– Я думала мы посидим, поболтаем… Ведь не виделись давно. На Михаэля моего посмотришь…
– Не дрейфь, все успеем! – как всегда безапелляционно ответила Викуля. – Сейчас гляну на него и, может, сразу дам от ворот поворот!
– Так тоже нельзя…
– Ладно, не учи меня! Я уже на этих делах могу докторскую защищать! Вот, думаю, попробую еще за импортного мужика сходить. Ты же довольна своим Маркусом?
– Не жалуюсь, но… я ведь и не искала себе специально мужа за границей. Мы случайно в интернете познакомились, я просто упражнялась в немецком – без общения ведь язык теряется…
– Ну да. Или вообще не находится! – засмеялась Вика. – Я с потенциальными женихами общаюсь по-английски. С немецким пока – никак. Но надо будет – выучу.
– Не сомневаюсь! Единственное, прошу тебя, не спеши с выводами!
Алина боковым зрением заметила, что в двух шагах от них стоит полный мужчина и прислушивается к их разговору.
– Извините, – наконец он подошел к подругам и обратился к Вике по-английски, – вы – фрау Виктория Кабанова? Меня зовут Клаус Хоффман…
– А-а-а! – холодно протянула Вика. – Я вас сразу не узнала. На фотографии вы смотритесь по-другому.
Клаус покраснел и продолжал:
– Если ваша подруга не против, приглашаю посмотреть, как я живу. Можете погостить у меня, присмотреться. Мы могли бы познакомиться… поближе…
– Наврал мне с три короба, фотографию двадцатилетней давности прислал, а теперь ягненком прикидывается и к себе приглашает, – прошептала Вика на ухо Алине. – Дом, небось, тоже старый и гнилой, а не дворец, как он мне расписывал.
– Ну, не знаю, что тебе сказать. Давай все-таки, сначала ко мне заедем, вещи оставишь, отдохнешь, а потом уже к нему или кому другому – смотри сама. И не оставляя времени на раздумья, ответила Клаусу по-немецки:
– Фрау Кабанова должна немного отдохнуть и привести себя в порядок, а вечером вы можете вместе посидеть в ресторанчике и за бокалом вина обсудить свои планы. Идет?
Заикаясь от смущения, Клаус произнес:
– Да, да, конечно, я вам позвоню ближе к вечеру, и мы договоримся…
С тех пор прошло три недели, но Клаус так и не позвонил, о чем Вика совершенно не сожалела. И сожалеть-то у нее времени не было. На утро после приезда она уже отправилась во Франкфурт к следующему претенденту. За три недели было рассмотрено пять кандидатур, но остановиться ни на ком из них Вика не решилась.
– Так когда ты успела прошмыгнуть, что я тебя не заметила?
– Да вы дрыхли все без задних ног! Я приехала в пять утра!
– Зачем ты ездишь по ночам одна?
Вика махнула рукой:
– Потом расскажу! Пришлось сматываться… Плесни мне кофе, а то не проснусь никак!
– Ты бы повалялась еще, не выспалась же совсем…
– Спать некогда! Дел полно. Ну, а вы как?
– Михаэль познакомился вчера с очаровательной девушкой, а сегодня ночью ее увезли в неизвестном направлении…
– Да ну? Оказывается, не только у нас в Москве детей похищают… И что? Требуют выкуп?
– Пока ничего не требуют. Дело в том, что ее похитила няня, которая, по всей видимости, убила человека. Он, кстати, русский… Дмитрий Коновалов.
– Дмитрий Коновалов? – испуганно переспросила Вика. – Точно – Коновалов! У меня совсем вылетело из головы! Я привезла из Москвы пакет для какого-то Д.Коновалова. Обещала позвонить и передать. Замоталась с этими женихами и совсем из головы вылетело! Что же теперь делать? А может, это другой Д.Коновалов? Фамилия ведь довольно распространенная.
– Ну да. Распространенная. В России. А в Германии все больше Шмидтов и Мюллеров, чем Ивановых, Петровых и Коноваловых… Пошли, посмотрим на пакет.
Они поднялись в гостевую комнату, которая была отдана в распоряжение Вики. Среди разбросанных по полу вещей они пробрались к чемодану, поверх которого громоздилась аккуратная стопка классических костюмов.
– Зачем они тебе? – искренне удивилась Алина.
– В Европу, все-таки, ехала. Хотелось выглядеть прилично.
– Ну да, в них ты как раз и будешь выглядеть как белая ворона.
– Я это уже сама поняла, поэтому и не стала костюмы развешивать – одевать-то вряд ли придется… А вот и пакетик…
Вика вытащила из самых дальних глубин чемодана простой серенький конверт:
– Смотри, вроде, внутри только бумаги. И адреса нет, только телефон…
– Тем проще. Сейчас сразу позвоним и узнаем, что это за Д.Коновалов.
Алина вытащила из кармана телефонную трубку и стала набирать номер:
– Телефон местный, дюссельдорфский… Алло, могу я поговорить с господином Коноваловым?… Извините… Мои соболезнования…
Алина нажала на кнопку отбоя и посмотрела на Вику:
– Да. Это тот самый Дмитрий Коновалов и есть…
Ирина положила телефонную трубку на зарядное устройство и задумчиво посмотрела в окно. Типичный немецкий дворик – небольшая площадка для машин, аккуратно подстриженные кусты, ухоженное травяное покрытие, песочница для малышей, а возле нее – скамеечка, чтобы молодым мамам было удобнее наблюдать за своими чадами. Ближе к вечеру детский крик и женский смех, доносившиеся в течение дня со стороны площадки, сменяют грубые и крикливые мужские голоса.
Этот уютный закуток их двора стал своеобразным клубом местных любителей пива. Пьянчужек – в российском понимании этого слова – в Германии встретишь не так уж и часто. Зато любителей пива – хоть отбавляй. По большому счету, наряду с футболом, пиво можно назвать одной из главных жизненных привязанностей немецкого бюргера.
Пивные сообщества, как и все в нашей жизни, могут быть в той или иной степени престижными, завязанные на общих интересах, а могут быть и просто случайным сборищем любителей выпить. К последней категории как раз и относились шумные вечерние посиделки во дворе дома, где два с половиной года назад поселились Ирина и Дмитрий Коноваловы.
Район, в котором они жили, был сплошь заселен иностранцами или асоциальными немцами – кто еще захочет жить в домах, которые в послевоенные годы на скорую руку построили для новых немецких граждан, переселявшихся «на большую землю» из Восточной Пруссии? Все чаще в их районе слышалась русская речь. Правда, осталось и несколько старожилов – как раз из тех переселенцев, для которых все это и строилось. Возраста они уже были, понятное дело, весьма почтенного, и по естественным причинам их квартиры в последние годы стали освобождаться все чаще. Молодые немцы в них селиться не хотели – они предпочитают хоть и значительно более дорогие, но современные квартиры в престижных новых домах. Диме эти послевоенные постройки чем-то напоминали советские «хрущовки», и он окрестил похожие, как однояйцевые близнецы, дома с малогабаритными квартирками, «импортными хрущобами».
Ирину соображения престижа совершенно не беспокоили. Она, конечно, отдавала себе отчет, что доведись ей родиться на родине предков, жизнь могла развиваться совсем по-другому. И ей – учительнице немецкого и французского языков, и тем более, ее мужу-врачу не пришлось бы жить в скромной трехкомнатной съемной квартире в бедненьком районе Дюссельдорфа. Но все в жизни относительно – в родном Томске их жилищные условия были куда хуже. Даже несмотря на то, что оба они работали всю жизнь по специальности.
«Всю жизнь?» – Ирина горько вздохнула. Она любила Диму всю жизнь, сколько помнила вообще в себе это чувство. Собственно, для нее это было одно и то же.
Если Ирина говорила «люблю», то дальше речь не могла идти о рыбках, птичках, собачках, работе, учениках, и даже, как это ни кощунственно звучит, – о собственном сыне или отце. Для нее существовал только один человек, который занимал все мысли и к которому были обращены все ее чувства и эмоции – это Дима Коновалов.
Она прекрасно помнила тот день тридцать два года назад, когда она увидела Диму в первый раз. Ирина могла рассказать, в какой рубашке он был одет тогда, какого цвета были занавески на окне кабинета молодого доктора Коновалова, к которому она привела своего маленького сына Тимура на консультацию.
С отцом Тимура она развелась через месяц после его рождения. Ситуация совершенно банальная – молодой мужчина счел для себя вынужденное воздержание излишним испытанием и пригласил домой подружку жены, в то время, как она сама лежала в больнице на сохранении. Было жаркое лето, жили они в Джамбуле, так что на прохладный дождик рассчитывать не приходилось, а в больнице, как назло, отключили воду. Ирочка целый день надеялась, что к вечеру воду все-таки дадут, но в семь часов все работы закончились, а в кранах так и продолжал свистеть воздух. Обостренная беременностью чувствительность к запахам и всякого рода раздражителям доводила ее до исступления. В половине восьмого она не выдержала, сорвалась, поймала такси и через полчаса была дома. Картину, которую застала в своем маленьком семейном гнездышке, она вспоминать не любила.
