– Н-нет, сэр. М-м-мистер К-к-крэнфилд вообще не давал Хьюзу никаких инструкций.
– Почему?
Томми оробел и сказал, что не знает. Крэнфилд вспылил в очередной раз, фыркнув, что Хьюз выступал на Уроне двадцать раз и сам прекрасно знает, что делать.
– Может быть, вы обсуждали план скачки раньше, с глазу на глаз?
На это Крэнфилду нечего было фыркнуть, потому что, разумеется, мы перекинулись парой слов наедине. В самых общих выражениях. Оценивая противников. Намечая общую стратегию.
– Да, мы с Хьюзом обсуждали скачку в принципе. Но никаких особых указаний он не получал.
– Значит, если верить вашим словам, – сказал Гоуэри, – вы настраивали на победу обоих ваших жокеев?
– Да, это так. Мои лошади всегда стремятся к победе.
Гоуэри покачал головой:
– Это утверждение не подкреплено фактами.
– Вы называете меня лжецом? – осведомился Крэнфилд.
Гоуэри ответил молчанием, которое явно было знаком согласия. Томми Тимсону сказали, что он свободен, а Крэнфилд бурлил рядом со мной, словно закипевший чайник. Я же вдруг начал замерзать, и, хотя в помещении было жарко натоплено, озноб не покидал меня. Я решил, что мы уже наслушались на сегодня достаточно, но ошибся. Они приберегли самое худшее напоследок. Им нужно было достойно увенчать ту пирамиду лжи, что сооружалась на протяжении всего расследования, а потом полюбоваться на собственное творение.
Поначалу худшее выглядело вполне безобидным. Вошел тихий стройный человек лет тридцати с совершенно не запоминающимся лицом. Теперь, по прошествии суток, я не могу вызвать в памяти ни его внешность, ни голос и все же всякий раз, когда вспоминаю об этом человеке, начинаю трястись от бессильной ярости. Его звали Дэвид Оукли. Профессия – агент по расследованиям. Живет в Бирмингеме.
Он стоял у края стола, за которым восседали судьи, сохраняя полнейшее спокойствие, время от времени заглядывая в блокнот на спиральках. И все то время, пока он говорил, на его лице не выразилось никаких эмоций.
– Действуя по инструкции, я посетил квартиру Келли Хьюза, жокея из конюшни Корри-хауз, что расположена в Корри, графство Беркшир, через два дня после розыгрыша «Лимонадного кубка».
Я чуть было не вскочил с кресла с протестом, но, пока я пытался построить фразу, он как ни в чем не бывало продолжил:
– Мистера Хьюза не было дома, но дверь оказалась открытой, и я вошел, чтобы подождать его в квартире. За это время я сделал ряд наблюдений. – Он ненадолго замолчал.
– Это еще что такое? – обратился ко мне Крэнфилд.
– Понятия не имею. Я вижу его впервые.
Между тем Гоуэри не давал нам вздоху-продыху:
– И вы кое-что там обнаружили?
– Да, милорд.
Гоуэри извлек из кипы три больших конверта и передал Трингу и Плимборну. Ферт уже взял себе конверт сам. Он успел ознакомиться с его содержимым, еще когда Оукли только вошел в комнату, и теперь смотрел на меня с явным презрением.
В каждом из конвертов было по фотографии.
– Это фотография того, что я обнаружил на комоде в спальне Хьюза, – пояснил Оукли.
Энди Тринг глянул на фотографию, затем посмотрел еще раз, пристальней, и после этого поднял голову. На его лице было написано отвращение. Он впервые за все это время посмотрел на меня и поспешно отвел взгляд.
– Я хочу посмотреть эту фотографию, – хрипло потребовал я.
– Разумеется, – сказал Гоуэри и подтолкнул свой экземпляр в мою сторону. Я встал, сделал три шага и уставился на снимок.
Несколько секунд я смотрел на него, не понимая, что все это означает, а когда наконец понял, то чуть было не задохнулся от возмущения. Фотография была сделана сверху, и снимок получился безукоризненно отчетливым. Виднелся угол серебряной рамки и половина лица Розалинды, а из-под рамки высовывался листок, на котором стояло число следующего после розыгрыша «Лимонадного кубка» дня. Записка состояла из трех слов, с подписью инициалами: "Как договаривались. Спасибо. Д. К.".
Рядом была разложена веером, как карты, большая пачка десятифунтовых купюр.
Я поднял глаза и встретил взгляд лорда Гоуэри. Я чуть было не отвел свой взгляд – такая непреклонная решимость была написана на его лице.
– Это подлог, – сказал я не своим голосом. – Это явный подлог.
– Что это? – спросил за моей спиной Крэнфилд, и в его голосе явно послышалось предощущение катастрофы.
Я взял со стола снимок и передал ему, чувствуя, что у меня отнимаются ноги. Когда до Крэнфилда дошел смысл фотографии, он медленно поднялся на ноги и низким голосом произнес с подчеркнуто официальными интонациями:
– Милорды, если вы можете поверить этому, то вы поверите чему угодно.
Его слова не возымели ни малейшего эффекта.
Лорд Гоуэри просто спросил:
– Насколько я понимаю, это ваш почерк?
Крэнфилд отрицательно покачал головой:
– Я этого не писал.
– Будьте так добры написать тот же текст вот на этом листке, – сказал Гоуэри, пододвигая к краю стола листок чистой бумаги. Крэнфилд подошел к столу и сделал, о чем его просили. Никто не сомневался, что оба текста будут похожи, и они не ошиблись. Гоуэри передал листок для изучения другим стюардам, и они после недолгого разглядывания покивали головами.
– Это подлог, – повторил я. – Я никогда не получал такой записки.
Гоуэри не обратил на мои слова никакого внимания. Вместо этого он сказал Оукли:
– Расскажите, пожалуйста, где вы нашли деньги.
Оукли зачем-то снова заглянул в свой блокнот.
– Деньги были вложены в записку, перевязаны резинкой, и все лежало за портретом подруги Хьюза, который виден на снимке.
– Это неправда, – сказал я, но напрасно трудился открывать рот.
Все равно никто мне не верил.
– Я полагаю, вы сосчитали деньги?
– Да, милорд. Там было пятьсот фунтов.
– Никаких денег там не было! – крикнул я. Без толку. – И вообще, – отчаянно попытался я достучаться до всех них. – Зачем мне брать эти пятьсот фунтов от кого бы то ни было, если, выиграв приз, я получил бы никак не меньше?
На какое-то мгновение мне показалось, что я выиграл очко. Что они вдруг оказались в замешательстве. Наивный человек. И на это был заготовлен ответ.
– Как объяснил нам мистер Джессел, владелец Урона, – ровным голосом пояснил Гоуэри, – вы получаете десять процентов от суммы выигрыша – по официальным каналам, чеком. Это означает, что все деньги, получаемые вами от мистера Джессела, облагаются налогом, а поскольку вы платите весьма значительные налоги, то из пятисот фунтов, которые вы получили бы от мистера Джессела, на налоги ушло бы пятьдесят процентов, а то и больше.
Они подсчитали мои доходы до последнего пенса. Копали по всем направлениям. Разумеется, я ничего не утаивал от налоговых служб, но эти закулисные операции заставили меня почувствовать себя раздетым догола при всех. И порядком взбесили. И наконец вселили чувство безнадежности. Только тут я вдруг понял, что все это время подсознательно лелеял надежду, воспитанную чтением сказок: тот, кто говорит правду, в конце концов победит.
Я посмотрел на лорда Гоуэри, и он ответил коротким взглядом. На лице его не было никаких чувств, он был абсолютно хладнокровен. Он сделал выводы, и ничто теперь не могло поколебать его уверенность.
Сидевший рядом с ним Ферт не то чтобы полностью убедился, но его былой пыл-жар явно поостыл. Теперь он уже не являлся соперником лорду Гоуэри и, судя по выражению его лица, пасовал перед фактами.
Больше обсуждать было нечего. Лорд Гоуэри коротко суммировал выдвинутые против нас обвинения: перечень предыдущих скачек; отказ от использования хлыста; показания Чарли Уэста; деньги, поставленные на Вишневый Пирог; указания тренера жокею с глазу на глаз; фотография, подтверждающая сговор между Крэнфилдом и Хьюзом...
– Не имеется ни малейшего сомнения, что перед нами откровенный обман публики, играющей на тотализаторе... Ничего не остается, как лишить вас лицензии. Вы, Декстер Крэнфилд, и вы, Келли Хьюз, дисквалифицируетесь до особого уведомления...
Бледный и трясущийся Крэнфилд сказал:
– Я хочу заявить, что разбирательство носило вопиюще необъективный характер. Ни я, ни Хьюз ни в чем не виноваты. Вердикт чудовищно несправедлив.
Никакой реакции со стороны Гоуэри. Лорд Ферт, однако, заговорил второй раз за все это время:
– Хьюз?!
– Я ехал на победу, – сказал я. – Свидетели солгали.
Лорд Гоуэри нетерпеливо покачал головой:
– Расследование окончено. Вы свободны.
Мы с Крэнфилдом все еще сидели, не желая поверить, что все кончено. Но чиновник уже распахнул перед нами дверь, а те, кто находился напротив нас, стали тихо переговариваться о своих делах, перестав обращать на нас внимание. Нам ничего не оставалось делать, как уйти. Ноги у меня были как деревянные, голова превратилась в футбольный мяч, а тело – в глыбу льда. Кошмар, и только.
В соседней комнате собрались какие-то люди, но я уже плохо соображал, что творилось вокруг. Крэнфилд, поджав губы, зашагал через комнату к дальней двери, пару раз сбросив руки, положенные кем-то на плечо. В каком-то полуобморочном состоянии я двинулся за ним, но был, видно, менее решительно настроен, ибо меня остановил плотный мужчина, загородивший проход. Я вяло посмотрел на него. Джессел. Владелец Урона.
