Вчерашний обыск квартиры и дачи Таранова был удачнее. Семья Таранова жена и дочь - пребывали где-то в Европе, и особых осложнений не возникло. В квартире члены комиссии довольно быстро нашли на кухне вделанный в стену и замаскированной кафельной плиткой сейф. В нем оказались несколько кредитных договоров с какими-то неведомыми акционерными обществами, по существу расписок, на полмиллиона долларов и 12 тысяч наличными. Попробуй, разыщи теперь всех этих получателей без Таранова... Мнение было единым: полмиллиона скорее всего выпали в осадок.
C потерей смирились со скрежетом зубовным, зачислив в группу убытков от коммерческого риска. Петровский старался никого не разубеждать. Сам он в эти мифические кредиты не верил. Три месяца назад банк начал принимать валютные вклады. После безудержной телерекламы люди бросились сдавать сбережения с такой поспешностью, будто ожидали конца света. Поступления от вкладчиков были столь интенсивными, что Петровский тогда решил замотать себе тысяч пятьсот. Со временем можно было бы легко погасить недостачу за счет процентов по подпольным кредитам. Однако внезапно по приказу Таранова его самым оскорбительным образом изолировали, будто арестанта, на служебной даче, и несколько дней он провел там как заключенный. Возможно, Таранов заподозрил что-то сам, но, скорее всего, ему нашептал начальник службы безопасности Токарев. Гибель директора в авиационной катастрофе Петровский теперь воспринимал как возмездие за свое унижение. И только вчера он вдруг осознал, что вовсе не в унижении дело. Увидев изъятые из тайника свежие кредитные договора и расписки, Петровский понял, что шеф его опередил, иначе он не хранил бы их в секретном сейфе. Успел-таки снять сливки, на то он и шеф. Потому он его и изолировал, чтобы самому прокрутить эту операцию. В случае неудачи, вину он спокойно мог свалить на Петровского: все видели, что именно он возился с наличной валютой.
Служебная квартира вполне могла быть оборудована тайником, и если его здесь не оказалось, оставался ещё один и, скорее всего, последний вариант Буланов - сын Таранова. Последнее время папаша усиленно его обхаживал. Эта мысль снова вселила в Петровского надежду. Надо продолжать искать, не отчаиваться, а действовать. Он представил себе аккуратные пачки банкнот, они всегда вызывали в нем почти эстетическое чувство. Будь он художником, то создал бы огромное, во всю стену полотно с небоскребами из банкнот и дождя из золотых монет.
Он вернулся в кабинет и снял трубку. Жанна ответила сразу, будто ждала его звонка. А ведь они не встречались больше месяца. Узнав его, голос, она явно обрадовалась. Значит, сидит на мели, с удовлетворением подумал Петровский.
- Как поживаешь? - спросил он.
- Не жалуюсь, но скучновато. Ты меня тоже забыл, негодник.
- А если я сейчас приеду?
- Я собралась отдыхать, разлимонилась... - голос её звучал дружески, но сдержанно: она явно отказывала ему. - Давай встретимся завтра.
- Жанна, золотце, дело очень срочное. Речь идет о хороших монетах.
- Ты далеко?
- Не очень.
- К пол-десятому успеешь?
- Даже раньше.
- Раньше не надо, - мягко, но достаточно решительно возразила она.
Он представил себе ее: она всегда так мило морщила носик, когда лгала, что на неё невозможно было сердиться. Жанна в его мозговой картотеке стояла среди тех, кто способен был выполнять самые деликатные задания. Она обладала находчивым умом, молодым обаянием и внушающей доверие внешностью. Красивая женщина и расчетливый деловой партнер.
Когда возвратился дежурный, Петровский вновь был бодр и полон замыслов.
- Как там погодка? - спросил он, принимая из рук Павла, увесистый пластиковый пакет.
- Дождь перестал. Все - окей, - Павел протянул Петровскому остатки денег.
- Спасибо, я поеду. Спокойного тебе дежурства, - Петровский накинул плащ, он явно торопился.
Они распрощались, Павел открыл дверь и выпустил Петровского в темноту. Несмотря на простецкий вид, был он сообразительным малым, недоверчивым, как и все в их фирме, любопытным и памятливым. Бросив взгляд в холл, он заметил и сдвинутые с места кресла и стулья, и царапины, оставленные отверткой на панелях задней стенки бара. Усмехнулся, вспомнив слова Петровского "Поработаю с документами", и присев к столу дежурного, выдвинул нижний ящик с встроенным магнитофоном. Включив перемотку, внимательно прослушал запись. Разговор - короткий, меньше минуты, - показался ему многообещающим. В свое время по распоряжению Таранова дежурные записывали телефонные разговоры наиболее интересных постояльцев. И сейчас Павел не удержался: подозрительность, скука и привычка к слежке взяли свое.
Перед отъездом за покупками он включил аппаратуру и теперь радовался, как охотник, обнаруживший след зайца. Хлопнув от удовольствия ладонями, он стал ждать возвращения Петровского. В том, что тот вот-вот вернется, Павел не сомневался. Пять минут назад, выполнив его задание, он поставил машину на тротуаре перед аркой, в глубине которой белел "Вольво". Расчет был точный: на первый взгляд капот её лишь слегка выступал в просвет арки, но при выезде становилось ясным, что путь блокирован. Раздался долгожданный звонок, и Павел бросился к двери. Перед ним стоял возмущенный Петровский.
- Ты где поставил тачку? Ты что не видел?
- А чего? - удивленно протянул Павел.
- Чего, чего, - Петровский сбавил тон. - Дорогу загородил - вот чего.
- Извините, Альберт Григорьевич, - голос охранника стал заискивающим. - Сейчас уберу.
Он замкнул дверь, забрался в свою черную "девятку" и дал задний ход, освобождая дорогу. Белый лимузин медленно выехал на едва освещенную улицу, вспыхнули фары, Петровский сделал крутой поворот и медленно покатил к перекрестку. Постепенно раздражение, вызванное тупостью охранника, улеглось, он выехал на проспект и привычно включил музыку.
Остановившись у кирпичного восьмиэтажного дома прямо под окнами Жанны, чтобы машина была видна из квартиры, он выложил на капот кейс и пакет с покупками, замкнул машину и включил сигнализацию. Давненько, давненько я здесь не был, подумал он, направляясь к знакомому подъезду.
Через минуту к тому же подъезду не спеша подошел Павел, незаметно сопровождавший все это время машину Петровского. Он осторожно приоткрыл дверь. Ровно гудел лифт, на площадке никого не было. Он вошел внутрь и прислушался. Где-то наверху хлопнули створки лифта и наступила тишина. Павел нажал кнопку и кабина, издавая гул и скрежет, поползла вниз. Шестой или седьмой этаж, определил Павел, когда кабина наконец с грохотом остановилась на площадке. Так вот где она живет, эта Жанна... Ну, ну. Он вышел на улицу и побежал к своей машине.
Пока ехал обратно, размышлял о происшедшем. Петровский явно что-то искал в бывшей служебной квартире банкира, но, как приехал с небольшим плоским кейсом, так и уехал. Павла он отсылал за покупками, чтобы не мешал поискам, это тоже было очевидно. Потом болтал по телефону с этой Жанной о хороших деньгах. Пока Павел не знал, что предпринимать дальше. Оставалось приглядывать за Петровским, быть начеку и ждать. По инструкции о визите Петровского он должен был доложить завтра начальнику службы охраны. Только стоило ли делать это. Теперь, после гибели председателя банка, расстановка сил изменилась, и начальник службы охраны скорее всего уже подыскивает себе новое место. Докладывать ему о Петровском не имело никакого смысла. Надо было думать о себе.
Он поставил машину под аркой и посмотрел на часы: прошло каких-то сорок минут. В дежурке прослушал автоответчик, вздохнул облегченно: никто за это время не звонил. Еще раз прокрутил пленку с разговором Петровского, несколько раз прослушал начало записи - потрескивание наборного устройства, когда Петровский дозванивался до этой Жанны. По длительности потрескиваний Павел без труда определил номер.
Потер от удовольствия руки: конспираторы хреновы, я вам покажу, как надо работать. Погасив верхний свет, он включил телевизор, откупорил банку пива, и, закинув на стол ноги, блаженно развалился в кресле.
Глава 7
Жанна открыла дверь, едва Петровский прикоснулся к кнопке звонка. Значит увидела его из окна, ждала, решил Петровский. Он картинно отпрянул, демонстрируя восхищение, протянул руку, пожал и поцеловал прохладную, благоухающую кремами ладонь.
Когда-то он часто бывал здесь, нередко оставался и на ночь, но постепенно романтические отношения переросли в финансовые и деловые. Во взаимовыгодные, как любил говорить Петровский. Она исполняла его поручения, он платил. Все было ясно и просто, ни лирики, ни ревности, ни сцен, ни забот, ни хлопот.
Однако теплое чувство к ней жило в памяти, заставляя нарушать самые несокрушимые принципы. Нередко он ловил себя на том, что иногда доверял ей больше, чем это требовали интересы дела и правила жизни.
- Решил навестить, - он оторвался от руки и поцеловал её в щеку. - Я не нарушил твоих планов?
