все входящие или мимо проходящие понимали, что это место находится под высочайшим покровительством — особое место для особо важных клиентов. А, значит, полагается немедленно преисполниться почтения.
«Щазз!», со злостью подумал Гизли и сплюнул. Он с силой вдавил кнопку вызова — и верзила в форме, по ту сторону ограды, схватил мигающий пульт. Алый огонек погас, а нимб ангела — наоборот, зажегся. И крылья, с легким скрежетом, взметнулись. Нежный голос пропел: «Милости просим в «Райские кущи»! Аминь, аминь, аминь! Дзынь-дзынь!» Ворота медленно и плавно разъехались.
— Ох-ре-неть… — выдохнул Майкл Гизли.
Прямо перед ним расстилалось огромное пространство, до самого горизонта заполненное машинами. Чего тут только не было. Двухдверные, скоростные «Лоренцо-Дуо», «Джульетты-Ди» и «Римини»; маневренные «Аудильо» и «Курасано», мощные «Минхерцы» и «Верхгольцы»; и не уступающая им по величине «Одиллия» («Лучшая машина для вашей семьи!» — как гласила реклама); маленькие и юркие, будто дождевые капли, «бернардинки» (с ценой, обратно пропорциональной их размерам) — любимая «игрушка» жен дипломатов и высокостатусных чиновников; респектабельные «Митриксы» и «Санктосы» — или «золотые монахи», любимая модель святых отцов — разумеется, рангом повыше и к небу поближе. Обычными среди этой роскоши были разве что классические «Мерседесы» и джипы всех мастей. Этакие скромняжки, рабочие лошадки, отягощенные ежедневным трудом и напрочь свободные от пафоса и напыщенности.
От такого количества благопристойной или кричащей роскоши, собранной и запертой в одном месте, у любого закружилась бы голова. Боже мои! Настоящая ярмарка тщеславия… Душа Майкла Гизли, стажера Отдела по расследованию убийств Управления полиции — пребывала в смятении. Она металась между возмущением (вполне оправданным!) и восхищением (оправданным еще больше и сильней!). Казалось, две эти могучие силы вот-вот разорвут ее пополам.
Наконец, Гизли опомнился. Потряс головой. Вздохнул. Черт меня подери, я не любоваться тачками сюда пришел, а дело делать. Но до чего ж нелегко быть в монархической стране социалистом по убеждению.
Хозяин автостоянки с претенциозным названием «Райские кущи», господин Рональд Энс, оказался низеньким, толстеньким и подвижным, как мячик. Он даже немного подпрыгивал на ходу. Над ним горой нависала фигура охранника.
— Уголовная полиция, — сказал Гизли, когда они приблизились, и раскрыл удостоверение.
— Как же я рад, господин офицер. Лежит, молчит… сука такая, — сказал хозяин автостоянки, не скрывая довольной улыбки. — Откатался, гад. Отворовался, паскуда.
Он потер пухлые белые ручки. Бриллиантовые перстни полыхнули белым огнем.
— А, может, вы его сами того? — подмигнул громила-стажер. — Грохнули и в машину, первую попавшуюся, ненавистного покойничка и запихнули? А? Что молчите, господин Энс?
— Можно просто — Ронни, — улыбнулся тот. — Я успешный бизнесмен, знаете ли. Уважаемый человек. У меня есть некоторые понятия о морали и ведении дел — это между нами, надеюсь?
Он вопросительно глянул на Гизли. Тот неопределенно хмыкнул. Записывать я не буду, ладно, а вот забыть — не обещаю.
Охранник за спиной «успешного бизнесмена» снова тяжело вздохнул. Будто подтверждал: есть-есть, не врет начальство. А хоть бы и соврало — как проверите.
— Всякое случается, конечно, — продолжал господин Энс. — Однако убийство как способ устранения досадной помехи и вреда для репутации в бизнесе — не комильфо. Ну, не по мне это. Я человек набожный, да и вообще… брезгливый.
— Ну, показывайте, — нарочито суровым голосом произнес Майкл Гизли. — Где тут у вас свежеупокоенный… тьфу ты, я хотел сказать: пострадавший?
— Сей секунд! — оживился охранник, и хозяин стоянки закивал, как фарфоровый болванчик.
Все трое прибавили шагу и, наконец, оказались почти у самой ограды. Дорога туда заняла целую вечность, как думал Гизли, с грустью глядя по сторонам. Количество красоты на ярд зашкаливало, зрелище ее причиняло неопытной душе стажера почти физическую боль. Наконец, они остановились почти возле самой ограды.
— Вот он, поганец! — злорадно произнес хозяин «Райских кущей» и хохотнул: — Ишь, на что позарился… губа-то не дура!
Зажатый между яично-желтым, двухдверным, «Аудильо» и четырехдверной, белоснежной «Джульеттой-Ди», застыл угольно-черный кабриолет, знаменитая «Пантера» — с удлиненным, изогнутым корпусом, убийственно роскошный даже на фоне своих собратьев. Ее сиденья были обтянуты телячьей кожей. На одном из них и сидел неизвестный.
Дверцы автомобиля были распахнуты — точно рот орущего от возмущения человека или пасть обозленного до последнего предела дикого зверя. Неожиданно для себя, Гизли подумал: если бы машина была живой, то непременно бы пожаловалась им: «Гляньте, господа, что за дохлятину в меня упаковали! Вот это — и в меня?! Вот ЭТО — и в МЕНЯ?!! Да как же посмели…» Она бы фыркнула и, сверкнув изумрудными глазищами, зарычала от ярости и негодования. И в этом Майкл Гизли ее преотлично понимал.
Описание внешности покойного сводилось к сплошному «не»: невзрачный, неинтересный, неприметный, то есть абсолютно незапоминающийся. Одним словом, ни-ка-кой. Впридачу ко всему, категорически небогатый.
Челюсть покойного отвисла, и тонкая коричневая струйка застыла в уголках губ и на подбородке. Взгляд его выпученных от удивления глаз был устремлен в рассветное небо. Словно там, среди лениво плывущих облаков и мелькающих птиц, и был написан ответ на главный вопрос: кто ж его, бедолагу, ухайдокал? И за что, боже мой, за что?! Длинные ноги торчали наружу. Щегольские, но дырявые носки съехали, обнажая бледные до синевы, тощие лодыжки. На правом башмаке белело пятнышко чего-то, напоминающего крем. Сладкий, кондитерский. В животе у Гизли забурчало: эх, позавтракать-то и не успел.
Не по чину и не по карману была столь внезапно почившему бедолаге такая машина. Не его это уровень — просто заоблачный. Ну, разве что: первые полжизни о ней мечтать, вторые полжизни — на нее копить. А потом — взять, да и не купить. Потому как очень страшно этакой красотищей пользоваться. Да и некогда уже. Можно все-таки купить и попросить похоронить в ней свое бренное тело, вместо гроба. Как некоторые толстосумы делают — цыганские бароны и просто сбрендившие от собственного богачества нувориши. Майкл Гизли видел подобное — и на похоронах, и во время эксгумации. Что произошло здесь, почему этот серенький, унылый до зевоты и ломоты в зубах, типчик — явно жилец арендованной квартиры в дешевом пансионе («завтраки и стирка — включены!»), почему он оказался здесь? Внутри одной из баснословно, просто безумно дорогих машин? Нафига ему понадобилось ее угонять — у стажера Гизли нашлись кое-какие соображения. И этим «кое-чем» он решил позднее поделиться с шефом. Разумеется, хорошенечко все обдумав. «Обмусолив со всех сторон», как говорила бабуля, «чтоб не выглядеть потом идиотом бессмысленным».
— У нас для машин уважаемых господ — просто райские кущи, — елейным голосом произнес хозяин автостоянки. — А этот паразит нас компрометировать вздумал. Ишь, разлегся тут…тварь!
И
