Остин подался вперед, воодушевленно меня убеждая. Я подумал, что сейчас вижу его таким, каким он бывает на частных вечеринках, в кабинетах высокопоставленных чиновников. Он забыл о своем клиенте, я был уверен в этом. Его больше всего притягивала сама стратегия. Мы становились сообщниками.
Я вновь задумался над тем, каким образом Остин был вовлечен в это дело. Он отговорился дружбой. Неужели Крис Девис был как-то связан с политикой? Я никогда о нем не слышал, но это ничего не значило. Я не знал многих влиятельных бизнесменов в Сан-Антонио. Тем более я не мог уследить за их родственниками, друзьями, и любовниками, и друзьями любовников.
Девис даже мог быть родственником Остина. Я вспомнил об их сходстве. Но было неловко задавать наводящие вопросы.
- Давай остановимся на двадцати, - прервал я его рассуждения. - Ты же знаешь, ему не придется отсиживать полный срок. Благодаря переполненности тюрем и вмешательству гуманных судей отсидка в тюрьмах Техаса чисто символическая. Двадцать лет могут обернуться двумя годами.
- Какая разница, - вздохнул Остин. - Как продвигается избирательная кампания? - поинтересовался он, переключаясь на другую тему.
Мы минут десять говорили о политике. Остин был слишком осторожен, чтобы предложить мне помощь, он всего лишь назвал людей, с которыми мне следует встретиться.
- Так нам не удастся быстро договориться? - бросил он, уходя. - Мне бы не хотелось быть в центре внимания. Тебе это привычнее.
- Я ценю это, - сказал я, вспомнив его яркую речь во время ареста.
Остин отклонил мою признательность. Это одолжение было слишком ничтожно для него. Мы попрощались у двери, и Остин заспешил по коридору, перекидываясь парой слов со знакомыми и заглядывая к друзьям в кабинеты. "Совсем как Элиот, - подумал я. - Вернее, как тень Элиота". Остин Пейли был почти не известен широкой публике, но имел большее влияние, чем многие общественные лидеры. Я был польщен его любезностью.
На политическом благотворительном вечере в конце недели я понял, что невидимые пальцы Остина проникли в мой карман и оставили, там нечто более ценное, чем деньги.
- Мне звонили из общества пожарников, - сообщил мне помощник по избирательной кампании, когда мы с ним уединились в укромном уголке. - Они хотят, чтобы ты произнес речь на следующем собрании. Думаю, мы получим их поддержку.
- Хорошо, Тим. Не знаю, почему пожарников заботит, кто будет окружным прокурором, но мне не помешают сторонники.
Мы с Тимом Шойлессом, моим помощником по избирательной кампании, не были друзьями. Годом раньше мы почти не знали друг друга. Его рекомендовали более опытные помощники. У Тима была маленькая рекламная компания, и он так умело повел дело, что у него оставалось много свободного времени, чтобы отдаться политике. Тут он был докой, чего не скажешь о юридических тонкостях моей работы, и это он постоянно подчеркивал в разговоре.
- Претенденту на кресло окружного прокурора не требуется особых способностей, - сказал он, качая головой. Тиму надо было самому баллотироваться. Он прекрасно смотрелся на фотографии: широкоплечий, крупные черты лица, белозубая улыбка. - Компетентность в уголовном праве, продолжал он. - Вот и все. А кто, стремясь стать прокурором, объявляет, что слаб в юриспруденции?
- А твердый характер? - произнес знакомый голос рядом.
Я поразился, увидев Линду Элениз на политическом мероприятии. Она не переносила политику и работу обвинителя.
Линда была в платье, обнажавшем плечи. Ее глаза сияли.
Она выглядела усталой, но казалось, забыла обо всем в предвкушении драки.
- У тебя есть компромат на Лео? - спросил ее Тим.
- Я имела в виду профессиональную пригодность, - ядовито ответила Линда. - Честность. Пример, которому должны следовать подчиненные. Вот чего добился Марк.
- А, - отозвался Тим. - Да, несомненно. Но безупречное знание закона вот что ценится избирателями. - Он снова повернулся ко мне. - В этом ты силен, но я не вижу, чтобы ты пользовался своим преимуществом. Мендоза может сколько угодно трезвонить о своей компетентности, тогда как ты можешь доказать это на деле. Тебе надо поскорее что-нибудь предпринять. Выдвинуть обвинение по крупному делу, с омерзительными подробностями. Выиграть, конечно, не дай Бог проиграть. Растянуть процесс, чтобы ты каждый день мелькал в газетах. У тебя наверняка есть на примете такое дельце.
Люди, узнав из телерепортажа, что полиция арестовала подозреваемого, желают видеть его в суде уже на следующий день. Они не осведомлены или отметают трудности судопроизводства - противоречивые заявления жертв, ложные или настоящие алиби, сами свидетели не без греха.
- Как ты считаешь, есть ли у меня шанс? - обратился я к Линде.
- Могу посодействовать, - усмехнулась она, казалось, Линда забыла о присутствии Тима. - Я подберу самого гадкого из моих клиентов и не стану защищать, а отдам тебе на растерзание.
- Отлично. А если дело обернется не в мою пользу...
- Я предложу ему роль кроткого ягненка, чтобы ты разорвал его на части, - закончила Линда.
Тим готов был поверить нашей импровизации, но он чувствовал, когда его дурачили.
- Хорошо, хорошо, - сказал он. Затем поднял палец. - Скажи мне, кто у тебя помощник в избирательной кампании? Так делай, что я говорю, хотя бы иногда, договорились? Слушайся меня, и мы сорвем куш.
- Я займусь этим, Тим, обещаю.
Он вскинул бровь в знак согласия, потрепал Линду по плечу и растворился в толпе.
- Рад тебя видеть, - сказал я Линде. - Безумно рад.
Линда иронически улыбнулась.
- Ты заслуживаешь, чтобы тебя переизбрали, ведь я тебя поддерживаю.
- Что ж, неплохая поддержка. - Но я был счастлив возможности быть с Линдой по любой причине. Мне хотелось быть рядом с ней всегда.
Я окинул взглядом зал. Линда, казалось, тоже кого-то высматривала.
- Повезло тебе, что не приходится заниматься всей этой чепухой ради сохранения должности, - сказал я.
- Я же не караю преступников, - ответила Линда, и я так громко рассмеялся, что некоторые обернулись в мою сторону.
Остин был прав насчет обвинения. Он подготовился основательнее меня. Я приступил к изучению детских показаний несколькими днями позже. Они могли бы успокоить родителей, но, с точки зрения обвинителя, представляли собой бедный материал. Самым красноречивым можно было бы посчитать такой пассаж: "Я почти уже заснул, когда почувствовал, что он трогает меня за ногу. У него было смешное лицо. Он засунул руку мне в трусики. Я лежал очень тихо. Потом я заснул".
Остин был прав, это доказывало факт непристойного поведения в отношении ребенка, но не сексуальное насилие. В показаниях не упоминались половые органы.
- А что насчет девочки? Не хватает ее показаний.
Адвокат покачала головой.
- От Луизы мало проку.
Адвокат работает на меня. У нас их трое в отделе сексуальных преступлений. Это консультанты, которые помогают готовить детей к судебной процедуре, берут у них показания, играют в кукол, полностью копирующих человека, и записывают это на видеопленку. Иногда они сопровождают ребенка в суд. Они должны быть беспристрастны, просто защищать ребенка, но юристы от защиты не забывают подчеркнуть, что эти адвокаты служат обвинению.
Кэрен Ривера, одна из них, была бледной, худощавой женщиной, которая ухитрялась курить даже в моем кабинете, несмотря на запрет. Она не располагала внешне к доверию, но дети, как ни странно, тянулись к ней. Я сам видел это. Ее лицо преображается, когда в комнату заходит ребенок. Она становится более женственной. С детьми она удивительно уверенна и решительна, безгранично терпелива с ними.
- Почему? - спросил я.
- Потому что ее показания загубят обвинение, - бросила мне Кэрен. - Ты задашь ей три раза один и тот же вопрос и получишь три различных ответа. Я знаю, я уже пробовала.
- А что говорит экспертиза? Есть за что зацепиться?
Она покачала головой.
- Он как будто знал, что попадется. Ничего. Никаких следов, никаких повреждений. Она мало помнит, а я не хочу давить на нее. Может, даже лучше, что она все забыла.
- Как она? - спросил я.
Адвокат бросила наполовину выкуренную сигарету в мою металлическую пепельницу с расстояния в пять футов.
- Луиза хорошо себя чувствует, - ответила она, но, судя по тону, дела обстояли иначе. - Если бы ее прекратили теребить, она могла бы забыть. Возможно, этот ужас догонит ее лет через десять или двадцать, когда она выйдет замуж и заимеет детей, но на данный момент она в порядке. Она не понимает, что случилось. Все для нее внове, она не знает, что это было ужасно. Если бы мне удалось оградить ее от опеки родителей, она была бы в безопасности.
- Что ты имеешь в виду?
Она сурово посмотрела на меня, как будто я тоже угрожал ее подопечной.
- Эти дети уязвимы с трех сторон. Во-первых, похититель. Затем родители. Это самое важное. Ребенок может забыть о случившемся, но ему не избавиться от реакции мамы и папы, когда те узнали правду.
