– И из-за этих самых литературных образов ты готова была полюбить Пинхаса? – удивился я.
– Ну что ж в этом странного. Талантливые люди часто бывают морально уродливы, и находятся женщины, которые приносят себя им в жертву. Они удовлетворяют таким образом свою жажду служения чему-то «высокому». Это не в моем характере, но я бы тоже, при известных условиях, наверно, смогла бы смириться и принять Пинхаса со всеми его недостатками.
– Выходит, что в моей жизни какие-то твои таланты остаются невостребованными...
– Это можно исправить. Напиши что-нибудь. Ты ведь неплохой рассказчик. У тебя должно получиться. Опиши нашу историю. Ну, ту, что началась на перекрестке Адам в канун нового 5750 года. Тут даже ничего и сочинять не надо. Если получится – все мое сердце целиком будет твоим, ничего Пинхасу не останется!
***
Нужно ли говорить, что я принял вызов и в ту же ночь уселся писать эту правдивую повесть?
Сказать честно? Мы чуть не рассорились из-за этого романа. Сарит не щадила меня. Вот когда пришел момент истины, вот когда мне пришлось по-настоящему сопоставить себя с Пинхасом в глазах любимой!
– Ты роман пишешь или объяснительную записку?
– Твой родной язык «джава», а не русский!
– Лучше бы я с Пинхасом осталась, честное слово! Хотя бы не пришлось краснеть за весь этот ужас!
***
Трудно начать осваивать новое ремесло в тридцать пять лет. На программистские курсы в таком возрасте уже не берут. Но упорством многое достигается. Как бы то ни было, этот вариант «Мессианского квадрата», который лежит перед читателем – не помню уже какой по счету – Сарит приняла, и мир вернулся в нашу семейную жизнь. В принципе эта повесть – наш совместный труд. Только скромность Сарит не позволила мне поставить ее имя в заголовке рядом с моим.
Мне остается описать лишь последнее наше посещение Москвы летом 2008 года.
- Русская власть полностью вернулась, – сетовал Андрей, откинувшись на спинку стула. – Почирикать пока еще разрешается, но заниматься политикой уже очень и очень не рекомендуется. Это занятие для больших дядей...
Андрей замолчал.
– А мой дом, кстати, снести собираются... Хоть за границу беги!
– Действительно собираешься?
– Как Катруся скажет. Я ведь не только ее поклонник, но также и как бы послушник… Скажет – побежим.
– Ну а как Семен? Почему я его не вижу? Ты его не пригласил, что ли?
– Семен не в Москве. Он карьеру не стал делать. Последние полгода в одном северном монастыре российские грехи замаливает.
***
Во время всего ужина четырехлетний сын Андрея и Кати Павлик отчаянно раскачивался на стуле и периодически с него падал.
«В отца пошел, – подумал я про себя после очередного падения. – Тоже, наверно, куда-нибудь свалится и что-нибудь найдет».
– Не умеет сидеть на стуле, – словно читая мои мысли, произнесла Катя. – Впрочем, и отец его тоже не очень хорошо с этой задачей справляется... Помните, как Хармс писал про сына Пушкина, что тот не умел сидеть на стуле?
– Нет, я не читал.
– Так вот, Пушкин, пишет Хармс, и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сидят они за столом; на одном конце Пушкин все время со стула падает, а на другом конце его сын. Просто хоть святых вон выноси... Так вот у нас в семье теперь примерно такая же ситуация. Андрюша у нас хоть и внимательный, но неловкий.
– Я никогда не видел, чтобы Андрей падал со стула, – заметил я. – Но помню, что в день нашего знакомства он действительно свалился с рюкзака, на котором сидел. Помнишь, Андрей?
– Признаться, не очень... Но помню, когда я был маленький, я всегда спрашивал взрослых, почему они всякий раз делают историю из того, что кто-то из них упал? Придет, например, дедушка с улицы и рассказывает бабушке: представляешь, я сегодня упал! И после этого весь вечер об этом только и разговоров: «Дедушка упал. Дедушка упал»... То же мне событие, удивлялся я всегда. Но как раз недавно я поймал себя на том, что теперь всякий раз, когда поскальзываюсь где-нибудь на улице, то рассказываю об этом Кате… Стареть, что ли, стал? Но о том, как я свалился с рюкзака, я так и не вспомнил. А насчет Александра Сергеевича – это ты, Катруся, верно отметила. Дом наш и впрямь начинает походить на пушкинский. Меня вчера, представь, совершенно явственным образом посетила пушкинская муза. Вы только послушайте, что я сочинил.
Сверкая очками, – теперь, впрочем, в очень приличной оправе –- и широко размахивая рукой, Андрей продекламировал:
Товарищ, верь, зайдет она,
Звезда чумного супостата.
Европа вспрянет ото сна,
И на обломках халифата
Напишут наши имена.
– Кстати! – вспомнил я вдруг. – На прошлой неделе в газете «Ха-Арец» было опубликовано интервью с сыном шейха Хасана Йусуфа из Рамаллы. Этот шейх – учредитель Хамаса; фигура, можно сказать, ключевая... Так вот его сын, Масаб Йусуф, принял христианство и бежал в США!
В тот момент еще никто не знал, что Масаб не только принял христианство, но еще и помогал Израилю на протяжении десяти лет обезвреживать сподвижников своего папаши. Но об этой его деятельности стало известно только через полтора года после его эмиграции, когда Масаб опубликовал книгу воспоминаний «Сын Хамаса».
– И чего он в этом интервью говорит? – спросил Андрей.
– Говорит, что Израиль гораздо больше заботится о палестинцах, чем их собственные лидеры... Очень ислам ругает, говорит, что это зверская религия...
– Зверская, говорит? А как же шейх Абдалла Палацци? Смеюсь! Шейх Палацци ислама не делает... К сожалению!
***
Андрей работал. В программистской фирме. Рассказал, что хотел сначала заняться бизнесом, но не пошло. Для этого талант нужен, а он, как смеялась Катя, мог открыть разве только бюро по оказанию медвежьих услуг. Тогда он вспомнил о своих математических способностях, обучился программированию и стал писать программы на С++ за вполне приличное деньги. Работы у Андрея было много, но он уверял, что «ради Катруси» ему не жаль отказаться от романтической должности смотрителя маяка.
– Некоторые несрочные проекты были заморожены, – признал Андрей, но, разумеется, история двух Иисусов к ним не относится. Роман, наконец, закончен.
Для Андрея не являлось секретом, что я взялся описать историю его находки, и тогда он предложил опубликовать обе наши книги одним изданием, то есть и эти мои мемуары («Мессианский квадрат») и его «Конкордацию».
***
Роман Андрея представляется мне интересным. Кроме того, он дополнительно характеризует самого Андрея как героя моего жизнеописания: человек, можно сказать, на ровном месте придумал целую новую религию. С собственным оригинальным мифом, с мидрашистским и теологическим обеспечением. Нетривиально.
Первоначально книга Андрея содержала немало нелепостей и описаний, совершенно несовместимых с реалиями еврейской жизни. Я только руками разводил. Но в конечном счете Андрей принял многие мои замечания, и изобразил своих героев такими, какими они действительно могли бы быть, а не такими, какими их рисует фантазия людей, далеких от иудаизма.
Например, Андрей представил дело так, будто бы его герой накладывал тфиллин по настроению, а не регулярно. Я убедил его, что поступать так может лишь далекий от религии человек, но никак не сознательный иудей, тем более раввин. Я объяснил Андрею, что если бы Йешу хотя бы один раз в своей жизни не наложил во время утренней молитвы тфиллин, то столь одиозный поступок не мог бы не вызвать разговоров, и соответственно евангелисты, усердно собиравшие компромат (липовый, впрочем) на своего Учителя, раструбили бы об этом нарушении на весь свет.
Но, разумеется, главной нелепостью выглядело для меня то, что один из героев был выведен как бы самим Богом. Центральным положением Синайского откровения является запрет поклоняться человеку как богу – тем более как Богу Израиля. Иудаизм может согласиться с тем, что неевреям такое поклонение свойственно и даже извинительно. Но для евреев оно никак не может быть приемлемо. Помыслить, что такая вера могла сложиться в недрах самого Израиля или могла быть высказана относительно себя каким-либо из его сынов, – совершеннейшая фантазия. Подобная вера лишена в еврейском историческом контексте всякого основания и правдоподобия.
Я обратил на это внимание Андрея.
– Я понимаю, – согласился он в ответ, – что никакой исторический Иисус не мог воображать себя Богом. Я прекрасно знаю, что ни один серьезный исследователь ему таких взглядов не припишет. Вообще вера в Боговоплощение не то что в Евангелии, но даже и во всем Новом завете нигде однозначно не выражена. Руслан Хазарзар в своей книге «Сын Человеческий» это очень убедительно показывает. Я уже о том не говорю, что все апологеты были субординационистами, а арианская ересь, отрицающая божественность Иисуса, возникла после того, как новозаветный канон был полностью сформирован. Да и учение кападокийцев о триединстве – это «CopyPaste» c учения о трех ипостасях антихристианина Плотина. Если ты, Ури, внимательно перечитаешь мой роман, то убедишься, что относительно Божественности Йешуа у меня сказано не более того, что говорится в самом Евангелии, а именно, что Cлово стало плотью. Роман мой не так прост, как кажется. Верно, что он писался с оглядкой на церковную идею воплощения, но грани я нигде не переступил, и в действительности роман мой может иметь и, так сказать, арианскую трактовку... В этом случае все строится на теологии дополнительных чудотворств. Помнишь, ты мне как-то рассказывал про каббалистическую теорию импульсов: импульс снизу и импульс сверху? Тут что-то вроде того вырисовывается. Так что теологическое понимание моего романа может быть разным, а сам роман теологических выкладок не содержит. Он всего лишь расцвечивает парадоксы наличного канонического Евангелия, как его Святой Дух сочинил.
