ничего хуже. И каждый раз он преподносил новый сюрприз. Его сумасбродство казалось неистощимым.
Зерно было, видимо, брошено в почву во время первой, совместной с его тестем Уориком, измены, когда тот сделал Джорджа наследником слабоумного бедняги – короля-марионетки Генриха VI, вновь посаженного Уориком на трон в пику своему кузену Эдуарду. Но и надежды Уорика увидеть свою дочь королевой, и претензии Джорджа на трон испарились в тот вечер, когда Ричард отправился в ланкастерский лагерь и переговорил с ним. Однажды познавший вкус значительности, прирожденный сладкоежка уже не мог от нее отказаться. В последующие годы семья то и дело удерживала Джорджа от неожиданных выходок или спасала от неприятностей после очередной эскапады.
Когда умерла Изабелла, Джордж твердо решил, что ее отравила одна служанка, а младенца-сына – другая. Эдуард, посчитавший дело достаточно серьезным, чтобы отдать на рассмотрение лондонского суда, послал Джорджу соответствующее предписание. Тот, однако, уже самолично осудил обеих женщин и повесил их. Разозленный Эдуард дал ему нахлобучку и осудил двух приближенных Джорджа за измену, но тот отказался понять намек и стал повсюду громогласно возвещать, что это было просто узаконенное убийство, порочил его величество.
Затем Джордж решил жениться на самой богатой в Европе наследнице: ею слыла падчерица Маргариты юная Мария Бургундская. Добрая Маргарита считала, что было бы неплохо иметь брата под боком в Бургундии, но Эдуард решил поддерживать в сватовстве Максимилиана Австрийского, а Джорджу ставил всяческие препоны.
Когда бургундская затея провалилась, семья вздохнула с облегчением. В конце концов, Джорджу принадлежала половина всех земель Невиллов, и ему не было необходимости обзаводиться семьей – ни ради владений, ни ради детей. Но он замыслил новый план – жениться на Маргарите, сестре шотландского короля Якова III.
Наконец мания величия Джорджа привела его от тайных переговоров с иностранными дворами к открытому пренебрежению ланкастерским актом парламента, объявлявшим его наследником трона после Генриха VI. В результате ему пришлось предстать перед новым парламентом, настроенным куда менее сочувственно.
Судебное разбирательство в парламенте запомнилось главным образом резкой и многословной перепалкой между двумя братьями, Эдуардом и Джорджем, но когда был принят ожидаемый вердикт осуждения, последовала пауза. Ведь одно дело – лишить герцога Кларенса его прав и притязаний, что диктовалось необходимостью, но совсем другое дело – казнить его.
Поскольку дни проходили, а приговор в исполнение не приводился, палата общин послала напоминание. На следующий день было объявлено, что Джордж, герцог Кларенс, умер в Тауэре.
«Захлебнулся в бочке мальвазии», – прокомментировали острые на язык лондонцы бесславный конец пьяницы, и это выражение перешло в историю в прямом смысле и прославило недостойное имя Джорджа.
Итак, Джордж отсутствовал на балу в Вестминстере. В своей последней главе Пэйн-Эллис изображала Сесилию Невилл уже не как мать, а как бабушку прелестных внуков. Пусть Джордж умер в бесчестье, брошенный всеми друзьями, но его сын, молодой Уорик, рос симпатичным и честным юношей, а дочь Маргарита уже в десять лет обладала чертами фамильной невиллской красоты. Гибель на войне семнадцатилетнего Эдмунда могла показаться бессмысленной, но как бы для компенсации повзрослел болезненный малыш Ричард, которого Сесилия не надеялась вырастить, – и у него уже подрастал собственный сын. Ричард, которому шел теперь третий десяток, все еще выглядел таким хрупким, что его, казалось, можно переломить пополам, но на самом деле был крепок, как вересковый корень, и его щуплый с виду сын мог вырасти таким же. Что касается Эдуарда, ее высокого белокурого Эдуарда, то его красота грозила перерасти в тучность, а добродушие – в леность, хотя оба его маленьких сына и пять дочерей унаследовали всю широту характера и внешнюю привлекательность родителей.
Как бабушка она просто гордилась очаровательными малютками, а как английская принцесса – черпала в них уверенность в завтрашнем дне. На следующие поколения корона остается у Йорков.
Если бы какой-нибудь провидец сообщил на этом балу Сесилии Невилл, что через четыре года настанет конец не только Йоркам, но и всей династии Плантагенетов, она посчитала бы это либо сумасшествием, либо изменой.
Пэйн-Эллис отнюдь не делала тайны из присутствия многочисленных Вудвиллов на балу Невиллов-Плантагенетов:
«Сесилия оглядела зал и про себя пожелала, чтобы ее невестка Елизавета имела либо не столь великодушное сердце, либо поменьше родственников. Брак Эдуарда оказался гораздо более счастливым, чем можно было ожидать; Елизавета проявила себя восхитительной женой, но побочные результаты брака не так радовали. Было, видимо, неизбежно, что воспитателем обоих мальчиков станет Риверс, брат Елизаветы. Хотя Риверс иногда любил слишком выставлять себя напоказ и проявлял излишнее честолюбие, он был культурным и образованным человеком, вполне достойным присматривать за принцами в период их обучения в Ладлоу. Но что касается остальных (четырех братьев, семи сестер и двух сыновей от первого брака), то уж слишком много новых женихов и невест привела за собой Елизавета к ограниченному месту вокруг трона.
Сесилия перевела взгляд с гурьбы смеющихся детей, играющих в жмурки, на взрослых, обступивших стол с закусками. Анна Вудвилл вышла замуж за наследника графа Эссекского. Элеонора Вудвилл – за наследника графа Кентского. Маргарита Вудвилл – за наследника графа Арунделского. Екатерина Вудвилл – за герцога Бекингема. Жакетта Вудвилл – за лорда Стрейнджа. Мария Вудвилл – за наследника лорда Герберта. А Джон Вудвилл, к стыду остальных, женился на вдовствующей герцогине Норфолкской, которая годилась ему в бабушки. Хорошо, что новая кровь проникла в старые фамилии и укрепляет их, но никуда не годится, что эта новая кровь хлынула внезапно и таким широким потоком из одного-единственного источника. Похоже на лихорадку, проникшую в политическую кровь государства, на широкое вторжение иностранцев, трудно поддающихся ассимиляции. Неблагоразумно и достойно сожаления.
Однако за предстоящие долгие годы этот поток успеет рассосаться. Внезапно возвысившиеся Вудвиллы рассредоточатся, осядут на местах, потеряют связь между собой, перестанут представлять опасность и беспокоить. Несмотря на все добродушие, у Эдуарда хватает проницательности и здравого смысла; он и впредь будет уверенно править страной, как делает это почти двадцать лет. Никто еще не обладал в Англии такой прочной властью и не применял ее так разумно, как ее умный, ленивый и женолюбивый Эдуард.
Все устроится в конце концов.
Сесилия поднялась, готовая присоединиться к группе у стола, обсуждающей поданные сладости, – ее не должны считать заносчивой, – как вдруг из детской кучи-малы высвободилась ее внучка Елизавета и, запыхавшись и задыхаясь от смеха, плюхнулась на соседнее кресло.
– Я уже выросла из подобных игр, – заявила она, тяжело дыша, – к тому же они просто губительны для платья. Тебе нравится мое платье, бабушка? Пришлось выпросить у отца. Он говорил, что сойдет и мое старое из коричневого атласа. То самое, которое я надевала,
