…Жак и Люси засиделись до самых сумерек, пока не прикончили бутылку “Мумма”.
Дьосдадо тоже не торопился: много пил, вкусно ел, время от времени осоловело поглядывал на подгулявшую чету Леспер-Медоков. Когда те поднялись, собираясь наконец уходить, Сумаррага с ловкостью, неожиданной для его грузного тела, выскочил навстречу из-за столика, жадно припал к дамской ручке влажными губами и, щелкнув по-солдатски каблуками, отрекомендовался:
— Дьосдадо Сумаррага, судовладелец. — Ей: — Всегда к вашим услугам, мадам. — Ему: — Безмерно рад знакомству с великим писателем.
— Мы тоже рады, — зарделась от удовольствия Люси.
— Рады, рады, — поддакнул польщенный Жак. И предложил: — Давайте завалимся к нам, а?
В доме у журналиста, за кофе с ликером и сигарами, совсем уж размякший Дьосдадо огорошил Леспер-Медока неожиданным признанием:
— Полюбили, ах как полюбили мы вас. И знаете, за что? Ну, ну же! Подумайте, подумайте. Не догадываетесь? Тогда сам скажу. Откровенно. За статью в “Плейбое”! Ловко вы расписали грязные делишки красного сброда. Полезная статья. Своевременная. А то щелкоперы о нас все кричат: “Три А” да “Три А”! А мы что? Мы за порядок. Враги порядка и демократии — они, эти слюнявые студентишки-марксисты.
— Позвольте, — промямлил Жак. — Я, собственно, имел в виду…
— Знаю я, что вы имели в виду, приятель. Не маленький: в политике разбираюсь. — И переключаясь на млевшую рядом Люси: — Ваше здоровье, прелестница.
…Об этом случайном знакомстве Леспер-Медоков и вспомнил Фрэнк, думая, как помочь своему Панамскому другу выйти на руководство «ААА».
Пока Фрэнсис О'Тул изучал собачьи клубы, капитан Прьето тоже не сидел сложа руки. Он занимался резервным вариантом, который был предусмотрен планом, одобренным начальником Хе-дос полковником Бартоломео Монтехо.
Исель осторожно навел справки о Доминго Овьедо, своём бывшем однокашнике по школе в Форт-Шермане. Выяснилось, что пехотный капитан Овьедо, коему прочили головокружительную карьеру, в пехоте уже не служит (как, впрочем, и в других родах войск) — его уволили в отставку из-за дебоша, учиненного в столичном доме свиданий для избранной публики.
Дальнейшие поиски привели панамского контрразведчика в приобретенный отставным капитаном подпольный кинотеатр, в котором круглосуточно прокручивались контрабандные порнографические ленты. Однако самого Доминго Овьедо в Байресе не было — он укатил на месяц то ли в Испанию, то ли в Италию.
Исель огорчился этой неудачей. Оставалось утешать себя тем, что этот вариант всё равно рассматривался руководством Хе-дос как резервный. Полковник Монтехо и капитан Прьето допускали: Овьедо мог быть осведомлен через общих знакомых — офицеров о нынешних взглядах своего бывшего однокурсника по военной школе. В этом, естественно, таилась определенная опасность для успешного осуществления аргентинской части операции “Дело о бананах”. Огорчился Исель, но не в его характере было мириться с неудачами. Поразмыслив, панамец пришел к выводу, что нет худа без добра и что отсутствие Доминго Овьедо открывает перед ним неожиданные возможности
По просьбе Фрэнка корреспондент “Ля пресс” — хоть и с неохотой, да ведь старому другу не откажешь! — свел Иселя Прьето с Дьосдадо Сумаррагой. При встрече капитан Прьето (он явился при орденах и в форме, которую обычно не носил и взял в Буэнос-Айрес специально “для представительства”) назвал себя другом Доминго Овьедо и, сославшись на острую необходимость увидеть кого-нибудь из руководства ААА, ну хотя бы Бласко Круса, попросил: “Устройте мне это”. Сумаррага пообещал. И обещание свое выполнил.
На следующий день, около трех пополудни, как и договаривались, к парадному подъезду гостиницы “Эспланада” подкатил черный “крайслер”. Из-за руля выскочил Дьосдадо, распахнул заднюю дверцу:
— Садитесь, капитан! — Больше в машине никого не было.
“Повезет на конспиративную квартиру? — мелькнуло у Прьето. — Может статься, в тот особняк, который не по своей воле посетил О'Тул…”
Сумаррага, бывший таксист, ловко лавируя в потоке автомобилей, без умолку тараторил и наконец лихо затормозил у дома напротив памятника Христофору Колумбу. Вышел из машины. Исель хотел было последовать за ним, но Дьосдадо, вмиг от чего-то посуровевший (с лица его сползло выражение радушия и беспечности), показал жестом — сидите, мол, и не рыпайтесь. Панамский контрразведчик проследил за его выжидательным взглядом и увидел, как, рассекая толпу прохожих, к ним двигался дымчатый дог, ведя на поводке прилизанного молодого человека некрепкого телосложения. Капитан Прьето усмехнулся: он догадался, что осмотрительный Бласко Крус не заехал самолично за ним в гостиницу из вящей предосторожности, боясь ловушки на месте заранее обусловленной встречи.
…Дог разместился на переднем сиденье, высунув голову в окошко; его хозяин устроился рядом с Иселем.
Наружностью Бласко Крус смахивал на изнеженного успехом солиста бит-группы: модные обвислые усы, овальные темные очки, бордовый вельветовый широкобортный пиджак, кружевная рубашка и расклешенные, в мелкую полоску брючки. От одежды исходил слабый, но неистребимый запах марихуаны. Вяло поздоровавшись, он властным тоном приказал:
— Поехали! — И надолго умолк. Прьето невозмутимо разглядывал проносившиеся мимо улицы, парки, скверы, узнавал немногие знакомые ему здания: “Каса росада” — резиденция правительства… Национальная библиотека… Английская башня… Оперный театр “Колон”. Небоскреб отеля “Хилтон”… Пропетляв, похоже, чуть не по всему Байресу, “крайслер” свернул с авениды Нуэве-де-Хулио на опоясывающую город окружную дорогу Хенерал Паис и немного погодя запылил по проселку.
— Здесь, что ли, остановимся, патрон? — обернулся Дьосдадо, также не проронивший за всю дорогу ни слова.
— Можно и здесь. Выгуляй собаку! А мы пройдемся!
Пологой тропинкой, которая вилась в зарослях акаций и мимоз, вожак ААА и капитан Прьето спустились к озерцу, заросшему камышом и кувшинками. За ним простиралось обнесенное проволочной изгородью пастбище, где бродили упитанные коровы.
— Славное местечко! Прямо для пикника. Представляете — сейчас бы сюда корзинку с провиантом да бутылочку “Ля Риохи”… — пошутил Исель и, усаживаясь на траву, снял фуражку, достал из кармана мундира пачку сигарет. — Закуривайте, пожалуйста!
— Этот сорт я не курю. Предпочитаю свои.
“…набитые марихуаной”, — про себя продолжил фразу панамец, повидавший на своём веку немало наркоманов. А уж этого-то — хронического — сразу выдавал не только идущий от одежды запах пряного дыма, но и другие характерные приметы заядлого курильщика индийской конопли: потрескавшиеся губы, которые он постоянно облизывал, хлюпающий нос, воспаленные, слезящиеся глаза.
Капитан, словно и впрямь на загородном пикнике, с наслаждением вытянул ноги, смачно затянулся и пустил в воздух несколько колечек, вскользь наблюдая за Бласко Крусом. Тот всё ещё маялся в нерешительности, не зная, как ему поступить. Затем извлек из кармана брюк тонкого батиста платочек с монограммой, расстелил его и тоже сел, пасмурно глянув на Иселя поверх темных очков:
— Итак, с чем пожаловали, сеньор Прьето? И чем мы, члены “Альянса”, можем быть вам полезны?
Капитан, изображая человека ультраправых убеждений, сухо, по-казённому обрисовал ситуацию и расстановку политических сил в своей стране; посетовал на то, что нынешние власти откровенно попустительствуют “красным” и сами “розовеют” час от часу (при этих словах Бласко Крус презрительно скривился); вспомнил “старые добрые времена”, когда Национальная гвардия железной десницей наводила и поддерживала “порядок по всей республике”; рассказал о намерении “честных, преданных отчизне офицеров излечить народ Панамы от коммунистической заразы”. И, уставившись на упорно молчавшего собеседника, доверительно сообщил:
— Вся беда в том, что нация расколота. Нам, офицерам-националистам, не по пути с реформаторами-краснобаями, которые готовы ограничиться полумерами. Нам нужен крепкий кулак, чтобы размозжить головы врагам свободы и демократии.
Бласко Крус, мирно пощипывавший усы, вдруг вскипел и выкрикнул, брызжа Иселю в лицо слюной:
— Да! Всех их на виселицу! Всех до единого!
Казалось, молодого человека сейчас хватит удар. Он и на самом деле был близок к этому: на лбу выступила испарина; рот свело судорогой, обнажив мелкие, подпорченные кариесом зубы; щеки и худосочная шея покрылись пунцовыми пятнами. Бласко Крус сдернул темные очки, с силой прижал ладони к глазам, точно боясь, что они вот-вот вывалятся из орбит, и упал в траву, зашедшись в надрывном болезненном кашле.
Припадок прошел так же неожиданно, как и начался. Вожак “Трех А” сел; сипло дыша, вытер пот с бледного теперь лица вельветовым рукавом пиджака; порывшись в золотом портсигаре, выбрал оттуда толстый окурок самокрутки; послюнявил конец, чтобы крошки курева не лезли в рот; зажег спичку и, раскурив цигарку, медленно, с присвистом — как йог, выполняющий дыхательные асаны, — вобрал в себя марихуанный дым. Его красивые карие глаза, не отрываясь, сверлили панамца. Зло. Холодно. Подозрительно.
