Он оказался прав. Потому что первый же абзац поверг Коломнина в шок:
- Не может быть. Этого просто не может быть. Может, врет?
- Все точно. Я подробненько попытал. Говорю же, тут психология. Вот теперь они наши! Со мной машина и пара ребят. Будем брать?
- Окстись, ретивый опер! - охолодил Коломнин. - Нам только не хватало новый ушат грязи на компанию. Да еще в дни траура. Сами, внутри, разберемся. А протокол перепишешь.
Копию протокола он убрал в карман.
- А как же?..У меня теперь, считай, на руках официальный материал. И вообще фальсификация - это, знаешь, какой риск, - расстроенный Суровцев попытался встать на привычную стязю стяжательства.
- Зачтем, - Коломнин заметил, что после совместного с Ларисой визита к Суровцеву незаметно перенял ее манеру общаться с ним не как с бывшим коллегой, а как с исполнителем хорошо оплаченной услуги.
Прямо из аэропорта Коломнин поехал к особняку Фархадова, куда, как сообщил по телефону Богаченков, второй день съезжались многочисленные, неведомые прежде родственники.
Похороны были назначены на вторник, и с сегодняшнего числа все городские гостиницы закрылись для приема обычных посетителей: с вечера ожидали прилета первых гостей. Поговаривали о возможном прибытии премьер-министра. Вопреки желанию азербайджанской диаспоры тело готовились захоронить на Томильском кладбище. По заблаговременному распоряжению самого покойного - рядом с сыном.
Возле особняка скопилось множество машин, меж которыми сновали озабоченные люди. Над горячим телом рыдают. Над хладным трупом грустят. Минута первой боли прошла. И теперь на всем окружающем лежала печать торжественной скорби.
Одновременно с Коломниным к особняку подъехал УАЗ, в котором сидели два бригадира с буровых, ведших меж собой оживленный, рассмешивший обоих разговор, - похоже, травили анекдоты. Однако перед тем, как выйти из машины, оба стерли с лиц неуместное веселье и далее направились по брусчатке, полные печали. Более того, один из них, заслышав смех со стороны собравшихся неподалеку зевак, цыкнул возмущенно и даже потребовал от секьюрити отогнать посторонних.
В этом не было особенного лицемерия. Просто человеческое начало брало свое во всех обстоятельствах. И живые, отдавая дань мертвым, продолжают думать о том, чего отныне лишен умерший, - о будущем. Именно с Фархадовым связывало большинство этих людей свои планы. И оттого горечь утраты усиливалась, причудливо смешиваясь с обидой на покойного, - сам ушел, а их, доверившихся ему, оставил в безвестности.
Истинное лицемерие, как догадывался Коломнин, начнется завтра, когда в Томильск съедется нефтяная элита. Потому что приедут они не только хоронить своего патриарха. Соберутся они делить недоделенное. И теперь становилась понятной поспешность Слав Славыча Четверика: ГНК торопилась застолбить вешки.
Перед входной дверью Коломнина поджидал набычившийся Богаченков.
- Сергей Викторович, я хочу сказать. То есть специально ждал... В общем вы как хотите, но я от Ларисы Ивановны не отступлюсь и банку ее не сдам. Потому что это... и вообще бесчестно, - вместо приветствия выпалил он.
- Ну, и не отступайся. Что с иском?
- С иском? А что с иском? Оспорили, конечно. В среду к обеду судья обещал выдать им отказ.
- Стало быть, и надо продержаться до среды. Так?
- Так. Но вас же вроде как в банке повысили, - богаченковская физиономия обескураженно расплылась. - Само собой, так. Вы уж извините.
- Как раз не за что. И лыбиться перестань. А то еще отметелят.
На них как раз зыркнули те самые два бригадира.
Кивнув секьюрити, Коломнин прошел в особняк. И сразу очутился среди всплесков голосов и усталых женских стенаний. В холле первого этажа незаметными тенями, как и подобает женщинам Востока, сновали азербайджанки.
Мужчины, в основном сотрудники "Нафты", один за другим подходили к креслам в углу. Там, укутанная в темный, прозрачный платок, в компании жены Мамедова, заплаканной Зульфии, восседала Лариса. Хотя Зульфия была единственной дочерью умершего, а Лариса лишь невесткой, соболезнующие обращались прежде всего к ней. И сама Зульфия, кажется, воспринимала это как должное. Коломнин поразился происшедшей в Ларисе перемене: с запавшими глазами на потемневшем лице она безучастно протягивала руку подходившим, что-то негромко отвечала, углубленная в себя.
В отличие от нее Зульфия подмечала происходящее вокруг, а потому первая заметила Коломнина, тут же наклонилась к Ларисе, что-то шепнула. Лицо Ларисы вспыхнуло, она поднялась поспешно, обыскивая залу глазами, и, не дослушав очередного соболезнующего, пошла навстречу.
- Сережка! Наконец-то! Ну, где ж ты был? - не стесняясь наступившей тишины, обхватила его руками, потерлась лицом о грудь. - Если б знал, как мне тяжко!
- Лариса! Прими мои соболезнования, - пробормотал Коломнин, оглаживая ее за плечо - сочувственно и напоминающе. - Ларочка! На нас смотрят. Она недоуменно подняла лицо, и - горло Коломнина перехватило: на чистое, не знающее трещин лицо ее будто набросили паутинку из первых морщинок. Успокойся, милая, я с тобой. Теперь всегда с тобой.
Глаза ее залучились.
- Я привез новости. Надо бы обсудить. Правда, сейчас неподходящее время...
Лариса взяла его за руку и сквозь строй сочувственно-осуждающих глаз решительно повела в малую гостиную.
Одна из пожилых женщин, поджав губы, пошла следом, настигла их на пороге.
Лариса обернулась:
- Какие-то проблемы?
- Негоже в эту минуту оставаться наедине с посторонним мужчиной!
- Я занята. Освобожусь - выйду. Займитесь пока гостями, - властно произнесла Лариса и, легонько оттеснив опешившую блюстительницу нравственности, решительно прикрыла за собой дверь. - Как же они меня достали!
- Даже не предполагал, что ты настолько была привязана к Фархадову, признался Коломнин.
- Насколько?! - вскинулась Лариса. - И ты туда же! Все разглядывают, будто из-под корки какие-то мысли потайные выдрать хотят. А нет никаких мыслей! Он же мне как отец был. Понимаешь? Даже к тебе ревновал как отец. А теперь налетели отовсюду какие-то неведомые родственники и - ходят, меряются любовью. А сами стены глазами обшаривают. Наследнички!
- Устала?
- Не в том дело. Казбек тоже как с цепи сорвался: зачем дядю Салмана одного отпустила? Да не в нем дело. Сама не могу себе простить, что подтолкнула Салман Курбадовича. Ведь могла отговорить.
"Я же просил!" - едва не сорвалось с языка Коломнина.
- Надо же - такое невезение. Приехать в Минэнерго как раз тогда, когда Гилялова вызвали в Правительство. Да это бы полдела. Так еще столкнулся с этой сволочью Бурлюком.
- И что тот ему наговорил?
- Точно неизвестно. Референт открыл им кабинет Гилялова. Там и говорили наедине. Через десять минут Бурлюк выскочил, - у Салман Курбадовича приступ. Теперь, конечно, утверждает, что о делах вообще не говорили. А с чего тогда приступ? Да и о чем им говорить было? Прямо мистическое стечение обстоятельств.
- Мистика подготовленная, - значительно произнес Коломнин.
- Надо же было, чтоб и Фархадов в этот день приехал, и Бурлюк - из Германии... - она словно споткнулась. - Что? Что ты сказал? Ты хочешь сказать?!..
- Гилялов ведь был предупрежден о приезде Фархадова?... То-то что. Я собственно с этим торопился.
- Да ты!.. Только посмей подумать даже. Гилялов - это его ученик. Если хочешь знать, вообще настаивал на Новодевичьем хоронить. Час назад звонил: в Правительстве уже заготовлен проект о присвоении нефтяному институту имени Фархадова. Сказал, что отныне и я, и дочь будем под его отдельной опекой.
- То, что он по части присвоений силен, я еще с прежних времен знаю, усмехнулся Коломнин. - А опекой он тебя действительно обеспечил. Нефтяные эксперты, что с банковскими сотрудниками прикатили, - это братки из его дочерней компании. На днях банк "Авангард" вошел в уставный капитал Генеральной нефтяной компании, и наезд совершается по указке Гилялова. Хочет загрести "Нафту" под себя.
- Не смей! - поддерживаемая Коломниным, Лариса медленно осела на кресло. Не смей повторять сплетни! Ты что, не понимаешь, Гилялов - теперь единственный человек, на которого мы можем опереться? И потом - он же не знал, что...Салман Курбадович умрет.
- Не знал! Потому и действовал чужими руками. А теперь знает. И довольно стенаний! - Коломнин почувствовал, что она на грани нервного срыва. - На Кипре я встречался с Ознобихиным.
То ли от неожиданного окрика, то ли от упоминания фамилии Ознобихина, Лариса, и в самом деле готовая впасть в истерику, встряхнулась. Ротик ее непроизвольно раскрылся.
Но по мере того как слова Коломнина бомбардировали ее тяжелыми градинами, внезапно обрушившимися среди лета, глаза Ларисы сузились, губы подобрались в упрямую линию.
- Четверик прилетит с часу на час. И тут же будет добиваться аудиенции, закончил рассказ Коломнин.
- Уже звонил, - глухо подтвердила Лариса.
