Как я и предполагал, взгляд, которым окинул меня молоденький коротко стриженный оперативник, был отнюдь не эталоном дружелюбия. Участковый в смокинге возле оперного театра. Обхохочешься.
- Вы свидетель?
- Нет, - честно признался я. - В момент совершения преступления я находился в здании. Но пока вас ждали, я нашел несколько человек, которые могут быть свидетелями, вон они стоят, я попросил их не уходить.
- А кто вас сюда вызвал? - Оперативник не скрывал подозрительности.
- Никто, - я пожал плечами, - я был на спектакле.
- И собрались идти домой без пальто? - насмешливо спросил он.
Глазастый. Сообразил, что я раздет.
- Мне позвонили с улицы, когда я был еще в здании, и я вышел. Бежал бегом, одеться не успел.
- Кто позвонил?
- Знакомая. Она уже была здесь, у выхода. Она знает, что я работник милиции, поэтому и позвонила.
- Ясно. Что еще можете сообщить?
Я добросовестно сообщил все, что мог. Когда дошел до просьбы всем участникам спектакля задержаться в театре, сыщик посмотрел на меня с недоумением. Между прочим, манеры у него те еще, отчета требует, а сам даже не представился.
- Понимаете, сегодня премьера, - стал объяснять я, - а на премьере в зале обычно бывает очень мало случайных людей. Основная масса зрителей - чьи-то гости. Вот я и подумал, что если потерпевшую пригласил кто-то из артистов, то можно попробовать прямо сейчас это установить, и мы получим… то есть вы получите дополнительного свидетеля, который знает убитую и может пролить свет на причины убийства. Ведь убить хотели именно ее, это ясно. Первый выстрел был в женщину, и только потом пули попали в Кузнецова, который закрывал ее собой. Но если вы считаете, что это лишнее, я позвоню директору театра, и он отпустит всех по домам. Вам решать. Я только хотел помочь.
Оперативник помолчал несколько секунд, потом скупо улыбнулся и протянул мне руку. Наконец-то дозрел до знакомства. Снизошел. Ну что ж, так всегда было, уголовный розыск - белая кость, а все остальные-прочие - так, шелупонь, подсобные рабочие.
- Иван, - назвал он свое имя, потом добавил: - Хвыля. А ты?
- Игорь. Удостоверение показать?
- Не надо, и так все ясно. Сейчас еще ребята подъедут, но ты все равно останься, помоги, если время есть. Как, ты сказал, твоя фамилия?
- Дорошин.
Он молча перевел глаза на афишу у меня за спиной, и я внутренне поморщился. Ну вот, сейчас начнется. Папино имя набрано на афише аршинными буквами. Звезда мировой оперной сцены Владимир Дорошин в опере Дж. Верди «Трубадур». Черт бы взял эту папину мировую славу. Вещь, конечно, хорошая, но иногда бывает так некстати…
- Родственник, что ли?
- Сын, - коротко пояснил я, не вдаваясь в детали.
- То-то, я смотрю, ты в смокинге, - усмехнулся Иван. - Значит, всю эту тусовку знаешь?
- Немножко. Лично мало с кем знаком, зато могу разобраться, что к чему. И здание театра хорошо знаю, могу дорогу показывать.
Мне не удалось скрыть сарказм, и Ивану это, похоже, не очень понравилось. Едва потеплевший голос снова стал сухим и холодным.
- Подожди меня пару минут, я сейчас со следователем переговорю, и пойдем.
- Куда?
- В театр, артистов опрашивать. Насчет приглашенных - мысль хорошая, я бы не допер.
Едва я остался один, появилась Катя. Интересно, где она все время пряталась? Словно из темноты материализовалась.
- Игорь, ты должен мне помочь. Я хочу сделать материал с места событий. Поговори с кем-нибудь из оперов, пусть скажут несколько слов на камеру. Трупы мы уже отсняли, так что картинка есть, даже пару интервью со зрителями сделали, но мне нужны официальные лица. Желательно в форме.
Во шустрая! Не девка, а механический веник. Наш пострел везде поспел. Краем глаза я наблюдал за местом, где лежали Алла Сороченко и Николай Кузнецов. Врачи из «Скорой» уже отошли от них, из чего становилось ясно, что помочь им невозможно, и теперь над телами склонился судебно-медицинский эксперт. Мужчина лежал на женщине, почти полностью накрывая ее, и они казались влюбленной парой, застигнутой непонятно откуда взявшейся смертью. Мне стало грустно, и одновременно пришло облегчение, ведь я подходил к ним сразу после убийства, искал документы, и уже в тот момент был уверен, что оба мертвы, покойников я, сами понимаете, навидался за годы работы, и человека без сознания как-нибудь могу отличить от человека без жизни, но все-таки грызло беспокойство: а вдруг я ошибся, и можно было еще что-то сделать, оказать помощь, спасти, а я ничего не предпринял. Но никакой ошибки не было.
- Насколько я знаю, на том канале, для которого ты делаешь репортаж о премьере, криминальные новости не идут, - заметил я.
- Это само собой, - согласилась Катя. - Но мое основное место работы на другом канале, я же тебе говорила. Я уже позвонила туда, договорилась, они обещали заплатить оператору, если он поможет мне сделать материал. Ну Игорек, ну что тебе стоит?
- Кать, я ни с кем из них не знаком, я не могу их ни о чем просить.
- Ну почему? Ты же их коллега, тоже милиционер. Они тебя послушают.
- Катя, люди работают, неужели ты не понимаешь? Это же не разграбленный ларек, это два трупа, два мертвых человека. Сейчас надо место происшествия осматривать, очевидцев искать и опрашивать, протокол составлять, работы выше головы, а ты с глупостями лезешь.
- Но я тоже работаю! - возмутилась она. - Думаешь, для меня большое удовольствие трупы снимать?
- Ага, новости - ваша профессия, - поддакнул я. - Катя, я никого не буду ни о чем просить. Если тебе надо, иди сама и договаривайся.
- Я уже пробовала, - понуро призналась она.
- И как?
- Послали.
- Грубо?
- Да нет, не очень. Скорее даже вежливо. Но твердо.
- Вот видишь, я был прав, им не до тебя. Для таких случаев в каждом управлении есть пресс-служба, они и дают всякие комментарии.
- Но с пресс-службой же договариваться надо! - в отчаянии воскликнула Катя. - А у меня горящий материал! Это же такая редкая удача - оказаться с камерой на месте происшествия как раз в момент убийства! Ты что, не понимаешь?
- Да понимаю я. Но ты сама подумай своей головой, ну что сыщики тебе могут сейчас сказать? Они только что приехали, они даже толком не знают еще, что здесь случилось. Какие слова ты хочешь от них услышать? Мол, приехали по вызову на двойное убийство и сами пока не поняли, что к чему? Этого ты хочешь? Даже я на данный момент знаю больше их.
- Ну давай я у тебя возьму интервью, а, Игорь?
- Я же не в форме, - хмыкнул я.
- Ничего, это даже еще круче: милиционер в смокинге, - возбужденно заговорила Катерина. - Все равно титр даем, место работы и должность указываем. А по картинке будет хорошо!
- Катя, отстань.
- Ну почему?
- Потому что твой материал пройдет в эфире, и через полчаса о нем все забудут, а мне еще работать и работать. У меня, знаешь ли, начальники есть, и все они смотрят телевизор, и далеко не у всех хороший характер и нормальная психика. Какому начальнику понравится, когда их подчиненный дает интервью по чужому преступлению, да еще без их разрешения, но зато в смокинге? И думать забудь.
Я увидел, как сквозь заметно поредевшую толпу пробирается ко мне Иван Хвыля.
- Все, Катюша, закрываем дебаты, мне надо идти.
Она тут же сделала стойку.
- Куда?
Да, напора ей не занимать. Далеко пойдет. И в старости я буду рассказывать внукам, как однажды провел ночь со знаменитой журналисткой Екатериной Кибальчич, которая в те времена была совсем молоденькой, очень хорошенькой, но мало кому известной… И было это в то самое время, когда их знаменитый прадедушка пел в «Трубадуре» в постановке знаменитого Вернера Фрая. Мои внуки будут расти под сенью сплошных знаменитостей.
Катя перехватила мой взгляд и ринулась к Ивану.
- Екатерина Кибальчич, программа «Город», - быстро заговорила она. - Вы могли бы дать короткий комментарий к случившемуся? Всего несколько слов для наших телезрителей.
Иван растерялся. Молодой еще.
- Да что тут комментировать? Сами пока ничего не знаем.
Я молча схватил его за руку и потащил к служебному входу. Пока я шнырял в толпе, выискивая свидетелей, холод как-то не ощущался, но теперь я почувствовал, что замерз окончательно, бесповоротно и на всю оставшуюся жизнь. Я уже никогда не отогреюсь и до гробовой доски буду идти рука об руку с насморком, имеющим в среде специалистов благородное название «острый ринит». Он даже не станет хроническим, он так и будет острым до самого конца. Возможно, третьим в нашей теплой компании станет острый бронхит. На троих-то оно веселее.
На вахте сидели бравый дядя-охранник с выправкой бывшего военного и обожаемая мною старенькая, но полная сил, энергии и любознательности тетя Зоя, которая работала на этом самом месте, когда я был еще ребенком, то есть в те давние-давние времена, когда звери еще говорили, а вахтерами служили женщины и старики. Тетя Зоя была папиной поклонницей, поэтому меня любила, баловала и всегда угощала пирожными, которые покупала специально для меня в театральном буфете. Да, были, были такие времена, когда в магазинах пирожных могло и не оказаться, а вот в театральных буфетах они были всегда, как и бутерброды с дефицитной красной и белой рыбой.
