когда к нам из Бургундии приезжала тетя Маргарита. Хуже нет, когда собственный отец всегда замечает, как женщина одета. Он слишком хорошо разбирается в туалетах. Ты слышала, что французский дофин отказался жениться на мне? Отец расстроился, а я наоборот, очень рада – даже поставила десять свечей святой Екатерине. Потратила на них все карманные деньги. Я никогда не хочу покидать Англию, никогда! Ты мне это устроишь, а, бабушка?
Сесилия улыбнулась и сказала, что постарается.
– Старая Анкарет, которая предсказывает судьбу, говорит, что я буду королевой. Но ведь раз нет принца, за которого можно выйти замуж, непонятно, как такое может статься? – Елизавета помолчала и тихонько добавила: – Старуха сказала – королевой Англии. Наверное, она просто слишком много выпила».
Пэйн-Эллис поступила несправедливо, если не сказать – не по-писательски, намекнув на будущее Елизаветы как жены Генриха VI, в то же время не упоминая о неприятностях, которые произойдут до того. Предположение, что читатели знают о браке Елизаветы с первым королем Тюдором, означало, что они знают и об убийстве ее братьев. Это грядущее событие отбрасывало мрачную тень на веселую и беззаботную сцену, которой Пэйн-Эллис решила закончить свой роман.
Но в целом, подумал Грант, судя по прочитанным отрывкам, книга оказалась неплохой. Возможно, он даже когда-нибудь вернется к ней и прочитает всю целиком.
Грант выключил лампу и уже начал засыпать, когда его внутренний голос произнес: «Но ведь Томас Мор – это Генрих Восьмой!»
От этой мысли сон как рукой сняло. Грант снова включил лампу.
Конечно, голос имел в виду не то, что Томас Мор и Генрих Восьмой – одна и та же личность. Но по обычаю соотносить эпохи с жизнью конкретного монарха Томас Мор принадлежал к эпохе царствования Генриха Восьмого.
Грант лежал, глядя на островок света, отбрасываемый лампой на потолок, и думал. Ведь если Томас Мор был канцлером Генриха VIII, то он должен был жить и во время всего долгого царствования Генриха VII, и во время правления Ричарда III. Что-то здесь не так.
Грант достал написанную Мором «Историю Ричарда III». В книге имелось предисловие, где давалась краткая биография автора, которую Грант не удосужился прочитать прежде. Теперь он занялся предисловием, желая выяснить, каким образом Мор одновременно мог быть биографом Ричарда III и канцлером Генриха VIII. Интересно узнать, в каком возрасте был Мор, когда Ричард сел на трон?
Мору исполнилось пять.
Итак, во время драматической сцены Совета в Тауэре Томасу Мору было всего лишь пять лет. Когда Ричард погиб при Босворте, Мору стукнуло восемь.
Вся написанная им биография Ричарда III основывалась на слухах.
А что полицейские ненавидят больше всего, так это слухи. Особенно когда речь идет о доказательствах.
Грант так возмутился, что швырнул сочинение досточтимого Мора на пол и только потом спохватился, что книга библиотечная и дана ему лишь на четырнадцать дней.
Мор никогда даже не был знаком с Ричардом III. Он вырос уже при Тюдорах. А историки считали его книгу хрестоматийным жизнеописанием Ричарда III! Из этого источника черпал сведения Холиншед, на основе чьих трудов Шекспир написал знаменитую трагедию. Но если не считать того, что Мор верил в написанное, его труд представлял не бóльшую ценность, чем правдивые истории барона Мюнхаузена. А подобные россказни Лора, кузина Гранта, именовала «бессовестным надувательством». «Истинная правда», которую знал кто угодно, но не рассказчик. То, что Мор обладал критическим умом и считался достойным и правдолюбивым человеком, не делало его сочинение приемлемым свидетельством. Немало достойных людей в свое время с готовностью поверили в утку о том, что русские армии высадились в Великобритании и на их ботинках не таял снег. Грант слишком долго имел дело с людьми, чтобы верить в пересказы чьих-то слов о том, что еще кто-то где-то видел или слышал.
Грант почувствовал отвращение.
При первой же возможности он попытается достать описание событий короткого правления Ричарда, сделанное его настоящим современником. Библиотека может получить обратно своего драгоценного сэра Томаса на полторы недели раньше срока. Пусть сэр Томас был мучеником и великим человеком – для него, Алана Гранта, это не имеет ни малейшего значения. Он, Алан Грант, знает, что многие великие люди мыслят некритически, что готовы поверить в ерунду, которая заставила бы покраснеть любого мошенника. Он знавал крупного ученого, уверовавшего в то, что кусок марли и есть сестра его бабушки лишь потому, что так ему сказал неграмотный медиум где-то на задворках Плимута. Он знал одного человека, считавшегося знатоком человеческой психологии, который «верил самому себе, а не полицейским басням» и которого ловкий мошенник обвел вокруг пальца и обобрал буквально до нитки. Что касается его, Алана Гранта, то он твердо верил, что никто не бывает подчас так глуп и доверчив, как великий человек. Что касается его, Алана Гранта, то с Томасом Мором он покончил раз и навсегда и с завтрашнего утра начинает собирать материалы заново.
Во сне Грант, вопреки всякой логике, продолжал испытывать раздражение и утром проснулся, так и не остыв окончательно.
– Вам известно, что ваш драгоценный сэр Томас Мор вообще ничего не знал о Ричарде Третьем? – напустился он на Амазонку, едва ее крупная фигура показалась в дверях.
Сестра даже растерялась – не столько от неожиданности, сколько от ярости, с которой был задан вопрос. Еще одно резкое слово – и слез не миновать.
– Да нет же, он знал! – запротестовала девушка. – Он ведь жил тогда.
– Мору было восемь лет, когда Ричард погиб, – безжалостно продолжил Грант. – И знал он все только по слухам. Как я. Как вы. Как блаженной памяти Уилл Роджер. В моровской истории Ричарда Третьего нет ничего, заслуживающего уважения. Сплошные сплетни и надувательство.
– Вам сегодня хуже? – спросила сестра с тревогой. – Температуры нет?
– Про температуру не знаю, а вот давление наверняка подскочило.
– Боже мой! – всплеснула руками девушка. – А ведь дело шло на поправку… Сестра Ингхэм очень расстроится. Она уже хвасталась вашим быстрым выздоровлением.
То, что он является предметом гордости Лилипутки, оказалось для Гранта новостью, которая, однако, не принесла ему никакого удовлетворения. Пусть бы у него и впрямь поднялась температура – назло Лилипутке.
Но приход Марты отвлек Гранта от мыслей о власти разума над материей.
Актриса, видимо, решила заботиться о его душевном здравии не меньше, чем Лилипутка заботилась о физическом. Марта пришла в восторг, увидев, что результаты ее совместных с Джеймсом раскопок в магазине гравюр не пропали даром.
– Значит, ты решил заняться Перкином Уорбеком? – спросила она.
– Нет, не Уорбеком. Скажи, почему ты принесла мне портрет Ричарда Третьего? Ведь
