Не выпуская из виду противника, он присел и нащупал рукой под ногами увесистый, гладкий камень:
— Правильно испугался, тварь…
…Вонючий плацкартный вагон переполошился не на шутку.
Курьева успокаивали все по очереди. Сначала это пробовали сделать Сергей Иванович с Шурэном, потом к ним подключилась дородная, многоопытная тетка-проводница, потом — ещё несколько добровольцев из числа разбуженных посреди ночи пассажиров.
— Где она? — Бился в истерике Тимур. — Где эта гадина? Где?
— Успокойся ты! Успокойся…
— Что это с ним? Что случилось?
— Да перебрал немного… бывает! Лежи, тихо… вот так. Молодец!
— Ой, да что же это? Он же пакет мой сейчас кинет!
— Пакетик отдайте, гражданин… Заберите у него чужие вещи, слышите?
— Сейчас, одну минуточку…
Обошлось без транспортной милиции и составления протокола, хотя кое-кто поначалу высказывался именно за такой вариант. Но потом, постепенно, народ успокоился — и обошлось. В конце концов, ну, действительно, что возьмешь с мужика, перепившего по дороге? Наши люди вообще на удивление терпимы и отходчивы по отношению к пьяницам.
А вскоре, все той же теплой южной ночью, поезд прибыл на железнодорожную станцию Кременчуг, где навсегда распрощался и с Тимуром Курьевым и его спутниками.
… Сергей Иванович не ошибался. Приблизительно в те же минуты, когда пассажиры из Санкт-Петербурга покидали вагон, в светловодском баре «Ночная гавань» Виктор Рогов-Левшов воплощал в реальность свои немудреные представления о красивой жизни.
Несколько автомобилей, принадлежащих финансовым воротилам районного масштаба и соответствующей «братве», были припаркованы прямо перед входом в бар. В этом выражался своеобразный местный шик — неписаные правила светловодского этикета предписывали «серьезным людям» ставить машины как можно ближе к выходу, чтобы мимо них с трудом мог протиснуться посетитель.
«БМВ» Циркача занимала вполне подобающее место среди остального автотранспорта, а сам Виктор был уже давно, изрядно пьян, и вел себя соответственно: то вскакивал вдруг со своего места, выписывая под музыку замысловатые коленца, то посреди очередного танца возвращался за столик, чтобы рассказать очередной «бородатый» анекдот.
Рядом с ним, уткнувшись в тарелку, сидел Андрей Мальченко по прозвищу Палец. Не обращая внимания на окружающую суматоху, он сосредоточенно жевал, жевал, жевал… в то время, как третий член компании, Данила Московский, вместо закуски предпочитал вдыхать едкий дым ростовской «Примы».
При этом, он то и дело с презрением поглядывал на обкурившуюся травки молодежь из «команды» Шурэна, которая расположилась в противоположном углу бара, за спиной у Виктора. По соседству с ними, под тусклыми лучами дешевого бра, полулежал в мягком кресле местный преступный «авторитет» по кличке Чук.
Славился этот Чук истеричностью, злобным характером, да количеством отбытых сроков за кражи, наркотики и хулиганство. Две юные девицы легчайшего поведения поочередно висли на его шее, без причин хохотали и пили коктейль из ликера, разбавленного пепси-колой. Стоит отметить, что одна из этих малолеток была дочерью заместителя начальника городской милиции.
В прокуренном до синевы воздухе «Ночной гавани» звучали обрывки разговоров:
— Беру я этого козла, и… а-джа! Об стену башкой, понял?
— А сколько он Еврачке задолжал?
— Не он ей, а она ему.
— Так почему его-то — башкой?
— Чтоб назад не просил! Мы ведь это, типа, её «крыша».
— Тогда конечно… братва, может, ещё «дунем»?
— А есть у кого? Осталось?
— У Гарпуши всегда есть. Эй, братан, подогреешь по-кентовски?
Гарпуша, низкорослый, рыжеватый живчик из шурэновских, самодовольно усмехнувшись, выбросил на грязный стол пакет, свернутый из газеты и перетянутый желтой резинкой:
— Пользуйтесь, я сегодня добрый.
— Пижон! — Подначил его кто-то. — Довыпендриваешься когда-нибудь со своими приметными резинками. Хапнут тебя менты за задницу — и привет!
— Между прочим, могу и обратно забрать…
Но чужие руки уже тянутся к пакету, разворачивают бумагу — и вот по залу поплыл душистый дымок, глаза приятелей засветились, и все вокруг стало чище, прозрачнее и веселее. Дочка милицейского начальника с непривычки закашлялась, хлебнула ещё пепси-колы, закашлялась вновь, затянулась, придерживая в легких дым, шумно выдохнула…
— Давай «запаровозим»? — предложила ей подруга постарше.
— Давай…
— Слышишь, Чук, — окликнул Данила. — Ты, говорят, охотился сегодня?
— Сейчас принесут, — кивнул тот в ответ и повернулся к официантке:
— Ну, что у тебя там, Лорка?
— Уже подаю! Все готово.
Музыка стихла, как по команде. Двери, ведущие в кухню, раскрылись, и под восхищенный гомон посетителей официантка Лора вынесла в зал огромное блюдо жареной гусятины.
— Откуда? — удивился Палец, срочно отодвигая в сторону свою тарелку с недоеденным гарниром.
— Чук с утра добыл, — пояснил Данила и подмигнул Виктору. Он уже успел рассказать приятелю, что его знакомый, криминальный «авторитет», вовсе не бродит с ружьем по лесам и полям, добывая пернатую дичь, а предпочитает домашнюю птицу, оставленную без присмотра жителями близлежащих сел. При этом, в качестве подручных средств для своей «тихой охоты», он обычно использует палку потяжелее и пару холщовых мешков.
— Угощайтесь, господа! — Сделал широкий жест уголовник по прозвищу Чук.
— Лорочка, водки всем! — Не остался в долгу Виктор. — Я плачу… так сказать, от нашего стола — вашему столу!
— Вот дает Циркач!
— Молодец, — одобрила публика. — Конкретный мужчина!
… После того, как тарелки опустели и собравшиеся утерли жир и без того не слишком свежими скатертями, в баре вновь загрохотала музыка.
Народ потрезвее повскакивал из-за столиков и с новыми силами пустился в пляс. Кто-то сразу же спьяну не устоял на ногах и завалился под стойку, кто-то кого-то нечаянно задел, кому-то в ответ по ошибке заехали в ухо…
— Сейчас драться начнут, — шепнула на ухо бармену молоденькая, только что принятая на работу официантка. — Может, ментов надо вызвать?
— Не стоит. Сами разберутся. Здесь все свои.
— А этот? — Кивнула официантка в сторону Виктора. — Вроде, не наш, не светловодский.
— Наш, — устало прищурился бармен. — Люди говорят, он здесь раньше жил. Потом болтался где-то, а теперь обратно приехал…
— Ага… Вон, ему уже как звезданули!
Действительно, Виктор схватился за щеку и повалился на стол. Бармен осторожно тронул за плече Пальца, скачущего под музыку возле стойки, и показал — смотри, мол, непорядок с дружком.
— Витек, чего это? — Подскочил Палец к Виктору. — Кто тебя?
— Нет, все нормально… Зуб, наверное. Сейчас пройдет.
Потерев ладонью щеку, Левшов обернулся к приятелю:
— Зуб, кажется, прихватило…
— Ни фига себе — зуб! — Усомнился приятель. — Ага, как же — зуб! Да это тебе, факт, кто-то по роже съездил!
— Дай зеркало, — повернулся Виктор к сидящей неподалеку малознакомой девице.
Та протянула ему свою пудреницу.
— Может, я на улицу выходил… и зацепился? За ветку какую-нибудь? Виктор Левшов удивленно пожал плечами, разглядывая широкую алую полосу поперек щеки. — Смешно.
— Чего смешного-то? — Не понял Палец.
— Ирония судьбы. Я точно такой же шрам одному деловому на память оставил.
— Давно это было?
— Не важно. Ерунда. Скорее всего, просто аллергия на водку. Случалось уже…
— От водки запросто может быть! — Согласился Палец. — Водка дрянь у нас. Ты бы пил её меньше? А если кайфа не добираешь, то лучше «травку» кури.
— Нет уж, — отмахнулся Виктор. — Курите сами! Я и на зоне-то не баловался, а здесь и подавно не буду.
— Не пойму я тебя, Циркач, — вздохнул приятель. — Сам говоришь, что «траву» надо выращивать и собирать. А зачем? Чтобы потом продать, накупить много водки — и в конце концов от аллергии сдохнуть? Не понимаю.
— Чего же непонятного… — вяло ответил Левшов. — За деньги не только водку можно купить. И славу можно купить. И уважение… Хочешь, Палец, чтобы тебя все зауважали?
— Хочу.
— То-то и оно… Вон, хотя бы этот Чук блатной. Знает ведь, что с этой девочкой ментовской по лезвию бритвы ходит, что через неё все его шалости «мусорам» известны — а остановиться не может. Ну, не может! Тщеславие… Кто ещё в городе похвастать может, что дочку чуть ли не самого главного мента трахает? Никто. Или вот, Гарпуша. Ублюдок ведь! Но собой доволен, сумел отличиться — подогрел братву… Ведь ни у кого сейчас «травки» нет! А у него есть. И все об этом знают. И все к нему: тю-тю-тю, сю-сю-сю… ах, как мы тебя уважаем все! Ах, как мы тебя любим! Ему это — бальзам на душу. Даже фирменные резинки завел: знайте, дескать — моя отрава! Я благодетель.
