Ознакомительная версия.
— Лично я согласен с тем, что не всегда следует воспринимать слова Ветхого Завета буквально… Так, в нем говорится о шести днях творения, хотя, возможно, в виду имеются шесть веков. Но чтобы Землю населяли чудовища? Мы должны отнести их большинство к тому же классу, что и русалки, водяные и гигантские морские змеи, о которых рассказывают невежественные моряки.
— И все-таки мир, должно быть, когда-то был совсем другим, — заметила я. — Говорят, там, где сейчас залегают угольные пласты, когда-то были огромные леса, и у меня есть кусочек сланца…
Закончить мне не позволили.
— Дорогая моя, — торжественно провозгласил доктор Тиббет, — подобные вещи можно объяснить Всемирным потопом, во время которого мир был уничтожен, а затем воссоздан. Вы заблуждаетесь, что происходит довольно часто с молодыми людьми, если книги вроде сочинения мистера Дарвина попадают в их руки! Мой вам совет, мисс Мартин, сегодня вечером, после того, как вы прочтете главу из Священного Писания, взять пристойный литературный труд, который облагораживает душу. По-моему, такие книги существуют.
— Джеймс Беллинг собрал целую коллекцию окаменелостей, — не сдавался Фрэнк. — За своими экспонатами он ездит в Дорсет и другие места. Надо сказать, в его коллекции попадаются довольно странные существа! В наши дни не существует ничего похожего на них… Дарвин, несомненно, в чем-то прав.
— Я не отрицаю существования окаменелостей, — снисходительно ответил доктор Тиббет. — Я и сам кое-что видел. Они весьма любопытны. Сомневаюсь я в том, что они настолько стары, насколько это утверждается. Даже по самым смелым подсчетам, наш мир не старше нескольких тысяч лет. Не могу я согласиться и с тем, что множество различных созданий произошли от одного предка. Возможно, молодой Беллинг и нашел останки каких-то неведомых существ. Скорее всего, они вымерли во время Всемирного потопа.
— Остается лишь гадать, кем были наши предки… — начал Фрэнк, но закончить ему тоже не дали.
Доктор Тиббет, который до сих пор возражал вполне разумно и спокойно, вдруг побагровел и разразился целой тирадой:
— Не позволю произносить подобные вещи! Человек должен быть венцом творения. Немыслимо, чтобы он был животным, как… как обезьяна! Если бы человек в самом деле произошел от обезьяны, он бы не мог ничего создать! А как же музыка, искусство, литература и философия? Неужели вы считаете все великие мировые цивилизации результатом простой случайности?! Разве обезьяны построили пирамиды? Разве обезьяны способствовали возвышению Рима? Разве шимпанзе записала бессмертные слова Гомера? Разные виды животных и рыб приходили и уходили, но человек всегда обладал превосходящим интеллектом и способностями. Только человек обладает бессмертной душой! Только человек обладает способностью представлять себе то, что лежит за пределами его повседневного опыта. Зверь на такое не способен!
— Что ж, сэр, я не отрицаю, что и сам пока не понимаю всего. — Фрэнк явно пошел на попятный, заметив маниакальный блеск в глазах доктора Тиббета. — Представление о том, что наши предки ходили на четвереньках, были покрыты шерстью, не умели говорить и — простите меня, дамы, — ходили без клочка одежды, в самом деле кажется мне чуточку натянутым.
— Натянутым?! — загремел доктор Тиббет. — Это слишком мягко сказано, сэр! Если как-то и можно назвать такие, с позволения сказать, теории, то только вздором!
— Дорогой доктор, — вмещалась наша хозяйка, — успеем ли мы до вашего ухода сыграть в вист?
Я заметила, что во время нашего спора она все больше беспокоилась. Дарвинизм для нее интереса не представлял; напрасно уходило драгоценное время, которое можно было посвятить ее любимому занятию.
Оказалось, что мы еще успеваем сыграть роббер. Фрэнк разложил карточный стол, и, хотя я не была опытной картежницей, усталость немного отпустила меня. Ко мне пришло «второе дыхание». Я радовалась, что не слишком оплошала.
Остаток вечера прошел довольно весело. Даже доктор Тиббет успокоился, держался не так официально, хотя один или два раза я поймала на себе его пристальный взгляд. Он смотрел на меня не враждебно и не дружелюбно, но откровенно безразлично. Мне показалось, что он наклеил на меня какой-то ярлык. Хотя доктор Тиббет и не являлся сторонником теории Дарвина, у него имелись собственные суждения о людях в целом — о мужчинах и женщинах.
Гость покинул дом около одиннадцати. Фрэнк спустился проводить его, но почти сразу вернулся. Он с мрачным видом плюхнулся на стул, стоящий у карточного стола, и, подбирая карты наугад, начал раскладывать их скрупулезно ровными рядами — непонятно зачем. Миссис Парри уже поднялась к себе в комнату, где ее терпеливо дожидалась Ньюджент, готовая раздеть хозяйку и разобрать ее причудливую прическу.
Это значило, что я тоже могу идти спать. Я открыла было рот, чтобы пожелать Фрэнку спокойной ночи, но он не поднимал головы и как будто забыл о том, что я еще здесь. Я решила уйти незаметно.
Неожиданно Картертон заговорил:
— Подождите! Вам нужна будет свеча. — Он встал, взял свечу со стоящего рядом вспомогательного столика, зажег ее от газового рожка и протянул мне.
Я поблагодарила его, но он ответил лишь кивком.
— Спокойной ночи! — добавила я.
Он приглушенно буркнул в ответ «спокойной ночи».
Когда я поднималась по лестнице, пламя моей свечи задрожало на сквозняке, и я поняла, что входная дверь до сих пор открыта. Я перегнулась через перила, чтобы выяснить, в чем дело. Оказывается, доктор Тиббет еще не ушел. Он разговаривал с Симмсом. Но разговор закончился в тот миг, когда я посмотрела вниз. Симмс отдал гостю шляпу и трость. Видимо, Тиббет почувствовал на себе мой взгляд, потому что вскинул голову и уставился на меня в упор. Я механически отступила, спрятавшись за статую мальчика в тюрбане, и смутилась: доктор, наверное, решит, что я за ним шпионю.
Я поднялась к себе в комнату, раздосадованная этим глупым маленьким происшествием. Правда, мне в самом деле стало интересно, о чем доктор Тиббет беседовал с Симмсом.
Я буквально валилась с ног от усталости. И все же в голове теснились разные мысли, и их невозможно было прогнать. Я самостоятельно переоделась в ночную сорочку и вынула из прически шпильки.
На моем этаже нигде не было видно газовых рожков. Видимо, модные нововведения были предназначены лишь для парадных комнат. Я села за туалетный столик в стиле рококо и начала причесываться — долго и методично, как меня когда-то научила гувернантка мадам Леблан. Янтарное пламя свечи успокаивало и казалось мне гораздо приятнее, чем резкий газовый свет и шипение рожка.
В углах комнаты залегли глубокие тени, похожие на черные бархатные вуали. Совсем нетрудно было представить, что кто-то прячется там и смотрит на меня. Я подумала о Маделин Хексем, чье имя всплыло за ужином как будто нечаянно. Мне показалось, что никому не хочется вспоминать о ней… Я огляделась по сторонам. Скорее всего, меня поселили в комнату моей предшественницы. Именно здесь она решила бежать со своим таинственным возлюбленным. Интересно, кто он и где Маделин с ним познакомилась? Долго ли она прожила в доме миссис Парри до того, как внезапно его покинула? Может быть, в библиотеке Тиббет и Фрэнк Картертон говорили именно о ней и доктор Тиббет сделал Фрэнку выговор, после которого вернулся в гостиную красный как рак? Интересно, почему он не дождался внизу ухода Тиббета? Воспоминания о мисс Хексем явно взволновали всех. Мне стало не по себе. Возможно, моя предшественница приехала сюда исполненная такой же благодарности, как и я, потому что ей предложили место компаньонки. Может быть, она оставила свои скромные пожитки в холле, как и я, и тоже следом за Симмсом поднималась по лестнице, гадая, какое будущее ее ждет. Означают ли обстоятельства исчезновения прежней компаньонки, что она не была здесь счастлива? Миссис Парри как будто очень добра, но Маделин ей не доверилась.
Я решила попозже расспросить о ней Фрэнка. Мне показалось, что он, когда не дуется, не прочь посплетничать.
Как бы там ни было, прошлые события имели для меня одно важное последствие. После внезапного бегства Маделин миссис Парри неожиданно осталась без компаньонки и, узнав о моем бедственном положении, наверное, решила, что ее предложение для меня — настоящий подарок судьбы. Нет, доброта ее не умалялась оттого, что она приняла меня к себе. Но, с другой стороны, груз благодарности стал чуточку легче. Мне гораздо больше нравился честный обмен.
Наконец, мои мысли снова обратились к Фрэнку Картертону. О нем у меня сложилось смешанное впечатление. Если он сам был к кому-то расположен, он мог быть весьма обаятельным и занимательным. Кроме того, он не был лишен чувства юмора и любил проказничать. Неужели он прав и доктор Тиббет имеет виды на мою хозяйку? А что, вполне возможно. Миссис Парри — симпатичная и состоятельная вдова. Доктор богословия, к тому же бывший директор школы, должен занимать в ее табели о рангах вполне приличное место. Не потому ли Фрэнк с таким воодушевлением говорит об отъезде в Россию? Может, он не хочет дожидаться здесь того дня, когда придется величать доктора Тиббета «дядюшкой»?
Ознакомительная версия.
