— Слишком много всего произошло, Вернер. И слишком быстро.
— Я не думаю, что у тебя есть хоть какой-нибудь выбор.
Он стоял возле окна, обхватив плечи руками. Доротея внимательно смотрела на него и вспоминала, как он действовал в церкви. Это было так на него не похоже.
— Неужели ты думаешь, что тот человек мог действительно меня застрелить?
— Все изменилось, когда я застрелил его товарища. Он был зол и мог сделать что угодно.
— Ты так легко убил того человека…
Вернер покачал головой:
— Не легко, но это надо было сделать. Вся эта ситуация была вполне сравнима с охотой на оленей.
— Я никогда не знала, что ты способен на такое, — сказала Доротея и сделала шаг навстречу.
— За последние дни я узнал о себе много нового.
— Эти люди в церкви были дураками, думающими только о том, как получить деньги.
«Совсем как те наемники на Цугшпице. У них не было никаких причин доверять нам, но именно это они и сделали», — подумала Доротея.
Вернер повернулся к ней и оказался рядом.
— Зачем ты избегаешь меня? — спросил он, прямо глядя в ее глаза.
— Я не думаю, что сейчас подходящее время или место, чтобы обсуждать нашу личную жизнь. — Доротея на мгновение оробела.
Брови Вернера поднялись вверх.
— Лучшего времени не будет, — сказал он. — Мы собираемся принять решение, изменить которое будет невозможно. — Он придвинулся еще ближе.
Дистанция между ними за эти последние годы притупила некогда отличную способность Доротеи определять, когда Вернер ее обманывает. И сейчас она проклинала свое малодушие.
— Чего ты хочешь, Вернер? — Доротея устала, и ей надоело притворяться.
— Того же, чего и ты. Денег, власти, безопасности. То, что у тебя есть по праву рождения.
— Это мое право, а не твое.
— Интересно, что ты подразумеваешь под словосочетанием «твое по праву рождения». Твой дед был нацистом. Человеком, обожавшим Адольфа Гитлера.
— Он не был нацистом, — заявила она.
— Он всего лишь всю жизнь содействовал злу. Облегчал массовые убийства людей.
— Это абсурд!
— Эти смехотворные теории об арийцах, о нашем вымышленном наследии; то, что мы люди особой расы, которая появилась из особого места… Гиммлеру нравилась подобная чепуха. Именно эта теория и привела к убийственной нацистской пропаганде.
Тревожные мысли заметались в голове Доротеи. То, что ей рассказывала мать, то, что она сама слышала, когда была ребенком. Ее дед придерживался правых взглядов, что объясняло его нежелание говорить плохо о Третьем рейхе. Убежденность ее отца в том, что в Германии до войны было лучше, чем после нее, а разделение страны — катастрофа, не сравнимая с политикой Гитлера. Ее мать была права. Семейная история Оберхаузеров должна остаться в подвалах их семейного замка.
— Ты должна действовать крайне осторожно, — прошептал Вернер.
Было что-то тревожное в его тоне. Что ему было известно?
— Возможно, мысль, что я дурак, действует успокаивающе на твою совесть, — продолжал Вернер. — Может, это оправдывает твое отрицательное отношение к нашему браку и ко мне.
Доротея внимательно смотрела на него, напоминая себе, что он был прекрасно осведомлен о ее слабых точках.
— Но я-то не дурак, — закончил Вернер.
Ей стало любопытно.
— Что ты знаешь о Кристл?
Вернер указал на стену:
— Я знаю, что сейчас она с Малоуном. Ты понимаешь, что это значит?
— Скажи мне, — потребовала Доротея.
— Она должна заключить прочный союз. Малоун имеет обширные связи среди секретных американских служб. Твоя мать тщательно выбирает себе союзников, а Малоун может заставить события происходить так, как ему будет нужно. Как еще мы можем попасть в Антарктиду? Кристл выполняет поручение твоей матери.
Муж был абсолютно прав, и Доротее необходимо было знать, как он отнесется к ее возможному поражению.
Вернер ответил не задумываясь:
— Если бы это было так, меня бы здесь не было. Я просто позволил бы тебе проиграть.
Что-то в этих коротких фразах заставило Доротею вновь насторожиться. Вернер определенно знал больше, чем говорил, и она ненавидела его за то, что он мастерски мог уклоняться от прямого ответа.
Доротея ощутила страх и возбуждение, осознав, что совсем не знает этого мужчину. И эта неожиданная мысль завораживала ее и вызывала желание.
— Когда ты убила того человека в охотничьем домике, что ты почувствовала? — спросил Вернер.
— Облегчение, — это слово проскочило меж ее сжатых губ.
Ничего не изменилось в его бесстрастном лице; видимо, это признание не произвело на него должного впечатления.
— Мы должны победить, Доротея. Если для этого потребуется сотрудничество с твоей матерью и Кристл, пусть будет так. Мы не можем допустить, чтобы твоя сестра победила в этом состязании.
— Вы с моей матерью некоторое время работали вместе, правда?
— Она, так же как и мы, скучает по Георгу. Он был будущим этой семьи. Теперь же под вопросом само ее существование. Других Оберхаузеров больше не осталось.
Доротея почувствовала что-то в его тоне и увидела это в его глазах. То, чего он хотел на самом деле.
— Ты же это не серьезно?
— Тебе всего сорок восемь лет. Ты все еще можешь родить ребенка.
Вернер приблизился к ней и нежно поцеловал в шею. Она ударила его по лицу.
Он засмеялся.
— Сильные эмоции. Жестокость и обида. Итак, ты, оказывается, живой человек.
У Доротеи на лбу выступили капельки пота, хотя в комнате не было жарко. Она больше не собиралась его слушать и направилась к двери.
Вернер рванулся за ней, схватил за руку и развернул к себе лицом.
— Ты не уйдешь от меня. Не сейчас.
— Отпусти меня. — Но это была лишь слабая попытка освободиться. — Ты жалкий ублюдок. Меня тошнит от одного твоего вида.
— Твоя мать ясно дала понять, что если мы победим, то все достанется тебе. — Он еще крепче обнял ее. — Слушай меня, женщина. Все достанется тебе. У Кристл нет детей, да и мужа не предвидится. Но, может, подобное предложение было сделано и ей? Где она сейчас?
Он был рядом. Его щека касалась ее волос.
— Пораскинь мозгами. Ваша мать стравила вас друг с другом, чтобы вы выяснили, что случилось с ее мужем. Но прежде всего она хочет, чтобы продолжился род. У Оберхаузеров есть деньги, положение в обществе и многочисленные активы. Чего у них нет, так это наследников.
Доротея разжала его руки. Вернер был прав. Кристл сейчас с Малоуном. А ее матери никогда нельзя было доверять. Было ли ее сестре сделано подобное предложение о наследнике?
— У нас перед ней есть преимущество, — сказал Вернер. — Наш ребенок родится в законном браке.
Доротея ненавидела себя. Но этот сукин сын говорил толковые вещи.
— Может, нам следует начать? — спросил он.
Эшвилль 17.00
Стефани была в замешательстве. Дэвис решил, что они останутся здесь на ночь, и зарезервировал один номер на двоих.
— Обычно я так себя не веду, — сказала она, когда Эдвин открыл дверь. — Не иду в отель на первом свидании.
— Я не знал. Мне говорили, что ты легко к этому относишься.
— И не мечтай, — сказала Нелл, легонько потрепав его по затылку.
Дэвис пристально посмотрел на нее.
— Сейчас мы находимся в романтическом четырехзвездочном отеле. Прошлой ночью у нас было великолепное свидание, когда мы ели конфеты в лесу, а затем в нас стреляли. У нас более чем радостные перспективы для того, чтобы продолжить встречаться.
— Не напоминай мне. И кстати, мне понравилось твое тонкое обращение со Скофилдом. Отлично сработано. Он прямо-таки тебя зауважал, — произнесла Стефани с легкой улыбкой.
— Он — высокомерный, эгоистичный всезнайка.
— Который был там в 1971-м и знает больше, чем я или ты.
Дэвис опустился на кровать, застеленную ярким цветочным покрывалом. Вся комната была будто иллюстрацией из журнала «Южная жизнь». Прекрасная обстановка, элегантные занавески. Декор был вдохновлен английскими и французскими особняками XVIII века. Вообще-то Стефани больше всего хотела встать под душ. Она не принимала ванну со вчерашнего утра в Атланте. И это то, с чем постоянно сталкиваются ее агенты? Разве не предполагалось, что она начальник и должна сидеть в уютном и безопасном кабинете?
— Главная королевская комната, — сказал Эдвин. — Цена значительно превышает правительственные суточные, но какого черта? Ты этого стоишь.
Нелл утонула в одном из бархатных кресел и с наслаждением положила уставшие ноги на оттоманку.
— Если ты сможешь справиться с неловкостью, возникшей в данной ситуации, то и я смогу. У меня такое чувство, что мы в любом случае не будем много спать.
— Он здесь, — сказал Дэвис. — Я это знаю.
