Вот так: «Ты бросаешь школу и растишь этого ребенка, потому что ничего другого не заслуживаешь». И думать не смей про аборт. Или про то, чтобы отдать кому-то ребенка. С этим ты, между прочим, попал в яблочко в своей книге. Все именно так и было. Не думай только, что это комплимент.
Он и не думал.
– Короче, я рожаю ребенка, которого не хочу, и они его не хотели, и бросаю школу, и дни напролет сижу дома с дочкой, а родители только и знают орать, какой позор я навлекла на семью. А потом как-то раз, когда их не было дома, я услышала, как в подвале что-то пищит. Это датчик угарного газа надрывался, о котором я даже не знала, но решила разузнать. В общем, я вынула батарейки и вставила дохлые. Я не знала, сработает ли это, или сколько времени потребуется, или кто из нас первым откинется, но держала окно открытым у себя спальне, где был и младенец, хотя, если честно, думаю, мне было пофигу, что будет.
Она перестала говорить и склонилась над Джейком, проверить дыхание.
– Хочешь, чтобы я рассказывала дальше?
Но разве имело значение, чего он хочет?
– Я старалась, как могла. Приятного было мало, но, знаешь, я думала, нас ведь теперь только двое. Полагаться было не на кого, но и винить меня было некому, если я шла вразнос. Я, можно сказать, слетела с катушек, когда мой класс закончил школу, это я признаю. И я стала думать – может, так все и должно быть, может, я должна поставить крест на себе ради этой, новой жизни. Я думала, что смогу с этим смириться, и потом, я была не против всех этих мамских дел. Рука об руку с дочкой, типа того. Но эта девчонка…
Засигналил телефон. Его телефон. Анна прочитала сообщение.
– Ой, смотри, – сказала она. – Матильда пишет, твой французский издатель предложил полмиллиона за новый роман. Я к ней вернусь через пару дней, хотя думаю, к тому времени у нас будет забота поважнее французского издателя, – она помолчала. – Так о чем я говорила?
В спальню вошел кот и, запрыгнув на кровать, вытянулся по привычке вдоль правой голени Джейка.
– Хоть бы раз за шестнадцать лет она проявила ко мне доброту. Она меня отпихивала, клянусь, когда я пыталась кормить ее. Она предпочитала не есть, лишь бы не касаться меня. Она научилась ходить на горшок, чтобы даже в этом не зависеть от меня. Я знала, что она не собиралась задерживаться в Ратленде ни единого лишнего дня, но думала, она хотя бы сделает все, как положено, – закончит школу, может, уедет в Берлингтон. Только не Роза. Однажды, когда ей было шестнадцать, она просто спустилась по лестнице и объявила, что уезжает в конце лета. Так-то. Я не могла даже сказать ей, что у меня нет денег на колледж в другом штате, за тысячу миль от дома. Но она получила стипендию, комнату в общежитии и даже пособие на бытовые расходы от какого-то тамошнего благотворителя. Я сказала, что хочу хотя бы отвезти ее, и увидела, что она даже этого не хотела, но, обдумав ситуацию с практической точки зрения, согласилась. Она знала, что никогда не вернется, так что позволила мне отвезти ее, и я разрешила ей забить машину вещами под завязку, оставив самую малость для моих вещей. Но знаешь что? Я ведь не собиралась много брать. Только минимум одежды и старый пропановый обогреватель.
Собрав все силы, Джейк повернул к ней голову.
– Это был не несчастный случай, Джейк. Даже с твоим хваленым воображением ты не додумался до этого. Может, у тебя какая-то гендерная слепота на этот счет, типа никакая мать не способна на такое. Отцы – другое дело: никто и глазом не моргнет, если отец убьет своего ребенка, но сделай такое, если природа наградила тебя маткой, и все – мир взорвется. Сексизм, если разобраться, как считаешь? Эван этим не страдал, если хочешь знать. В его версии я порешила дочку среди ночи мясницким ножом и закопала на заднем дворе. Но ведь он меня знал. Как и мою дочь, не забывай. Знал, какой сукой она была.
Это что-то напомнило Джейку, само это слово. Но он не мог вспомнить что.
Анна вздохнула. Она все также держала телефон Джейка. Листала и удаляла фотографии. Джейк почувствовал, как где-то очень далеко кот, Уидби, замурчал у его ноги.
– Я разрешила этому быдлу похоронить ее, – сказала Анна. – Люди всегда хотят проявить участие, когда видят трагедию. Я бы с радостью сделала все сама. Кремировала тело – то есть, что от него оставалось. И типа развеяла прах. Я не страдаю сентиментальностью. Но они предложили сделать все за свой счет. И я сказала: «Не могу выразить, как я вам благодарна, вы вернули мне веру в людей, давайте помолимся». А потом я уехала в Афины.
Анна улыбнулась Джейку.
– Как тебе показались Афины? Можешь представить меня там? То есть я, конечно, залегла на дно. Не участвовала ни в каких мероприятиях. Там были сплошь студенческие союзы и футбол, все эти прически с начесом и «парни что надо», и все жили в этих задрипанных муравейниках. Я получила разрешение на отдельное проживание, сказав им, что только что потеряла мать и хочу побыть одна. Мне, что хорошо, даже не пришлось показываться у них в кабинете. Я всегда выглядела моложе своих лет, но не рассчитывала сойти за шестнадцатилетнюю. Особенно с такими волосами, – она снова улыбнулась Джейку. – Я тебе сказала, это случилось, когда умерла моя мама, и в каком-то смысле, так и было. В любом случае, в Джорджии я красилась в блондинку, – она усмехнулась. – Это мне помогло слиться с массами. Стать типичной крашеной блондинкой.
Джейк изо всех сил попытался повернуться набок, от нее, но не смог. Только его голова повернулась, и он увидел размытым взглядом полупустой стакан воды и совершенно пустые пузырьки.
– Викодин, – подсказала Анна. – И еще нечто под названием габапентин, мне его выписали от синдрома беспокойных ног. Усиливает действие опиоидов. Ты знал, что у меня синдром беспокойных ног? На самом деле нет, но я так сказала врачу. Этого никак нельзя проверить, тебе нужно просто пойти ко врачу и сказать: «Доктор! У меня сильное, необоримое побуждение двигать ногами. Особенно по ночам! Сопровождаемое неприятными ощущениями!» Тогда они решают, что у тебя дефицит железа и что-то там с нервами – и вуаля: диагноз готов. Я записалась прошлой осенью, на случай если они назначат какое-то обследование, прежде чем выписать лекарства, но эта врачиха сразу перешла к таблеткам, такая умница. Она еще дала
