оперов и начал раздавать задания, стало понятно, что весь план у него давно готов и продуман до мелочей. Служба ГАИ высматривает «Москвич» с известными номерами, сержантский состав прочесывает лесные массивы на обозначенной территории, оперативники проверяют одиноких инвалидов. Всем сестрам по серьгам. Личности тех двоих, что увезли детей из города, пока не установлены, Квасков на этот счет никаких показаний не дает, но есть надежда, что Хвощев расколется, он попроще матерого рецидивиста и поглупее. Все тот же Гордеев выдвинул версию, что один из двоих, третий подельник по разбою, отбывал срок на одной зоне с Квасковым и сыном старухи Лихачевой, но пока сделают запрос в оперчасть учреждения, пока получат ответ, пока проанализируют личности всех тех, кто перечислен в этом ответе, да потом еще ориентировки составить и разослать… Короче, песня долгая. У ребят из Тулы никаких своих соображений о личности третьего подельника пока нет, знают только, что он был. Двоих установили, объявили в розыск, а третий так и завис.
Третий… Матерый, опытный, безжалостный, хладнокровный. Не побоялся связываться с похищением двоих подростков, более того, не побоялся выкинуть мальчишку из машины, оставить свидетеля. Почему? Неужели у него настолько надежное убежище и безупречные документы, что он ничего не опасается? Да быть не может! Или все-таки может? Если по уму, то он должен был убить Сергея Смелянского. Более того, он должен был быть уверен, что Аллу Муляр тоже убьют. А лучше всего было бы вообще не связываться со случайным подельником-идиотом, не идти на поводу у его придурочных желаний, а просто грохнуть и закопать поглубже. Тогда уж Хвощев совершенно точно не наделал бы глупостей и никому ничего не рассказал. Почему этот матерый и хладнокровный так не поступил? Почему не избавился от заведомо слабого звена, а принял решение потакать его блажи?
Потому что… Да, потому что он давно знал Хвощева. И Хвощев, скорее всего, его родственник. Или сосед, которого этот третий знал с детства. Сын или брат сожительницы. Да кто угодно, в конце концов. Любой земляк, отбывавший срок вместе с третьим подельником, мог попросить его присмотреть после освобождения за сыном или племянником. Какова бы ни оказалась связь между этим, с рыбьими глазами, и Хвощевым, она есть, и именно она заставила опытного преступника забыть об осторожности и поступиться элементарными правилами безопасности.
Или этой связи нет? Тогда Сережу Смелянского бесполезно искать у одиноких инвалидов. Его тело найдут в лесу.
Разин вздрогнул и очнулся оттого, что Тоня трясла его за плечо.
— Коля, вы заснули, что ли? Просыпайтесь, мы приехали.
Это был уже четвертый адрес, который они проверяли. В первом инвалид-пенсионер оказался членом большой семьи из пяти человек, во втором — действительно одиноким, но никаких следов присутствия в тесной однокомнатной квартирке мальчика-подростка Коля не обнаружил. В третьем месте им никто не открыл дверь, а соседи сказали, что жилец «больной на всю голову и, слава богу, его месяц назад на всю зиму забрала к себе какая-то дальняя родственница из Краснодара, так что раньше мая он вряд ли объявится». Разин выматерился про себя в адрес того участкового, который, зная о таком человеке на своем участке, не проверяет его хотя бы раз в месяц и даже понятия не имеет, что тот не проживает по месту прописки. Конечно, обязанностей у участковых инспекторов — три огромные кучи, и вряд ли хоть один из них имеет возможность добросовестно выполнять весь этот невесть кем придуманный объем. К этому старший лейтенант относился с пониманием, но все равно злился каждый раз, когда оказывалось, что не охвачен именно тот участок работы, информация по которому совершенно необходима уголовному розыску по конкретному делу.
А Тонечка все трясла его за плечо и уговаривала проснуться.
— Я не сплю, — сердито проворчал Разин. — Просто задумался.
Девушка так близко наклонилась к нему, что Николай уловил запах ее духов, нежный, прохладный, показавшийся ему очень приятным.
Он вышел из машины, осмотрелся. Частный сектор, деревянные домики с небольшими участками. Освещение слабое, фонари расположены далеко друг от друга, асфальта нет, под ногами месиво из размокшей от ноябрьских дождей земли вперемешку с глиной. Домишко самый обычный, каких тысячи: нижний этаж и мансарда. Свет во всех окнах. «Опять не в цвет, — с досадой подумал Коля. — Небось полон дом народу».
Дверь им открыла женщина на вид лет шестидесяти, хотя в учетной карточке значилось, что ей сорок три года. Неухоженная, с обильной сединой, глубокими горькими складками по углам рта, и одета более чем странно: поверх ярко-зеленого вязаного свитера надет летний сарафан, желтый с крупными фиолетовыми цветами, снизу из-под сарафана торчали синие шаровары-треники, какие Разин видел только в кино про довоенное время.
— Пивникова Зинаида Федоровна? Здравствуйте, я из собеса, — начала Тоня, делая вид, что сверяется с какими-то документами. — Вы когда в последний раз подтверждали инвалидность?
— А что, мне пенсия не положена? — забеспокоилась женщина. — Меня в тюрьму посадят теперь?
Тоня завела разговор о прохождении врачебно-трудовой экспертной комиссии, попросила принести последнее заключение, посетовала на то, что в собесе почему-то нет отметки, а так-то все в порядке и Зинаида Федоровна может не волноваться.
— Ну а как вы вообще живете? Справляетесь? Или кто-то помогает? Если что — мы от собеса выделим человека, будет навещать вас два раза в неделю, продукты вам покупать, лекарства, помогать с уборкой, со стиркой.
За первые два визита сообразительная Тонечка отрепетировала свои вопросы и теперь задавала их, не задумываясь, без малейшего напряжения. Разин, придав себе вид деловой и озабоченный, прикидывался, что осматривает коммуникации, газовую горелку, водопроводные краны, наружную электропроводку, но на самом деле выискивал приметы того, что где-то здесь находится мальчик-подросток.
— А пусть приходят из собеса, — охотно согласилась Пивникова. — Раз мне положено — так нечего зажимать, а то пенсию копеечную платят, а я тут крутись сама. Сынок у меня мал еще, от него помощи по хозяйству никакой нет.
Оппаньки! Сынок, значит. А участковый уверял, что Зинаида Федоровна проживает одна и никаких близких родственников у нее нет. Вот и свет в мансарде горит. Неужели нашли?
— А что же отец ребенка, не помогает? — как бы между прочим спросил Разин. — Хотя бы алименты-то платит вам?
— А нету никакого отца, — торжествующе объявила Пивникова.
— Это как же? Святым духом, что ли? — насмешливо поинтересовался он.
— Вот и Святым духом. Мне сыночка Боженька послал.
— Бывает, — покладисто согласился Коля. — И сколько же ему лет, сыночку-то? Почему по хозяйству не помогает?
— Не знаю, — пожала плечами Зинаида Федоровна.
— Как так — не знаете?
— Так он не говорит.
— Скрывает, что ли?
— Он совсем не говорит. Ничего. Молчит все время. Святым духом посланный, зачем ему разговаривать с нами? Он сердцем чует, он не земной, он небесный.
Вот же черт! Неужели Гордеев все-таки прав? Досадно.
Пришлось погасить возникшее неудовольствие и изобразить удивление и восхищение.
— Неужто правда, Зинаида Федоровна? — восторженно произнес Разин. — Вот бы поглядеть на такое чудо хоть одним глазком!
— Так я позову, он и придет. Митенька! — закричала Пивникова в полный голос. — Митенька,
