мама. Мне сейчас звонил следователь. – Берта смотрела только на мать.
– Кто такой Олег? Кем вам приходится, Берта Львовна? – задал новые вопросы майор.
– Олег Крушилин – муж моей дочери, – ответила за нее мать.
– А я утром ему сказала, что, лучше бы он умер… Это я его убила! – прошептала Берта, вновь заливаясь слезами.
– Никогда не берите на себя лишнего, Берта Львовна. Будем считать, вашего признания я не слышал, – строго осадил ее Мутерперель.
– Вы водите машину? – услышала Аглая негромкий вопрос, обращенный к ней.
– Уже давно нет, – почти не соврала она. – А Берте сейчас нельзя за руль, вы же видите. Что делать? Ей в город нужно, наверное, – так же тихо ответила Аглая.
– Я отвезу вас обеих, собирайтесь, – распорядился Мутерперель. – Ну же, очнитесь, Аглая, дочери капель дайте каких-нибудь, успокойте! И давайте-ка поторопимся, у меня времени не так много.
– Обойдемся без вас. Я вызову такси!
– Господи, как с вами трудно-то, женщины! Собирайтесь, я сказал! – с досадой выдал майор. И прозвучало это так искренне, Мутерперель выглядел таким обиженным, что Аглая не смогла удержать улыбку. Слава богу, он этого не увидел – уткнулся в экран своего мобильного.
Аглая подошла к Берте, вновь устроившейся на ступеньке. Дочь сидела сгорбившись и обхватив себя руками. Острая жалость к ней словно упаковала сердце Аглаи в ком ваты, она сделала глубокий вдох и медленный выдох. «Не плачет, уже хорошо. Грех так думать, но Олежека мне не жаль. И она забудет этого подлеца. Еще бы как-то от влияния Ксюши Голод избавилась. Или пусть идет своим чередом? Когда-нибудь Берта узнает, что муж изменял ей именно с «подругой», и сама избавится от нее. А я не окажусь, как это обычно случается, крайней», – подумала Аглая и дотронулась до плеча дочери:
– Берта, поедем. Федор Николаевич отвезет нас в город.
– Да, спасибо ему. Мам, ну как так? Кому было нужно лишать жизни Олега?
– Почему ты решила, что его убили?
– Не знаю… тот, кто звонил, сказал, что найден труп. Не от болезни же Олег скончался? Я оставила его абсолютно здоровым, правда, в легком неадеквате.
– Ты о чем?
– Он вернулся домой под утро, то ли еще не протрезвев, то ли под наркотой. Но в целом соображал неплохо, на ногах держался.
– И давно он колется, Берта? Почему не говорила?
– Господи, мама, не колется он! – раздраженно прервала Берта. – Так, какой-то дурью балуется. Ему это как слону дробинка, для куража. Олега убили, точно. Я сейчас поняла, почему так решила. Тот, кто мне звонил, представился следователем Следственного комитета, значит, труп – криминальный. Заведут уголовное дело. Господи, я же, наверное, последняя видела его живым! Мы ссорились и орали друг на друга так, что слышно было всем соседям. И по всему выходит, что я – главный подозреваемый!
– Вот опять вы на себя наговариваете, Берта Львовна! Лучше поторопитесь, даю на сборы не более пяти минут, жду в машине. – Мутерперель развернулся и направился к калитке.
Аглая на удивленный взгляд дочери лишь пожала плечами и зашла в дом.
* * *
Берта, сидя на заднем сиденье джипа майора, молчала всю дорогу, даже кивком не реагируя на вопросы матери. А та время от времени оборачивалась, тревожно глядя на нее, и спрашивала коротко: «Дочь, ты как?» Беспокойство ее было объяснимым – видимо, вот так, с ходу, матушка допустила мысль о возможной виновности дочери. «Что ж, все как обычно. И в школьные годы она считала меня виновницей конфликтов, хотя булили меня. Я вроде как пострадавшая, а только и слышала «сама виновата». Убей, до сих пор не знаю, в чем?» – вдруг вспомнила о школьных обидах Берта. Ее не били, нет. Только «забывали» пригласить на тусовки, при ней замолкали разговоры, от нее не отворачивались, хотя отходили молча, не обзывали, не травили, а она чувствовала себя изгоем – ей не доверяли. Знала, что это из-за дружбы с Ксюшей Голод, но из упрямства садилась с ней за одну парту. Ксюшу ненавидели, а Берте было ее жаль – их объединяло сиротство. Берта потеряла отца в раннем детстве, Ксения не помнила своей матери совсем. И Берта думала, что вся ее спесивость и высокомерие – самозащита. Повзрослев, она поняла, что ошибалась в главном – ее подруга вовсе не страдала от отсутствия матери, была избалована отцом и няней, ловко манипулируя ими. И ею, подругой. Вот и сегодня Берта как адвокат будет защищать ее интересы: муж Ксюши, наивно полагая, что брак их заключен по любви и вечен, практически все свое имущество и прибыльный бизнес записал на нее. Правда, имеется еще брачный договор, в котором прописано, что после развода все делится между супругами поровну. Чем и воспользовалась подавшая на развод Ксения, претендуя на свою законную часть. Единственное, что удалось Берте (а к Павлу Дорохову она относится с симпатией и уважением) – добиться от Ксюхи подписания досудебного мирового соглашения, условия которого предложил Павел. Так что сегодняшний суд – формальность.
«Все! Это дело – последнее, где я ей помогу. И заплатит она мне всю сумму по договору, чтобы стало ясно, что никаких тут дружеских бесплатных услуг… Как же все-таки Олега убили? – вновь вернулась Берта к последним событиям. – Нож? Удар тяжелым предметом? Я даже не спросила. И фамилию следака не запомнила… Он назвался, точно, это я мимо ушей пропустила. О ссоре с Олегом придется рассказать сразу, скрывать бессмысленно. В какое время его убили? Я была в дороге или уже в поселке? И кто мог видеть, как я сажусь в машину и уезжаю? Гарантированно – Рита Юрьевна из пятой. Она как раз вернулась с пробежки, я из подъезда, она – в подъезд. Кивнула мне, скосила понимающий взгляд на сумку с вещами. Это было ровно в семь ноль-ноль. А когда убили Олега? И кто его обнаружил, если дверь я захлопнула, когда выбежала на лестничную площадку?
Рите Юрьевне были слышны все наши ссоры, особенно когда Олег срывался на визг – кухонная стена у нас общая. И сегодня мы орали на кухне. Соседка, конечно, деликатно молчала при встречах, но я была бы даже рада, спроси она меня, что происходит. Три года уже живу в этом доме, два из них с Олегом. Просто как-то не было повода для более близкого знакомства с ней», – думала Берта.
– Алиби просчитываете, Берта Львовна? – услышала она голос Мутерпереля. – Могу подтвердить, что в семь сорок вы на синем «Фольксвагене» подъехали
