Очередной бразильский сериал только что завершился, и вслед за слащавой мелодией телевидение вышвырнуло в народ очередную порцию рекламных роликов. Среди прочих звезд отечественной и зарубежной эстрады в одном из сюжетов мелькнул вдруг почти позабытый Маликов.
— Дошел, и этот тоже, — не удержался Виктор. — Вонючий шампунь рекламирует!
— Ну, что же, зато… — вступилась за певца мать, — смотри, какие у него волосы.
— При чем тут волосы? Кобзон — тот вообще лысый, но парики-то не рекламирует!
— Ну, Иосиф Кобзон… — покачала головой мать и предположила:
— Да у него, может, и так денег куры не клюют? Он, говорят, с мафией связан…
— Ерунда. Треп дешевый! Просто, завидуют ему многие… — Виктор тряхнул головой.
— Ладно, мам. Я поехал к дяде Никону и к тете Оле. Как обещал. А потом по делам. Буду поздно.
— Ты хотел сказать: рано?
— Нет-нет! Сегодня ночевать собираюсь дома.
— Что-то не верится…
В этот момент с улицы послышалось тарахтенье маломощного бензинового двигателя.
— Ну-ка, мама, я сейчас… — Виктор вышел наружу, чтобы посмотреть, кто подъехал, и от удивления даже присвистнул.
Возле ворот, оседлав миниатюрный мопед «Верховина» и отсвечивая в темноте огоньком сигареты, его поджидал приятель Данила Московский, крупный мужчина явно не подросткового возраста.
— Ничего себе! Вот это банда у меня… Крути педали, пока не дали? Что с тобой, дружок, неужели молодость вспомнил?
— А что мне до тебя, три километра трусцой бежать? — Огрызнулся Данила.
— Что случилось?
— Палец из «Аквариума» позвонил. У них там заморочка. «Самбисты» выпендриваются, платить не хотят по счету.
— Почему?
— Раз, говорят, Муля — бармен, то, значит, барыга. А барыг они кидают. По понятиям.
— На много нажрали?
— Не знаю. На месте разберемся. Палец сказал, что их там человек шесть-семь.
— Ну, вот. Началось, — вздохнул Виктор.
— Так мы едем? Или нет? — Нетерпеливо заерзал на сиденье Данила.
— А куда деваться… Только сначала к дядьке моему заскочим, по пути. А уж прямо оттуда — в бар.
— Успеем?
— Ничего, подождут самбисты. Не разбегутся.
Данила дернул педали мопеда, мотор заурчал:
— Стволы захвати. Может, особо ретивых придется пугнуть.
— Ох, не люблю… — Виктор поморщился. — Пижонство это все. Палка о двух концах!
— Припугнуть-то — припугнем, но ведь и стволы засветим. Завтра же менты прибегут с расспросами, да и вообще… Если достал оружие — стреляй! И нечего тут.
— А что ты тогда предлагаешь? — Вытаращил глаза Данила. — Драться с ними, что ли?
— Тоже верно, конечно. Семеро, да ещё поддатых — не проблема, но завтра они на весь Светловодск кипеж поднимут. Соберут своих по городу и опять вернутся, чтобы Мулин бар на уши ставить. Мы тоже подтянем шурэновских…
— Ну, вот и сравняем силы! Запросто.
— Да, но тут-то и начнется базар-вокзал, жевалово по понятиям. Кто прав, кто виноват…
— Конечно, они не правы! В нашем кабаке не рассчитались, вот и получили.
— То-то и оно, что получили! А раз получили, значит — уже ответили. Вот и выйдет, что при полном моральном удовлетворении о финансовом нам с Мулей придется забыть. После мордобоя о деньгах уже не базарят.
— Почему?
— Иначе это уже «наезд» получается. А с «наездом» на этих ребят нас здесь не поймут.
— Вот и надо с собой стволы взять! — Обрадовался Данила. — «Самбисты» обосрутся, деньги выложат — и морды им бить не придется, верно? Все целы, все невредимы.
— Ну, что же, рискнем, — вздохнул Виктор. — Когда-то надо начинать…
Минут через двадцать Виктор Левшов аккуратно припарковал свою машину между двумя узловатыми грушами, напротив дома родственников.
— Здесь подожди, — попросил он Московского. — Я быстро.
Приусадебный участок семейства Логно, дяди Никона и тети Ольги, был обнесен глухим металлическим забором с массивными воротами, некогда выкрашенными в зеленый цвет. Со временем краска поблекла, облупилась и местами покрылась ржавчиной.
Виктор подошел к высокой калитке, привстал на фундамент и, перегнувшись, дернул щеколду. Калитка со скрипом подалась, после чего он вошел во двор.
Под ноги Виктору сразу же кинулся куцехвостый, непонятной породы и масти барбос. Еще мгновение — и он вцепился бы гостю в икру, но гремучая, узловатая цепь натянулась, отбросив животное назад. Барбос перевернулся через спину и хрипло залаял.
— Чего гавкаешь, Билька? Умолкни! — Из летней кухни удивленно высунулся хозяин.
— Это я, дядя Никон.
— Вот это гость дорогой! — Логно с распростертыми объятьями двинулся навстречу Виктору. — Ну, здравствуй! Здравствуй, племяш! Дай-ка взгляну на тебя… возмужал! Последний раз когда виделись, хлипкий был парубок. А нынче-то уже — дядька, и на отца своего похож.
— Здравствуй, дядя Никон, — ответил Виктор, деликатно высвобождаясь из объятий родственника. — Вот, значит, заехал… а тетя Оля где?
— В хате, где же ей ещё быть! Ты проходи. Сейчас ужинать будем.
— Да я…
— Проходи, проходи! — Подтолкнул племянника хозяин. — Оля! Ольга, вражья душа!
— Что такое? — Рассерженно отозвалась Ольга Ивановна откуда-то из дальних комнат.
— Гость пожаловал!
— И кто ж такой?
— Выходи и глянь.
Ольга Ивановна появилась из-за дверей и всплеснула руками:
— Ой, Боже ж мой! Это ж Витька!
На стол она собрала быстро. Задымились в большой эмалированной миске вареники, жарко пахнуло борщом, и как Адмиралтейский шпиль взметнулась над центорм стола полуторолитровая бутыль украинской горилки.
— Ну, племяш дорогой, с приездом! — Провозгласил первый тост Никон Логно и все-таки не удержался:
— Шалапут… уже сколько здесь — а к нам ни разу не заглянул!
— Да все как-то…
— Ладно уж. Пей давай, да закусывай.
— За рулем я, — виновато повел плечами Виктор. — Не желательно бы…
— Ну и что? Плюнь ты на ментов… Они же все вон, возле меня живут. И на этой, и на соседней улицах. Это же тебе не Питер, у нас городишко маленький. Село, одним словом. Отбрешемся, если что!
— Да на гаишников-то плевать. А вот мать обижается.
— Пускай, — настаивал Логно. — Пускай обижается! На то она и мать.
Словом, Виктор перестал сопротивляться — и выпил. Потом они с хозяином повторили, потом налили еще…
— Ну, что там у вас в России нового? — Поинтересовался дядя Никон. — Как живется?
— По разному. Кому-то худо, кому-то хорошо…
— А у нас — туши свет! Власти народ совсем до ручки довели. Заводы стоят, все разворовали. Шахты рушатся. Пенсии такие, что сказать неприлично. Работы нет, ни за газ, ни за электричество не заплатить, представляешь? В долгах сидим по уши. И глубже бы сели, да некуда: случись что, похоронить не на что будет. Я вот тетке твоей, Виктор, так и сказал: не смей, говорю, раньше меня загибаться!
— Тю-ю, Никон! — Вмешалась супруга хозяина, Ольга Ивановна. — Несешь невесть что, типун тебе на язык…
— Ишь, закудахтала!
Комнатка, в которой они расположились, была небольшой, но казалась намного светлей и просторней из-за выбеленного до снежной голубизны потолка. Саманные стены дышали обычной для этих мест сыростью: глина есть глита, что с ней ни делай, как её ни суши, хоть десяток слоев изоляции между стеной и фундаментом прокладывай — все равно воду тянет в себя, как губка. Отсюда и запах плесени, неистребимо преследующий жителей Светловодска всю жизнь, от рождения до могилы, а оттого надоевший. Но для приезжего, для городского, запах этот — лечебный, ласкающий душу. Чувствуется в нем вековая мудрость и покой природы, сила настоящей, живой земли. Это тебе не какая-нибудь асфальто-бетонная, ограниченная кривым бордюром скоростная магистраль…
— Как «Победа» твоя, дядя Никон? Бегает еще?
— А что ей сделается, ласточке? Тридцать лет, а все, как новенькая!
— Ой, да что ты болтаешь! — Махнула рукой тетя Оля. — Драндулет старый, а не машина: то колесо отвалится, то глушитель…
Хозяйка собрала со стола и пожаловалась гостю:
— Да и дед мой в водители уже не годится совсем. Старый стал, за рулем засыпает.
— Ну, что ты городишь, бабка? Чего мелешь-то? — Взвился дядя Никон. — Я почти полвека шоферю, а ты меня перед племянником…
— Извиняюсь, — прервал начинающуюся перебранку Виктор. — Пора мне. Друзья сегодня дожидаются. Дела, в общем.
— Вот тебе и раз! — Огорчилась Ольга Ивановна. — Трошки пробыл — и тикать? Хоть яблок набери.
— Заеду еще. На неделе. Тогда и наберу.
— Ну, хоть погляди, какой мы ремонт заделали. А то ведь и похвастаться некому.
— С удовольствием! — Чтобы не расстраивать хозяев ещё больше, Виктор изобразил на лице интерес и встал со стула.
