Кристалл был чист и прозрачен — ни песчинки к нему не пристало. Казалось, что он вобрал в себя прохладу ночи и свет утра, да вот еще слабенькую желтизну воды — или это река в нем отражалась? Крупный, тут уже не караты, тут уже граммы.
Задохнувшийся Рябинин бежал к Маше с протянутой рукой — она даже ойкнула, опасаясь какого-нибудь сверчка или ужонка. Но тут же глаза ее блеснули не хуже кристалла.
— О-о!
— Я обещал...
Она взяла камень нежно, как птенца. Он лежал на ладони, пожелтев еще заметнее — от ее загара, от янтарных непросохших капель, от карих глаз... Маша, перевидевшая разных кристаллов, смотрела на него с беззвучным восторгом.
— Сколько каратов? — спросил он.
— Много.
— Чистой воды?
— Не совсем чистой...
— Но алмаз?
— Нет, Сережа.
— Неужели кварц?
— Топаз, полудрагоценный камень. Откуда он тут?..
Радость отпустила Рябинина.
— Огорчился?
— Не драгоценный, а полу-...
— Ты, Сережа, как тот португальский офицер...
— Какой офицер?
— Жил в середине прошлого века и нашел алмаз в семьсот каратов. Стал богатейшим человеком. Им даже полиция заинтересовалась: не украл ли? Но комиссия определила, что это топаз. Офицер не поверил и убил всю свою жизнь, доказывая, что владеет алмазом. Кончил он плохо.
— Я плохо не кончу, — буркнул Рябинин.
— Какая красота! — она гладила прохладные грани. — Память о первой твоей экспедиции.
— Топаз не мой.
— А чей же?
— Твой.
— Как мой?
— Я дарю, я обещал.
— Нет, такой дорогой подарок не приму.
— Тогда я швырну его в воду.
Маша поверила голосу и лицу — швырнет. Она взглянула через кристалл на солнце, рукой отвела ото лба ведомые только ей мысли, привстала на заскрипевшем леске и поцеловала Рябинина — не в щеку и не в губы, а куда-то в краешек губ.
Рябинин омертвело смотрел в потухший кристалл, стараясь оторваться от прошлого и вернуться в этот кабинет. Оторваться... Можно ли, нужно ли?.. Да и не оторвался ли он давно и наглухо? Оторваться — значит, потерять. Хочешь быть свободным — носи дешевые костюмы. Нет, хочешь быть свободным — потеряй память.
Он тронул пальцами холодные грани. Ни тепло комнаты, ни отраженный луч не согрели кристалла...
Рябинин вырос среди русских озер, грибных березняков и тропок во ржи. В юности жил в картофельных полях Новгородчины, в ее болотистых речушках и насупленных ельниках. В приморской тайге он был своим для сопок, быстрожелтых рек и зарослей дикого винограда. В Казахстане его душа растворилась в ветрах, в запахах трав и степных просторах... В те времена он жил в природе и с природой, не очень ее замечая, как не замечаешь того, в неизменности чего уверен.
Рябинин рос и старел, следуя своим путем — от пользы через любопытство к любви. Была и природа в его жизни. Иногда он ездил на юг, к заваленному телами побережью; иногда выезжал за город в затоптанный лесок; иногда шел на работу выметенными аллеями парка... Но однажды на обочине загородного осеннего шоссе он увидел ржавый пучок травы и забытую летом ромашку. И кольнуло в сердце. И пронзила ясная и горячая мысль — как много им потеряно...
Где теплая и тишайшая речушка, у которой вместо берегов — согбенные ивы метут неспешное течение своими плакучими ветками? И блесткие звезды на чернущем небе, костерок среди лютиков, в чугуне кипящая вода с солью и крапивой, чтобы раки были красные... Обмелели эти речушки, или мелиораторы их высушили, или усохли они в его душе?
А где сосновые боры, в которых можно было задохнуться от жара, запаха смолы и вереска? Где еловые гривы с пещерным мраком, висячими мхами и Соловьем-разбойником, — жил там Соловей-разбойник, жил. Где болота с громадными буграми, усыпанными бусинами клюквы? Где березовые рощи, куда не ступала нога человека, — чистые, прозрачные, словно кем-то выстиранные и выбеленные?
А где мороженое — нет, не брикеты-пломбиры-стаканчики, которые фасуются где-то на заводе, а толстый диск с неровными краями, зажатый двумя круглыми вафлями, сделанный теткой тут же, на твоих глазах?
А где Маша Багрянцева?
После той пронзительной мысли Рябинин стал жить виновато — как предал друга. И когда деревья мельтешили за окном поезда, когда видел одичавшую в парке траву, когда старушка продавала у метро букет подснежников, когда показывали природу по телевизору, когда место происшествия случалось в лесу, он мысленно шептал себе, им, деревьям: «Я вернусь». Когда, где, как? Но не возвращался, затянутый городом и человеческими отношениями.
Время шло, и Рябинин следовал своим путем — от пользы через любопытство к любви. Проходя парком на работу, он урывал минутку, чтобы постоять у знакомой березы, у никогда не плодоносящей яблоньки, у белой флоксины, у лиственного осеннего подстила... Стоял потерянно, как блудный сын. Когда-то он был с ними. А теперь они его не принимали, он знал, что его не принимают...
Жанна намекающе скрипнула бусами.
— Извините, — спохватился Рябинин.
— Замечтались?
— Да, немножко.
— А о чем? — улыбнулась она.
— Вам интересно?
— Очень.
Он видел, что ей и правда интересно, коли она даже отступила от своего дела.
— О будущем, — соврал Рябинин.
— В работе своего вы достигли... Любовь у вас была...
— Выходит, впереди у меня пусто?
— У меня и то пустота, — почти игриво бросила она.
Нет, от своего дела Жанна не отступилась, да ей от него не отойти, как она ни старайся.
— Что вас интересует в уголовном праве? — спросил он, непроизвольно мрачнея.
— Сергей Георгиевич, под суд когда человека отдают?
— Когда он совершил преступление.
— А доказательства?
— И когда есть доказательства.
— А что считается доказательствами?
— Показания свидетелей, предметы, отпечатки пальцев... Есть целая теория доказательств.
Она помолчала, обдумывая его слова. Рябинин не торопил — ждал зрелого, самоопавшего плода.
— А если нет свидетелей, предметов и отпечатков пальцев?
— Бывают косвенные доказательства... Жанна, мне трудно говорить, не зная сути дела.
Она так резко мотнула головой, что короткие волосы замели голову темным рыхлым сугробиком. Рябинин понял — его дело лишь отвечать на вопросы.
— А если нет доказательств? — повторила она.
— На нет и суда нет.
Жанна опять помедлила, размышляя. Молчал и он — его дело отвечать. Что могло быть у ее мужа? Автомобильный наезд, пьяная драка?
— Сергей Георгиевич... А если что-нибудь случилось после, то это доказательство?
— Не понял.
— До прихода человека...
— Георгия, — вставил он.
— До прихода Георгия все было в норме, а после его ухода что-то случилось. Это доказательство?
Рябинин натужно молчал, как внезапно занемог, пытаясь вспомнить латинское изречение; так и не вспомнив, сказал по-русски:
— После этого не значит вследствие этого.
— Не доказательство?
— Нет, доказательство, но лишь в ряду других.
— А других нет, — заметно повеселела она.
Улыбнулся и Рябинин, сам не зная чему. Видимо, радостному лицу женщины, которое на глазах ожило красотой и надеждой. Задрожали ресницы и взметнулись арочки бровей, готовые взлететь; удивленные губы опять стали грешными; покатые плечи покатились еще женственнее; а щеки, неожиданно худощавые, так и заиграли сдержанной силой.
— Ну, вот и все, — заключил Рябинин. — Жизнь продолжается.
— Я же говорила, что бог-бухгалтер следит за балансом.
— Но ваш баланс, Жанна, еще не раз нарушится, — сказал он, спохватываясь, ибо опять предрекал.
— Следственная интуиция?
— Нет, жизненный опыт.
— Почему же он нарушится?
Рябинин замялся, но предрекать так предрекать:
— Ну, хотя бы потому, что живете вы модой.
— Модой живут знаете сколько людей? И процветают.
— Мода для тех, кто ничего не имеет за душой. А мне показалось, что в вас теплится индивидуальность.
— Спасибо. Хоть теплится.
Отпущенная ушедшим напряжением, мысль Рябинина стала свободнее. Он придвинул листок и записал:
«Мода заполняет пустую душу, как мутная вода след в земле. Быть модным — значит, быть не самостоятельным».
— Про меня? — она поджала губы от якобы накатившего страха: вдруг про нее?
— Про всех.
Жанна вздохнула и не то чтобы возразила, а мягко не согласилась со всеми его словами о моде:
— Потрепанная книжка всегда интересней новой.
— Это уж стадность.
— Сергей Георгиевич, из ваших взглядов можно гвозди делать.
— Взгляды такими и должны быть.
— Мне кажется, вы со своими взглядами чаще ошибаетесь, чем я со своими. Мода плохая... А ведь она приобщает к культуре скорее, чем филармония и библиотеки.
