— Конечно, — ответил он.
— Тогда приводите его в действие. Это приказ АЗОС, если угодно.
— Слушаюсь, босс! — Он сломя голову кинулся к конторе. Если план составлен по-людски, то в нем есть уйма заклинаний, приготовленных на крайний случай, и сейчас Судакис запустит их одно за другим: бум, бум, бум!
И разумеется, через тридцать секунд мы услышали ужасающую какофонию какодемонов, развешанных на ограде. Это почему-то вызвало у меня ассоциацию — довольно уместную, надо сказать, — с сиренами воздушной тревоги, возвещающими начало Третьей Магической войны.
Повизжав некоторое время, какодемоны завопили:
— Срочная эвакуация! Срочная эвакуация! Содержимое хранилища угрожает выплеснуться за его пределы! Срочная эвакуация! — Потом они проревели то же самое по-испански.
Они вопили так громко, что их должны были слышать за несколько миль. Для этого они и предназначены, но из-за их рева разговаривать на самой свалке стало невозможно — разве только вы умеете читать по губам. Я был уверен, что в ушах у меня будет звенеть еще несколько дней — если, конечно, они у меня останутся.
Михаэль наклонился к моему уху и заорал:
— Отсрочка — дело хорошее, но бесполезное. Рано или поздно — скорее рано, чем поздно, — чумашские Силы сумеют вылупиться из скорлупы и ворвутся в Наш мир с тем самым выбросом энергии, который ты описал. Он повернул голову, чтобы я тоже смог прокричать ему в ухо. И я уж постарался:
— Знаю, но мы успеем эвакуировать хоть сколько-то людей, так что, когда появятся Великий Орел, Ящерица и прочая пакость, они не смогут причинить такого урона, как им хочется.
Я повернулся к Михаэлю, и он завопил:
— Возможно, и нет. И все же урон, который они нанесут, будет более чем достаточен для того, кто не… — Наверное, он говорил и дальше, но я уже его не слышал. Я со всех ног помчался в контору Тони Судакиса.
Он как раз выходил, когда я ворвался в дверь. Управляющего постигла судьба Филлис Камински — я едва не сбил его с ног.
— Телефон! — крикнул я, задыхаясь. Внутри крепости шум какодемонов был громким, но все же не оглушительным.
— Конечно, давай. — Тони проводил меня в кабинет. Я набрал номер, поговорил минуты полторы и повесил трубку. Тони смотрел на меня, вытаращив глаза.
— Думаешь, поможет? — выдавил он.
— Давай смотреть правде в глаза, — сказал я. — Если не поможет, думаешь, эти шлакоблочные стены нас спасут? — Он покачал головой. — Я тоже так считаю, — продолжил я. — Спасатели постараются сделать все, что в их силах, но надолго ли их хватит? Рано или поздно — скорее рано, чем поздно (тут я понял, что повторяю слова Михаэля), — чумашские Силы выберутся на свободу. И когда это случится…
— Тогда нам каюк. Н-да, — сказал Судакис. — Сколько, по-твоему, им потребуется времени?
— Понятия не имею, — ответил я. — Бербанк вроде недалеко, но я не знаю, сколько времени уйдет на подготовку. Все, что нам остается делать, — это ждать и надеяться.
Мы вместе вышли в невероятный грохот. Я проорал пару слов на ухо Михаэлю, а Тони — Иоланде (конечно, ему досталась более приятная часть дела).
— Не самый лучший выбор, но другого я не вижу, — прокричал в ответ Михаэль и отошел, чтобы рявкнуть то же самое на ухо Тони.
— Жаль, у меня нет таких связей, — закричала Иоланда.
— Лучше бы у меня их тоже не было, — ответил я, — потому что тогда ничего этого бы не случилось.
Она мрачно кивнула. Мы все устремили взор на восток, как волхвы, ожидающие появления счастливой звезды. Только счастья пока что-то не видать.
Я вспомнил о бедном маленьком Хесусе Кордеро. Прежде я думал, что с операцией джинной инженерии по одушевлению можно и подождать — ведь он еще так мал. Казалось, пройдут еще многие годы, прежде чем ему придется по-настоящему задуматься о том, что будет с ним после смерти. Он не попадет ни в рай, ни в ад, ни в чистилище — он просто исчезнет.
Один из спасателей на самой свалке вдруг скрючился, как опаленный пергамент. Не знаю, повлияли ли на него зловредные отходы или он сломался под натиском Ничто. Иоланда спрыгнула с дорожки и втащила парня под эту весьма сомнительную защиту.
Очутившись на дорожке, пострадавший принял позу зародыша и лежал, весь дрожа, — какой-то вид магического шока скорее всего. Он дышал и даже кивнул, когда Иоланда прокричала что-то ему на ухо, — стало быть, состояние не столь критическое. А раз так, то мы снова уставились на восток. Если уцелеем, то сможем помочь магу-спасателю и позже, а нет — так для него все равно ничего нельзя будет сделать.
Мне больше нравился первый вариант, но я не поставил бы на него и кроны.
Вдруг Тони Судакис вытянул руку.
— А это не… — он запнулся, словно боясь спугнуть надежду.
— Вряд ли, — закричал я. Трудно кричать с горечью, но мне, кажется, удалось. — Больше похоже на грузовой ковер, который заходит на посадку в Бербанкском аэропорту.
Мы наблюдали еще пару секунд. Тони покачал головой.
— Ковер, заходящий на Бербанк, должен уменьшаться. А этот увеличивается.
— Так и есть, — сказал Михаэль. Он забыл, что надо кричать, но я прочитал по его губам. Я предпочел считать, что он не прав, просто чтобы не разочаровываться, ведь крушение надежд всегда очень болезненно.
Но еще через несколько секунд сомнений не осталось. Пятнышко увеличивалось со скоростью, невозможной для любого ковра, да и форма у него была другая. Я увидел величественные взмахи огромных крыльев.
— Птица Гаруда! — вскричал я всем сердцем своим и всей душою своею, как сказано в Библии.
Птица приближалась невероятно быстро. Два-три взмаха — и она уже зависла над свалкой. Конечно, ей не нужно было работать крыльями, как обычной птице из плоти, — как-никак она воплощение бога Вишну. Как говорил Мэтт Арнольд из «Локи», будь она материальной, она не смогла бы не только летать, но и существовать. Когда Птица нависла над нами, ее крылья закрыли всю территорию свалки, а землю окутал мрак, почти как ночью.
Птица очень походила на изображение в кабинете Арнольда — невероятные крылья, тело с огромной грудью, которое вовсе не показалось мне птичьим. Голова тоже не как у настоящей птицы, кроме разве что изогнутого клюва. Остальное, особенно глаза, казалось почти человеческим, а перья на макушке были не переливающимися, как у павлина, как на теле и крыльях, а черные и тонкие, словно волосы.
Еще один взмах крыльев, прямо у нас над головами. Ветер, поднявшийся от такого взмаха, вполне мог бы снести стены, а нас, как пыль, сдуть в соседнее княжество. Но этого не случилось. Через мгновение я понял, почему: раз Птицу несли магические чары, а не крылья, взмах был лишь символическим движением, а не настоящим. И слава Богу; я как-то не подумал об этом, когда звонил Мэтту Арнольду.
Птица Гаруда повернула свою антропоморфную голову и издала рев, который прозвучал так, словно сумасшедший великан, никогда не бравший уроков музыки, вздумал дунуть в трубу размером с квартал. Для сравнения скажу, что вопли какодемонов сразу показались мне тихими и мелодичными.
Если у этой Птицы что и было орнитоморфным (что за прелесть этот греческий!) — так это когти. Поистине это была самая когтистая птица на свете: ее гигантские сверкающие когти, наверное, могли бы проткнуть самого Змея Мидгарда. Я бы отвалил кучу крон за возможность посмотреть такой поединок — только с безопасного расстояния, скажем, с Луны.
Теперь, когда птица повисла над свалкой, ее левая лапа сомкнулась на Ничто. Маги-спасатели бросились врассыпную. Я затаил дыхание. Я забыл спросить об одном обстоятельстве, когда говорил с Арнольдом: достаточно ли могущественна магия Птицы, чтобы проткнуть скорлупу, которой окружили себя чумашские Силы? Если нет… ну, если и нет, то с Птицей ничуть не хуже, чем без нее.
Когда когти птицы Гаруды вонзились в Ничто, полетели искры, но оболочка не поддавалась. Я молился и изрыгал проклятия — словом, переживал от всей души. Птица опять взревела, на сей раз от ярости. Я пошатнулся, гадая, не слетит ли моя голова и смогу ли я еще когда-нибудь слышать.
Мускулы на лапах чудовищной птицы напряглись. Я видел это совершенно отчетливо, хоть и знал, что зримые усилия Птицы — всего лишь иллюзия, как и хлопающие крылья. Это значило, что Гаруда собирает все свои магические силы.
Ее когти снова вцепились в Ничто. И вновь посыпались искры. Она опять закричала, но опять когти не прорвали оболочку. Я решил, что мы обречены. И тут острые, как иглы, кончики когтей медленно, очень медленно начали погружаться в скорлупу чумашских Сил.
Рот Тони был широко раскрыт. И у нас с Михаэлем, и у Иоланды тоже. Мы кричали, что было мочи, но не слышали ни себя, ни друг друга.
Лапы Птицы исчезли в Ничто. Их уже не было видно. Они просто… пропали. Я перестал кричать. Сердце подступило к самому горлу. Птица Гаруда не принадлежала к тем Силам, которые должны прятаться, чтобы не умереть, ее поддерживала вера миллионов людей. Я знал, что и в самом ужаснейшем кошмаре не увидеть того, что произойдет, если Птица, разрушив оболочку чумашских Сил, не сможет их одолеть.
