Эти не такие уж громкие, но емкие и необычайно отчетливые слова замечательно вписались в мизансцену: двое тащат труп, а третий отдает распоряжения.
Тот, кто, по-видимому, был у этих людей главным, среагировал раньше, чем у парализованных неожиданностью подручных разжались пальцы, выпускающие тело несчастного Самсонова, — он сделал резкое движение, и, не оборачиваясь, дал веерную автоматную очередь в моем направлении.
На его месте я поступила бы точно так же: цели никуда не деться, а смотреть на эту цель — только тратить драгоценное время, которого и так, по сути, нет.
Я упала на ковер и, перекатившись через голову, с колена влепила пулю прямо в сердце бандита.
Это произошло прежде, чем я сообразила, что, пожалуй, не следовало его убивать. Он мог сообщить много интересного.
Но инстинкт самосохранения, отлаженный годами тренировок, быстрее разумных мыслей, а пуля и того быстрее: в тот момент, когда я думала, что мне стоило бы взять его живым, бандит уже свалился мертвым с простреленным сердцем.
Двое других бросили труп Самсонова и побежали по коридору, отчаянно вопя. Наверно, они подумали, что там, в полумраке за их спинами, прячется группа спецназа. Но я должна догнать этих скотов, товарищи которых уже дважды могли отправить меня в бессрочный отпуск.
«Бессрочный отпуск» — так Гром называл смерть.
Я перемахнула через неподвижное тело застреленного мною бандита и бросилась вдогонку за его подельниками, проявившими себя не самым храбрым образом.
Глава 4 ПОДКЛЮЧАЮСЬ К ДЕЛУ
Не знаю, как со стрелковой, но с беговой подготовкой у этих парней было все в порядке. Я, которая на обязательных ежегодных тестах бегала стометровку быстрее чем за одиннадцать с половиной секунд, что соответствует нормативу мастера спорта, смогла нагнать одного из них только в пяти метрах от офиса. Причем первый «бегун» уже заскочил в машину и с похвальной предусмотрительностью — и трогательной заботой о товарище! — завел двигатель и сорвал машину с места, не дожидаясь, когда его подельник заберется в салон.
На бегу я вляпалась в грандиозную лужу, которая натекла перед офисом усилиями продолжающего неистовствовать дождя, и, окатившись с ног до головы и потеряв терпение, вскинула пистолет и прострелила ногу бегущего передо мной мужика.
Тот на полном ходу заплелся ногами, упал в лужу, подняв тучу брызг, и попытался было ползти, отчаянно матерясь и проклиная меня на чем свет стоит. В это время в лицо ему сочно шваркнул веер брызг от только что уехавшего джипа.
Это стало последней каплей: бандит, мокрый как цуцик, врезал ладонью по поверхности лужи и ткнулся лицом в воду.
Я остановилась и, убрав пистолет, попыталась смахнуть грязь с рукава. Поняв, что убрать ее можно только вместе с рукавом, я наклонилась над братком и произнесла:
— Ну ты, земноводное. Давай вылезай из лужи. Говорить будем.
— Чего тебе надо?
— А ну, вылазь, гнида! — повысила я голос. — Вылазь, сказала!
— У меня кровь течет… ты мне ногу продырявила, — выговорил он.
— А что у тебя должно течь? Нектар и амброзия? Вставай и пойдем в офис!
— Кто это? — тихо спросили за моей спиной.
Я повернулась и увидела Наташу.
— А вот это я и сама хотела бы узнать.
— Они убили Сашу? — произнесла она полувопросительно-полуутвердительно.
Я промолчала, можно было и не отвечать: она сама все поняла.
Повернувшись ко мне спиной, она медленно, почти не поднимая ног, зашагала по лужам к офису «Арсенала».
* * *
— Кто ты такой? Кто вас прислал?
Он посмотрел на меня неподвижным, застывшим взглядом. Было видно, как дрожали его короткие ресницы. Потом с трудом отвел глаза и проговорил:
— Я ничего не знаю. Мне нужен врач.
— Сейчас будет тебе и врач, и священник, и похоронное бюро. Так кто тебя прислал?
— Я ничего не знаю…
— «Мне нужен врач», — закончила я за него. — Знаешь что, мой дорогой… я сейчас возьму пистолет и прострелю тебе сначала здоровую ногу, потом руки — ну и так далее. Еще что-нибудь отстрелю. Потом скажу, что все эти ранения ты получил в перестрелке. Когда стрелял в меня. Мне, безусловно, поверят. У меня хватит полномочий убедить кого угодно в том, что это было именно так.
— Он там, — вдруг услышала я непривычно хриплый голос Наташи. Она стояла на нижнем пролете лестницы, придерживаясь за перила, и смотрела куда-то вдаль. — Я только что ходила туда. На третий этаж. Он там. Около него еще… еще трупы. Два трупа. Кровь. Не надо больше крови, Юля. Я хочу домой. Пусть меня и Сашу отправят домой.
— Тебя и Сашу? — Я сначала не поняла смысла ее слов, а когда поняла, то испугалась. Испугалась за рассудок Наташи. Она всегда была очень чувствительной, к тому же — уж кому-кому, а мне это было хорошо известно! — она очень любила своего мужа.
— Домой, — повторила она.
— Спокойно, Наташенька, — выговорила я, не представляя, как я могу ободрить ее в этой кошмарной ситуации, а потом, шагнув к парню, прицелилась в его колено и сказала: — В общем, так, парень. С тобой по-человечески говорить нельзя. Будем разговаривать по-вашему. По-волчьи. Если ты через три секунды не расскажешь все, что тебе известно о том, что произошло в «Арсенале», получишь пулю в коленную чашечку и гарантированную инвалидность. Это в лучшем случае. Ты меня понял, нет? Раз. Два-а…
— Я скажу, я скажу, — поспешно выговорил он, замахав руками. — Ты не… не стреляй. Я скажу. Ска-жу!
— Ну?
— Я ничего не знаю…
— Это я уже слышала. Два с половиной… — И я показательно сняла пистолет с предохранителя.
— Это Блоха… Блохин Владимир Юрич, полностью если. Блоха! Это он все знал, в натуре! Он просто сказал, чтобы мы ехали с ним до стадиона, надо там, в офисе, забрать жмурика какого-то баклана… вот!
— Кто такой Блоха?
— Да ты ж сама застрелила его… там, наверху! Блоха его погоняло! Он у нас за бригадира раньше был, а потом стал на цивил перекатываться, фирму открыл. Краснодарскими винами торгует. А сейчас кому если только по старой памяти подгребает. Ну, типа, подчистить если кого.
Парня, кажется, прорвало.
— Сегодня мы сидели у Димка, отвисали. Вот. Пришел Блоха, говорит: есть тема, пацаны, нужно сегодня одному хорошему человеку помочь. По пять «штук» зелеными отстегивает, каждому, в смысле. Ну а чё, если так? Мы и поехали. Я, Димок, Чебыкин и Блоха. Пять штук — разве оно плохо? Мне машину чинить надо.
— А Димок — это который у тебя под носом в джип запрыгнул и уехал? — произнесла я.
Парень скрипнул зубами и процедил через силу:
— Он, сука.
— Тебя как зовут-то?
— Кирилл. Кирей погоняют.
— Так вот, Киря, а Блоха не говорил, какому такому хорошему человеку помочь надо? Ну, забрать жмурика из «Арсенала», а? Не говорил?
— Н-нет.
— Ладно. Дальше что было? Я ведь с вами почти в одно время приехала.
— А что дальше? Блоха позвонил в дверь… не по телефону, а звонок там такой есть. Сказал, что мы из санэпидстанции. Он так и сказал, ты не подумай, что я тебе туфту зачехляю! — поспешно выговорил он. — Сказал, что из этой… сан… эпид… в общем, я говорил. Нам открыли, Чебыкин с порога влепил в лобешник этому охранничку из пистолета с глушаком…
И он опасливо посмотрел поверх моего плеча в сторону, где, лежал застреленный Чебыкин, там же, в вестибюле, валялся упомянутый «ТТ» с «глушаком».
— Чебыкин на стреме остался, мы пошли наверх за жмуриком. А около жмурика сидел какой-то дятел с сотовым. В камуфляже. Тоже, верно, охранник. Димок положил его из своего ствола, когда тот начал что-то гнилое гнусавить. Потом Блоха велел тащить того жмурика. Тяжелый. Спортсмен он, что ли. А дальше ты и сама все знаешь.
— Да уж, — мрачно протянула я, и в этот момент раздался пронзительный звонок в двери офиса.
Приехали эксперты, ФСБ и угрозыск.
* * *
Первым вошел невысокий плотный мужчина в сером плаще, с усталым лицом примерно такого же цвета, как и его плащ, и острыми темными глазами.
Он сразу же направился ко мне.
— Петербургское управление ФСБ, майор Толмачев, — представился он, раскрыв соответствующую книжечку. — Максимова — это вы? Документы ваши позвольте.
— Совершенно верно, это я. А насчет моих документов и прочего вам лучше позвонить вот по этому номеру… Вы меня понимаете?
Толмачев пристально глянул на меня как-то сбоку, а потом молча кивнул.
— Вот и прекрасно. Тут у нас, товарищ майор, нападение вооруженной группы из четырех человек на офис клуба «Арсенал». Двое бандитов убиты, один задержан, одному удалось уйти. Кроме того, преступниками убиты два «арсеналовских» охранника.
— Мрачно, — сухо откомментировал Толмачев. — Четыре трупа — это скверно.
— Пять.
— Что-что?
— Я говорю: пять трупов.
Он обратил ко мне недоуменный взгляд своих острых темных глаз:
