— Пистолет… Как всем было бы спокойнее, если бы он нашелся. И почему я ее не спросила…
— Кого? Старуху? Так бы она тебе и ответила.
— Она собиралась меня убить (она и в школу пришла с этой целью, а вовсе не за фотокопиями). Она рассказала мне историю своей жизни, рассказала о первом убийстве — в Ницце, в тридцать девятом году… Нет, она бы рассказала и о пистолете, кабы я попросила.
— Все равно, — твердо проговорил Артур. — Убийца мертв, все кончено. И ты как хочешь, Джейн, а теперь я тебя ни на шаг от себя не отпущу.
Майя все-таки задремала. Ее тут же подхватило и унесло куда-то, в некое жутковатое место — хитросплетение узких коридоров, лестниц и пустых комнат, будто в компьютерной игре-«бродилке». Она должна была отыскать дверь наружу — она уже видела ее, но та вдруг начала закрываться с противным скрежетом, а ей еще предстояло спуститься по одной лестнице, подняться по другой, уворачиваясь от падающих скелетов, найти нужный тоннель, а откуда-то сверху, с небес, иезуитски улыбалась Снегурочка, обнимавшая чешуйчатого зеленого дракона, выдрессированного, как цирковой тюлень. И везде, всюду — зеркала, зеркала, зеркала, тысячи одинаковых отражений…
— Отдохнешь, оправишься, — слышала она голос Артура, как сквозь толщу воды, — навестим Лику в больнице, я тебя провожу…
Провожу.
Выпровожу.
«Пять поросят»… Когда-то в юности комсомольский вожак Сева Бродников души не чаял в детективной литературе, доставая у «жучков» за бешеные деньги интеллигентного Сименона, пустоголового Чейза, изысканную Агату Кристи и непристойно крутого Николая Леонова с его одиссеей непотопляемого сыщика Гурова. Теперь времена кардинально изменились: издательства, множащиеся, как мухи-дрозофилы, в огромных количествах выплевывают на рынок свою пеструю продукцию, а Севка с детективов благополучно перескочил на предвыборные агитационные брошюры, с успехом заменившие ему и Чейза, и Леонова…
Провожу.
Выпровожу…
— Лера сейчас дома? — спросила Майя, очнувшись.
— Гм… Дома, наверное. Если не убежала гулять. На что она тебе?
— Хочу задать ей один вопрос…
— Опять? — Артур чуть не бросил руль.
— Один-единственный, — клятвенно пообещала Майя в сто двадцать седьмой китайский раз. — Последний.
— Очень надо?
— Очень.
Оставшуюся дорогу она безмолвно молилась, чтобы Валерия была дома. И Господь (или его вечный оппонент — кто их разберет) внял. Лера открыла дверь, пробормотала дежурное «здрасьте» и посторонилась, пропуская Артура и Майю в квартиру. Майя шагнула в прихожую и сказала, опустив предисловия:
— Лера, вспомни, пожалуйста, тот день, когда мы были в супермаркете. Гриша увидел Бабу Ягу в витрине…
— Да, — отозвалась Лера с терпеливым интересом.
— Перед этим мы встретились в школьном вестибюле: кончился последний урок, вам выставили оценки за четверть…
— Вы собираетесь писать о нас книгу? — вежливо осведомилась девочка.
— Господи, конечно нет. Просто я хочу, чтобы ты…
— Что?
— Чтобы ты вспомнила как можно точнее. Твой папа спросил, как дела. Ты ответила: «Все в порядке, правда последнюю задачу…»
— Ах, это… Ну, я списала последнюю задачу у Веньки Катышева. Сама все равно в жизни бы не решила… А что, это преступление?
— Нет, Лерочка. Ты сказала не так. Ты употребила другое слово: не «списала», а…
Девочка пожала плечами:
— Какая разница?
— Большая, — задумчиво ответила Майя. — Просто огромная разница… Спасибо тебе.
В глазах Леры промелькнул интерес.
— За что? Я ничего такого не сделала.
— Все равно спасибо.
Через пятнадцать минут Артур и Майя подошли к стеклянным дверям магазина: Майя впереди, строгая и решительная, как среднего водоизмещения ледокол, Артур — сзади, сердито и озадаченно вопрошающий:
— Ты можешь наконец объяснить, что происходит? Зачем тебе понадобились эти несчастные куклы?
— Потерпи, — коротко отвечала она, занятая своими мыслями.
— Но это нелепо. Их наверняка давно выбросили на помойку. Или сожгли к черту…
— Может быть. Но мне кажется, их унесли куда-нибудь в подсобку, до следующего Нового года.
— А если нет?
— Тогда придется нанести визит Леве Мазепе.
Однако и здесь ей повезло — сегодня ей фатально
везло во всем, казалось, еще чуть-чуть — и за спиной с треском расправятся жесткие перепончатые крылья, чтобы нести куда-то, где правит лишь тьма… Надо было бы ужаснуться — но Майя словно закостенела. Ни страха в душе, ни сомнений, ни луча света.
После долгих препирательств и получения взятки в размере пол-литровой бутылки «Столичной» маленький и сморщенный старичок-сторож повел их вниз по скользким ступенькам, в ледяную мглу, сварливо бросив через плечо: «Головой не вдарьтесь, тута потолки низкие. Мне-то плевать…»
Позвенел ключами, отворил — дверь протяжно заскрипела, свалилась на пол лопата, сторож переступил через нее, прошаркал в дальний угол и принялся разбрасывать какие-то коробки, продолжая ворчать под нос: «Это все Никодимовна, мать ее через день. Я говорю, выбросить, а она уперлась — ташши в подвал, и все тут. Я бы ни в жизнь…»
Наконец он добрался до низа, вытащил нечто завязанное в мешковину и буркнул:
— Смотрите. Эти, что ли?
— Эти, — подтвердила Майя, когда Артур развязал бечевку.
…Дед Мороз у Левы Мазепы получился так себе: тщедушный, страдающий сколиозом и иезуитским прищуром напоминающий вождя мирового пролетариата. Мешок за его спиной вызывал ассоциацию с нищенской торбой: то ли дедушка по пути из Лапландии растерял по пьяни половину подарков, то ли прихватил мешок с единственной целью — собирать в него пустые бутылки. Зато диснеевской Белоснежкой Лева по праву мог бы гордиться: ее глаза с бесстыжей поволокой, крутые бедра и высокая грудь могли бы составить счастье любому фетишисту-одиночке. Майя отложила Белоснежку в сторону — и вытащила на свет густо припорошенную пылью Бабу Ягу.
Вряд ли в ней было что-то особенное — в этой страшненькой (а впрочем, скорее забавной) ведьмочке, рожденной в недрах мазеповской мастерской. Крючковатый нос, сгорбленная спина, вылинявшая кофта — и ярко-красная заплата на линялом переднике, так и приковывающая к себе внимание, будто раздавленный жук на белой скатерти.
— Тебе это ничего не напоминает? — глухо спросила Майя.
— Это не похоже на Лерин костюм, — заметил Артур.
— Да, я знаю.
Она медленно выпрямилась, отряхнула пальто и подумала с некоторой тоской: надо идти. Надо вновь подняться по ступенькам, выйти на улицу, к людям, надев на себя лицо, хотя душа настоятельно требует одного: спрятаться под одеяло и зажмуриться, повторяя про себя бессмысленный рефрен: этого не может быть, этого не может быть, этого не может быть… — впору подобрать какой-нибудь популярный мотивчик.
Вот ты и нашла своего маньяка, подруга Тарзана. Своего убийцу, свою чашу Грааля. Тебе легче?
Нет, не легче. Наоборот.
Тогда зачем?
А исчезнувший пистолет, возразила она тому, кто внутри. А лакированная трость со спрятанным в рукоятке кинжалом? А фраза, произнесенная мальчиком-гномом: «Удирает…», а чертов Кейп-Генри с его дурацкими лужайками и аллеями для конных прогулок? А костюм Бабы Яги с нагло выпирающей заплаткой («В настоящем костюме должны выделяться две-три детали, остальные призваны служить фоном» — молодец, Валюша, ты подарила мне совершенно правильную идею…).
— Ты хочешь сказать, что Вера Алексеевна увидела в витрине Бабу Ягу и скопировала наряд, чтобы проникнуть на школьный вечер? — недоверчиво спросил Артур.
Майя отрицательно покачала головой. И выдала непонятное:
— Она должна была сама неплохо шить. Ей бы не понадобилась помощь…
В насквозь продуваемых аллеях на подступах к девятиэтажной башне было зябко и голо — дрожали в порывах ветра обледеневшие ветви, кружились снежинки и пофыркивала паром раздолбанная карета «скорой помощи». «Тойота» припарковалась рядом, Артур заглушил мотор, но еще некоторое время они безмолвно сидели на своих местах, собираясь с духом — словно астронавты перед первым в истории выходом на Луну: ни черта героического или возвышенного, только напряженное ожидание какой-нибудь подлости.
— А вдруг там ее родители? — спросил он. — Ты сейчас не в том состоянии, чтобы вести переговоры.
— Переживу, — отстраненно сказала Майя.
В приемном покое им выдали белые простыни с завязками и по паре тапочек. «К Бродниковой, — сказала она. — Девочка, четырнадцать лет, поступила в неврологию вчера ночью». — «Знаю, — кивнула нянечка. — Депутатская дочка. Третий этаж, по коридору направо, десятая палата». — «У нее есть кто-нибудь?» — «Папаша приезжал недавно, на иностранной машине. Всех врачей на уши поставил, медсестрам — по коробке зефира в шоколаде, главному — коньяк… Заботливый». — «Он уехал?» — «Уехал. Там какая-то девочка в очках, с косой. Вроде подружка». Валя Савичева, поняла Майя.
