В 1947 году патрульный Джон Кифли был разжалован на неопределенный срок за избиение мужчины, которого задержал в машине, числившейся украденной. Кифли и его сослуживец Ричард Бенедикт узнали номер авто и приказали остановиться. По вине диспетчера машину не вычеркнули из списков украденных, хотя она была найдена и возвращена владельцу. Хозяин машины мистер Пол Келер, техник местной радиостанции, попытался объяснить все Кифли, когда его вытащили из машины. Кифли превратно истолковал раздражение техника и при задержании сломал ему три ребра и челюсть.
К своим обязанностям Кифли смог вернуться после пяти месяцев отстранения от должности.
Через девять лет ему ампутировали левую руку, после того как пуля раздробила кисть, в результате он был признан неспособным нести службу. Ему назначили пенсию и определили сотрудником отдела по надзору за условно освобожденными.
Он стоял на углу, ожидая автобуса. Ныла культя — там, где соединялась с протезом, чесалась кожа под ремнями. Перед глазами опять возник тот парень с бледным лицом, вытаращенными глазами, трясущийся, а у ног на полу валяется пистолет. Снова ощутил боль от пальцев до локтя левой руки, проследил, как прицел накрывает цель, почувствовал отдачу в правой руке, увидел аккуратное черное отверстие посреди белого лба парня, отброшенного к стене и сползающего по ней на огромный автоматический пистолет.
Ощущая тяжесть служебного оружия в кармане, представил Ли Бронсона — на коленях, с избитым лицом, ему хотелось услышать, как он умоляет, забыв высокие фразы, на обретенном вновь языке трущоб Синка. Умоляет, как все. Как молил Ковалсик.
Вдали показался автобус, проплывая сквозь зной по Шерман-бульвару. Кифли впитывал порами жизнь города — потеющего, вздыхающего, готовящегося к сумраку и ночной мгле. Все-таки слишком быстро, чересчур рано их выпускают. Им следует выходить из-за решетки для того только, чтоб уразуметь, что снаружи та же тюрьма, только просторнее. Встретятся с Джонни Кифли и узнают, какие решетки у этой просторной тюряги.
Автобус, идущий в центр, был почти пустым. Войдя и предъявив удостоверение, Кифли прошел в конец автобуса к одному из сидений, обитых красной искусственной кожей. Дэнни Бронсон еще узнает, насколько прочны решетки его новой тюрьмы. Пока не появится, Кифли время от времени будет с радостью названивать его брату. Глаз с него не спустит. Он был слегка разочарован, когда Бронсон так легко сдался, — трясется за свою работу. Большой мерзавец, но мягкотелый. В конце концов, как только поймаю Дэнни и отправлю назад в Элтон, не мешает покрутиться вокруг младшего братца, прощупать его. И обязательно поговорить еще с Люсиль.
Прикрыв глаза, он представил себе ее загорелые ноги: как она мягким движением согнула их, опершись ангельским личиком на колени, вспомнил изящные лодыжки.
Заметил, как профессор дорожит своим местом и как она хочет, чтобы муж удержался на службе. Никто из Бронсонов не имеет право на такой лакомый кусочек, как Люсиль. Судя по всему, Бронсон воображает, что имеет такое право, но многое свидетельствует об обратном. Он для Люсиль слишком серьезный и степенный — негодяй с печальным лицом и кучей высоких фраз. Еще одна свинья из Синка, которая заслуживает, чтобы ее зашвырнули назад в грязь. Видно, в Бруктонском колледже не очень задумываются, кого принимать на службу.
Волнующее видение загорелых ног повлияло на его ближайшие планы: сначала заглянет в участок, потом заскочит в отель, где работает Тэльяферо, постращает его, посмотрит, как тот станет потеть. Рано или поздно Тэльяферо попадется, как попался и Джадсон. Господи боже, как Ричардсон заступался за Джадсона! Можно подумать, он ему сын или еще кто. Вспомнил сцену в канцелярии Рича, как тот размахивал руками, как запотели стекла его очков:
— Но Кифли! Вы должны быть осмотрительны! Соблюдайте законность. Терри Джадсон уже восемнадцать месяцев ни в чем не замечен. Через четыре месяца с него снимут надзор. У него жена.
Кифли снисходительно ответил:
— Вы хотите, Рич, чтобы я плевал на инструкции? Черным по белому написано: если поднадзорный идет в общественное место и там выпивает, то он нарушает правила. Я его видел своими глазами. Есть показания официанта, который обслуживал, и парня из той компании.
— Но Терри в этой компании играет в кегли, и пил он одно пиво.
— Это общественное место, где продают алкоголь. Даже если он пил кока-колу.
— Я требую, Кифли, оставить парня в покое. В ваши обязанности не входит преследование этих людей.
Теперь уже Кифли вышел из себя:
— Ричардсон, я сюда пришел не для того, чтоб выслушивать, как мне поступать. Явился сообщить, что накрыл Джадсона. Сунул под арест и завтра буду свидетельствовать против него. Я наблюдаю за своими людьми, вы — за вашими.
— Я тоже выступлю свидетелем.
— Как хотите, — отрезал он, выходя. Закон есть закон. У него доказательства — представил их. Терри Джадсону пришлось вернуться в тюрьму, чтобы отсидеть весь срок. А на Ричардсона суд почти не обратил внимания.
Значит, сегодня вечером позабавится с Тэльяферо, а потом заглянет к Конни Джадсон. Эту здоровую пышную брюнетку совершенно сразило возвращение мужа в тюрьму. Он тут ни при чем, если она вообразила, будто Кифли может вытащить его на волю, и была готова оплатить услугу вперед. Правда, огня в ней оказалось немного, да чего выбирать однорукому? Ее тяжелые, веснушчатые ноги не сравнить с ногами профессорской штучки, но все равно было приятно лежать там, покуривая, вспоминая, что Терри в тюрьме, а засунул его туда он. Плакала не слишком громко.
К чему вы придете, если их не прижать? Тем более, что Джадсон всего лишь еще один мелкий жулик. Привычка выписывать непокрытые чеки, которую он заимел в подпитии, не исчезает, даже когда он протрезвеет.
Болела кисть, та, которой уже не было. Порой казалось, что ее упрятали под тяжелый, холодный камень.
Черт с ним, с этим мальчишкой!
Эти скоты ничего больше и не заслуживали, как только немедленную смерть, поганую смерть. Такую, какая досталась Ковалсику.
— Я их всех достану, Моуз, — шептал он про себя. — Всех прикончу за тебя.
Он не забывал сдержанной ласки руки, взъерошившей бесцветные волосы, потрепавшей по голове тщедушного мальчишку в приемной сиротского дома.
И чувствовал подступающие рыдания, представляя серое лицо и бессильно уложенные руки Моуза.
— Всех, Моуз, одного за другим.
У Моуза было лицо Христа.
А они его так мучили.
Все его мучили: Бронсоны и Тэльяферо. И солдаты в лагере его оскорбляли и поплатились, крича от боли, когда дубинка дробила коленные чашечки.
Кифли сражался со всей несправедливостью мира, со всеми, кто помогал держать нож, выпотрошивший внутренности Моуза на грязный тротуар в Синке. В его воспаленном воображении даже Ли Бронсон помогал держать тот нож.
Когда он вышел из автобуса, губы его шевелились, а в глазах светилось тихое безумие. Стукнул протезом по бедру, чтобы новой болью заглушить застаревшую.
Она застыла в гостиной, безуспешно стараясь расслышать, что Кифли говорил мужу, но в тишине небольшого дома различала только тяжелое биение собственного растревоженного сердца. Невозможно узнать, что именно известно Кифли. Не понравился его взгляд — недобрые, хитрые глазки обшарили ее фигуру с выражением, которое было очень хорошо ей знакомо.
Пройдя в спальню, она сняла халатик, швырнув его в кресло. Купальник уже почти высох. Сбросив босоножки, выскользнула из купальника и, зайдя в ванную, положила его на край ванны. Постояла перед зеркалом, разглядывая полоски на груди, оставленные тесным лифчиком.
Возвратись в спальню, метнулась к шкафу, чтобы достать белье, но раздумала, решила не одеваться — встретить Ли нагой на случай, если Кифли что-то знал и сказал ему об этом: Но нет, она не верила, чтобы Кифли мог узнать.
Было это всего два раза. Правда, если Ли узнает, вряд ли ему станет легче от того, что произошло это только дважды, а первый раз вышло просто случайно. Нечто подобное может произойти совершенно просто, и никто в этом не виноват. Единственные последствия оставил первый раз: припухшая снаружи и треснувшая изнутри губа там, где немного выступает зуб, о котором дантист сказал, что его не видно, а выровнять очень трудно. Передние-то зубы у нее ровнехонькие, она и в детстве не носила пластинку.
Усевшись перед трюмо и опершись пяткой о столик, Люсиль смочила ватку растворителем и начала снимать старый лак с ногтей на ноге.
Мистер Кифли никак не мог прознать, что она еще два раза виделась с Дэнни. Первый — две недели назад — нет, больше чем две недели, тогда была пятница, значит, две недели прошло вчера. Поранил ей губу, и когда Ли заметил, она сказала ему первое, что пришло на ум: доставала со шкафа шляпную коробку, та выскользнула и стукнула по губам.
