Андрей Аверьянович вспомнил Олега, каким увидел его в тюрьме, характеристику, написанную его товарищами. Не было в нем изощренной хитроумности, если он что и путал, то скорей по незнанию. Значит, оговорил себя? Признался в преступлении, которое не совершал?
Чем больше раздумывал Андрей Аверьянович над протоколом, тем больше склонялся именно к этой версии.
В конце дня зашла в юридическую консультацию Вера Сергеевна. С того вечера, когда встретились они у Костырина, Андрей Аверьянович видел ее дважды, но оба раза накоротке, разговаривать-то было не о чем — Андреи Аверьянович только знакомился с делом.
Вера Сергеевна села на предложенный стул и вопросительно посмотрела на Андрея Аверьяновича. Он пожал плечами.
— Пока не могу сказать, что мне все ясно в этой истории. Убежден в одном — следствие не сделало всего, что могло и должно было сделать.
В конторе было тесно, неуютно, и Андрей Аверьянович предложил:
— Пойдемте на свежий воздух.
Вера Сергеевна тотчас поднялась и молча вышла. Андрей Аверьянович последовал за ней, на ходу закутывая шею шарфом.
Они направились в сквер с детскими качелями и каруселью. Вера Сергеевна зябко прятала нос в поднятый воротник бобрикового пальто, и Андрей Аверьянович пригласил ее в кафе-аквариум. Взяв две чашки черного кофе, они уселись в углу за пластмассовый столик.
— Как здоровье Игоря? — спросил Андрей Аверьянович.
— Спасибо, неплохо, его скоро выпишут, пусть полежит дома, а то в больнице он скучает, нервничает.
— Мне кажется, он что-то знал. Во всяком случае, есть основания предполагать, что именно он предупредил Олега о появлении у вас дома работников милиции.
— Возможно, — после некоторого раздумья сказала Вера Сергеевна, — он мог что-то знать и не сказать мне: Игорь всегда был скрытным и по сравнению с Олегом замкнутым мальчиком.
— И не странно ли, узнав о том, что за ним пришли (а он, конечно, должен был понимать, что пришли за ним), Олег поспешил домой.
— Это можно понять: Олег знал, что я дома, и тревожился, наверное. Он был очень чутким и внимательным сыном.
Губы у Веры Сергеевны дрогнули, но она сдержалась и не заплакала. Андрей Аверьянович опустил глаза, занявшись своим кофе: ему не хотелось, чтобы собеседница догадалась о его мыслях. А подумал он о том, что матери, сами того не сознавая, могут быть ужасны в своем эгоизме. И Вера Сергеевна не лучше других. Но она все-таки была лучше, потому что нашла в себе силы вспомнить.
— И этот чуткий и ласковый мальчик, — сказала Вера Сергеевна с болью, — ограбил старую женщину, ударил ее по голове. Чудовищно! Или мы, матери, так слепы? Но я что угодно могу вообразить, только не эту картину.
Андрей Аверьянович мелкими глотками пил кофе и помалкивал. Он бы тоже мог сказать добрые слова об Олеге, но сидевшая напротив женщина ждала от него не добрых слов, а доказательств, хотя бы того, что сын ее не по своей воле совершил преступление. А доказательств он пока не имел. Было много недоуменных вопросов, которые могли серьезно поколебать обвинение. Но он рассчитывал добиться большего, хотя говорить об этом вслух полагал преждевременным.
Вера Сергеевна справилась с волнением и тоже принялась за кофе.
— Мы сегодня собирались к вам с мужем, — сказала она, — но муж задержался на работе, и я отправилась одна. Сейчас поеду домой, — Вера Сергеевна вздохнула, — скажу, что ничего нового и утешительного. А как хотелось бы его чем-то обрадовать, он так переживает. Вида не показывает, носит в себе, но ведь от этого еще трудней.
— Он сейчас дома, ваш муж? — спросил Андрей Аверьянович.
— Если еще и не дома, то вот-вот придет, — ответила Вера Сергеевна.
— Мне бы хотелось познакомиться с ним. Вы не сочтете за назойливость, если…
— Что вы! Я не считала возможным затруднять вас. Едемте, пожалуйста.
Они вышли из кафе, сели в троллейбус и отправились в район новой застройки, где жила семья Седых.
— С учителями Олега вы знакомы? — спросил Андрей Аверьянович.
— С Ольгой Степановной Бекетовой мы одно время вместе работали. И, разумеется, я бывала в школе, там учились оба наших сына. Олег не доставлял огорчений. С Игорем было сложней. Учился он неплохо, но с учителями не ладил. Он не хулиганил, нет, но был резок, порой груб. Особенно много претензий имела к нему Зинаида Харитоновна. Учительница она не из сильных, ребята частенько знали предмет лучше ее и не стеснялись показать это на уроке. Особенно Игорь. Хороший учитель легко справляется с такими умниками. Зинаида Харитоновна не умела. Значит, конфликты, жалобы, приглашения родителей в школу. Я не оправдываю Игоря, есть в нем заносчивость, желание уязвить. Тут не только безжалостность молодости, но и характер. Олег мягче, деликатней и терпимей.
Вера Сергеевна умолкла, Андрей Аверьянович не тревожил ее вопросами. Сошли они на улице, обстроенной пятиэтажными домами, настолько одинаковыми, что отличить один от другого было невозможно. «Легко заблудиться, — подумал Андрей Аверьянович, — и своего дома не найдешь».
Они вошли в подъезд одного из домов, поднялись на третий этаж, и Вера Сергеевна открыла дверь.
Из комнаты послышался мужской голос:
— Ты, Вера?
— Да. И не одна.
В коридор, на ходу надевая пиджак, вышел рослый, с вьющейся седеющей шевелюрой, мужчина.
— Знакомьтесь, — сказала Вера Сергеевна, — Михаил Михайлович, мой муж.
Андрей Аверьянович назвал себя. Мужчины пожали друг другу руки. Седых не то чтобы очень крепко сжал протянутую ему ладонь, но сильно и резко потянул ее книзу.
Сняв плащ, Андрей Аверьянович вслед за хозяином прошел в комнату. Не без любопытства огляделся. Комната была обставлена современной полированной мебелью, на стенах висели недорогие эстампы — два пейзажа — и репродукция с картины Нисского «Над снегами».
— Это кто же у вас любит Нисского? — спросил Андрей Аверьянович.
— Олег, — ответил Седых, — он подбирал репродукции.
Андрей Аверьянович повнимательней вгляделся в эстампы. На одном — садовая скамья в аллее, усыпанная опавшими листьями. На другом — «Ивы» Остроумовой-Лебедевой, «И к живописи вкус у него есть», — подумал Андрей Аверьянович.
Между тем Вера Сергеевна поставила на стол сыр, яблоки, а Седых принес оплетенную бутыль и фужеры.
— Это вы напрасно, — сказал Андрей Аверьянович, — выходит, что я напросился на угощение.
— Ничего подобного, — махнула рукой Вера Сергеевна, — мы очень рады, что вы зашли и что есть чем угостить вас.
— Мне из Анапы, — вмешался Седых, — привезли очень хорошего вина, «Красностоп золотовский» называется, в продаже едва ли найдете, делают его на опытной станции. Все эти «Черные глаза» и «Улыбки» с «Красностопом» не выдерживают никакого сравнения.
— Вы знаток вин? — спросил Андрей Аверьянович.
— Кое-что понимаю: вырос в семье винодела. Мужчина должен знать толк в напитках. Я и сыновьям это внушал.
— Вы не опасались развить в них пристрастие к вину?
— Нет. Тот, кто с детства разбирается в винах, не станет пьяницей. За редкими исключениями. Но исключения только…
— …Подтверждают правило, — закончил Андрей Аверьянович.
— Совершенно верно. Прошу. — И Седых придвинул стул, приглашая гостя садиться.
Вино оказалось и в самом деле очень вкусным. Темно-красное, с вишневой кислинкой, оно могло бы удовлетворить самый изысканный вкус. Поддерживая разговор, Андрей Аверьянович наблюдал за супругами Седых. Безусловно, Михаил Михайлович обладал твердым характером и умел держать себя в руках. Он был жестковат, высказывал суждения свои в тоне категорическом, и Вера Сергеевна не мешала ему быть за столом полновластным главой семьи. Он сам знал в этом меру и не преступал грани, за которой могла начаться деспотия. И не оттого не преступал, что это было не в его характере, а потому, что любил жену. От Андрея Аверьяновича не укрылось, как он иногда ласкал ее взглядом, как время от времени клал свою ладонь на ее руку — даже, такое мимолетное прикосновение доставляло ему удовольствие. Все это Андрей Аверьянович видел и понимал, потому что сам пережил такую долгую влюбленность, и сейчас позавидовал супругам Седых и ощутил грусть: у него все было в прошлом.
Разговор, наконец, зашел о деле Олега. И снова Андрей Аверьянович пожалел, что не может обрадовать сидящих за столом людей. Он повторил то, что говорил Вере Сергеевне.
— Убейте меня, не могу поверить, что мой Олег совершил такое преступление! — воскликнул Седых.
Андрей Аверьянович не собирался возражать: чем больше он узнавал о своем подзащитном, тем меньше верил, что Олег мог ограбить старуху. Но риторические восклицания, даже если они искренни, доказательством служить не могут, поэтому Андрей Аверьянович воздержался от восклицаний.
