- Слушаю вас, Михаил Семенович?
- Гриша, Аполлинария Макаровича позови.
- Будет сделано, - официант как сквозь землю провалился. Зато явился монументальный и суровый метрдотель.
- Аполлинарий, мне пятнадцать тысяч нужно, - просто сказал Семеныч.
- Когда? - невозмутимо осведомился вальяжный Аполлинарий.
- Сейчас.
- Двадцать минут имеете? - Аполлинарий обращался только к Семенычу. Сашу он просто не замечал.
- Сашок, двадцать минут потерпишь? - заботливо спросил Семеныч.
- Потерплю. Только сотенными. Чтобы в карман влезли.
- Не рублями же, - презрительно кивнул Аполлинарий Макарович и направился за кулисы. Одновременно откинувшись в креслах, Саша и Семеныч молча смотрели друг на друга. Внезапно Семеныч исказился лицом и застенчиво признался:
- Живот прихватило.
- Без шуток, дядя, - предупредил Саша.
- Да какие шутки? Обделаюсь сейчас! - с неподдельной искренностью завопил Семеныч.
- Пошли, - скомандовал Саша, и они поднялись.
В туалете Семеныч ринулся к кабине. Саша придержал дверцу.
- Не запирайся.
- Бога побойся, Сашок! Прикрой хоть слегка!
- Ты меня за фрайера не держи. Если в кабинке после тебя знак какой найду, все тридцать потребую, а в наказание пером пощекочу. Не до смерти.
Саша полуприкрыл дверцу, постоял с отсутствующим видом. Через некоторое время спросил, глядя в потолок:
- Все?
- Все, - ответил Семеныч, зашумел водой и вышел, подтягивая брюки. Господи, счастье-то какое!
- Подожди здесь, - распорядился Саша, прошел в кабину и внимательно изучил стены, ящик для туалетной бумаги. Даже бачок осмотрел. Вышел, подмигнул Семенычу, предложил:
- Ручки помыть не мешало бы.
Вымыли руки, вернулись в зал и опять откинулись в креслах, изучая друг друга. Наконец подошел Аполлинарий Макарович и, по-прежнему игнорируя Сашу, почтительно положил перед Семенычем увесистый пакет.
- Прошу вас, Михаил Семенович.
- Благодарю, - Семеныч кивнул Аполлинарию Макаровичу, и тот достойно удалился. Саша - давай перо.
Саша небрежно швырнул на стол нож и притянул к себе пакет.
- Все? - спросил Семеныч. - Ну, тогда я пойду?
Саша с трудом загнал пачку в задний карман бриджей и ответил благодушно:
- Ты же водки предлагал выпить. Вот теперь в самый раз.
Из ресторана они вышли в обнимку. Размягченный водкой, Семеныч признавался:
- Вот ограбил ты меня, Сашок, а все равно я тебя люблю. Нравишься ты мне, потому что хорошо ограбил, весело.
- Я все хорошо делаю, - согласился Саша, отпустил Семенычевы плечи, шагнул на проезжую часть улицы Горького и поднял руку: от Охотного ряда шел грузовик. Могучий "додж" затормозил рядом. Саша открыл дверцу, рассмотрел у водителя погоны:
- До "Сокола" подкинешь, сержант?
- Садитесь.
Саша взобрался в высокую кабину и перед тем, как захлопнуть дверцу, обратился к одинокому Семенычу:
- До свидания, старичок!
У Шебашевского он сошел. Темень стояла в переулке. Саша держался ближе к заборам безмолвных домиков и уверенно шагал знакомой с детства дорогой.
Сзади негромко зашумел автомобильный мотор. Саша обернулся. От Ленинградского шоссе, мирно светя кошачьими зрачками прорезей в затемненных фарах, небыстро догоняла его полуторка. Саша остановился, чтобы проводить взглядом машину, но полуторка вдруг дико взревела и, резко выворачиваясь, ринулась на него.
Она промахнулась на несколько сантиметров: дыша бензинным перегаром, нос машины скользнул по Сашиному бедру и с треском сокрушил забор.
Выигрывая время, Саша кинулся в обратную от автомобильного разворота сторону - картофельным полем к Инвалидному рынку. Полуторка неистово взвыла, развернулась и помчалась за ним.
Саша успел добежать до рядов. Петляя между ними, он стремился к кирпичным палаткам, которых не сокрушить. Полуторка разломала один ряд, отодвинула другой, пошла на третий, мучительно ноя.
Саша стоял, прижавшись к глухой кирпичной стене. Мотор полуторки заглох. Подождав несколько секунд, Саша осторожно двинулся, скрываясь в окончательной тени палаточных крепостей.
Полуторка безжизненно стояла среди раскрошенных рядов. Быстрыми неуловимыми перебежками Саша приблизился к ней и замер. Тишина была всюду, тишина. Резким движением Саша распахнул дверцу. В кабине, упав головой на рулевое колесо, сидел человек. Саша осторожно тряхнул его за плечо, и он откинулся на сиденье. С ножом в горле лежал перед Сашей мертвый Пуха-Артур.
- Я же предупреждал тебя, Артур, - грустно сказал Саша и нажал на клаксон. Машина пронзительно заплакала.
Саша спрыгнул на землю и, услышав трель далекого сторожевого свистка, зашагал к Кочновскому переулку.
- Да заходи ты, заходи! - говорил Сергей. Он стоял на крыльце старого неказистого домика, по ночной прохладе зябко перебирая босыми ногами. Был он в белой рубашке и подштанниках - в исподнем.
- Руки бы помыть, - сказал Саша и двинулся в свет. Сергей вошел за ним в крохотную переднюю, увидел Сашину окровавленную руку и спросил спокойно:
- Ты кого-то убил?
- Меня чуть не убили, - ответил Саша, заметив в углу подвесной рукомойник и таз под ним, потянулся туда и торопливо забренчал металлическим соском.
- Но ты убил того, кто хотел тебя убить?
- Нет! - злорадно заорал Саша - и потише: - Полотенце где?
- Ну и слава богу! - успокоился Сергей и, сняв с гвоздика висевшее перед Сашиным носом полотенце, протянул ему.
Саша вытер руки, попросил:
- Водки дай.
- От тебя и так несет.
- Водки дай!
Поняв, что спорить бесполезно, Сергей толкнул дверь в комнату.
Невеселый, но по-своему богатый посадский уют: буфет с темно-зелеными в пупырках стеклянными дверцами, громадный диван с надсаженной полочкой и зеркальцем, комод красного дерева, явно приобретенный по случаю, и массивный дубовый стол под зеленым в оборках абажуром.
Стоя у стола, их ждала сожительница Сергея Клава, одетая уже, прибранная.
- Готовь на стол, - приказал ей Сергей. И Саше: - Садись, рассказывай.
Сам стал неспешно одеваться. Саша рассказывал:
- В Шебашевском меня хотели машиной задавить. Сантиметров на пять промахнулись. Потом, как за зайцем, по всему Инвалидному рынку гонялись. Только там меня хрена догонишь. Когда они это поняли, машину бросили. А в машине паренька с ножом в горле. Шофера.
- Дела, - констатировал уже одевшийся Сергей, следя, как Клава ставила на стол миску с капустой, стаканы, хлеб, бутылку водки.
- Да ты того паренька знать должен. Пухой кличут.
- Как же. Холуй Семеныча. - Сергей в догадке вскинул голову. Семеныч?
- Вряд ли. Я его у "Астории" обрубил, а сам на попутке добрался.
- Ну, а если его машина поблизости ждала?
- Все может быть, - согласился Саша. Помолчали.
Хас-Булат удалой!
Бедна сакля твоя!
- раздался вдруг сверху неверный, колеблющийся голос. Пели в мансарде, куда прямо из комнаты вела крутая лестница.
Песня звучала как волчий вой, вой смертельно раненного волка. И лихость в ней предсмертная была, и отчаяние, и надежда неизвестно на что, и забытье. Там, наверху, пел человек, потерявший все и выплескивающий в этой странной песне последнее свое человечье.
Саша, вскочив, отпрянул к стене, требовательно спросил:
- Кто там?
Сергей захохотал, засмеялась мелко и Клава.
- Клавдия, иди успокой его. - Клава стала подниматься наверх, а Сергей объяснил: - Батя ее там. Приехал сегодня с Болшева, ну и выпил лишнего. Заснул вроде, а теперь, видишь, проснулся.
- Всего-то я бояться стал. - Саша жалко улыбнулся и вернулся к столу.
- Руки тебе оторвать за этот мешок с рисом! - коротко сказал Сергей. Саша промолчал: говорить было нечего. Спустилась Клава.
- Прямо как ты, Саша, - Сергей вилкой выдернул из непочатой бутылки залитую сургучом картонную пробку, налил стакан, протянул Клаве. - Отнеси.
- А мне пить что-то расхотелось, - признался Саша. Клава пошла наверх. Сергей проводил ее взглядом.
- Ты, верно, крупную шайку тронул, Сашок. Как ни охраняют пути, все равно чуть ли не каждую ночь грабят. Умело орудуют, нахально. На днях вагон американской тушенки, говорят, распотрошили. А ты понимаешь, что такое по сегодняшний день вагон тушенки? Надо полагать, и мешок твой с рисом - оттуда. В милицию обратиться надо.
Саша поднял голову, криво усмехнулся.
- То-то и оно, - продолжил Сергей. - Замазался ты.
- Артура жалко, - вдруг сказал Саша.
- Какого еще Артура? - раздраженно удивился Сергей. - Ты себя жалей, Сашок.
- Его папа с мамой Артуром назвали. А на рынке он под кликухой ходил. Ай ты Пуха, Пуха!
- Еще тебе кого жалко? Может, Семеныча? - ядовито поинтересовался Сергей.
- Нет, Семеныча мне не жалко, - рассеянно ответил Саша.
- Ты о себе думай! Как жить будешь, куда пойдешь? Дорожек, тропинок, тропочек перед тобой - не перечесть. А жизнь одна. Выбирай, Сашок, дорогу, выбирай!
- Ну, я пойду. - Саша поднялся.
