевтический уклон. Наша лаборатория носила название экспериментальной и не входила в число ведущих. Я занимал место техника-лаборанта с зарплатой академика. В ведомостях расписывался за гроши, а в конверте получал то, чего стоит моя работа. И я был такой не один. Все всё знали и понимали, но вслух о внутренней кухне никто не говорил. Каждый дорожил собственным местом.
Увольнения были редкостью. Дисциплина и умение держать язык за зубами ценились выше знаний. К тому же вся система была построена по конвейерному методу. Каждый знал свой отсек, но не дальше. Общая сборка проходила в особых отсеках, о которых никто ничего не знал. Я и был руководителем одного такого отсека, а потому имел свободный доступ к директору и знал о его планах. Таких людей были единицы. Каждого секретарша знала в лицо.
Меня беспокоило другое. Во время церемонии Лена даже не взглянула в мою сторону. Я же не мог оторвать от нее глаз. Могла ли такая женщина жить с таким мужем? Стопроцентная несовместимость. К этому надо добавить имеющуюся у него любовницу. И Лена знала о ней. Она умная проницательная женщина. Вряд ли я буду интересовать ее после похорон. Полагаю, не одного меня она перетянула на свою сторону. Подготовка к покушению шла не день и даже не неделю. Тут продуман каждый шаг. Я играл роль запасного игрока. Другое дело, что у меня все получилось. Я не мудрил и не строил планов. Экспромт всегда мне удавался. Но почему она выбрала меня?
Сейчас я смотрел на нее как на картинку на стене. Любуйся и радуйся, а тронешь – кроме старой бумаги, ничего не ощутишь. Но эта картинка была живой, и я ее уже чувствовал. Больше мне ничего не хотелось.
На кладбище я не поехал. Черт меня дернул вернуться в институт. Тут уже произошли перемены. Возле кабинета директора стояла охрана в униформе. А у дверей моей лаборатории красовались два амбала с оружием.
– Я могу войти? Здесь мое рабочее место.
Они посторонились, и я вошел. Зрелище было необычным. Возле окна стояла горящая буржуйка с выведенной за окно трубой. Сейф шефа открыт. Белухин лично доставал коробки с препаратами и кидал их в огонь, а долговязый охранник ставил галочки в журнале. Так горели наши труды. Препараты 804, 805, 801 уничтожили полностью. Трудно себе представить их стоимость, я уж не говорю о годах исследований и опытов.
