Хокан Нессер - Человек без собаки

Мобильник он включит, когда уже будет далеко от Стокгольма. В Евле, к примеру. Позвонит отцу и сообщит, что едет. И номер поезда — отец обещал его встретить.

А если отец каким-то невероятным образом узнает об убийстве в Эншеде, Кристофер просто-напросто сделает голубые глаза. А если папа уже знает, что убит не кто иной, как Якоб Вильниус, глаза будут еще голубее.

Вот так. Скоро ты успокоишься в своей могиле, братишка. Все пройдет, как по маслу.

Он лежал еще довольно долго, пытался понять, все ли он делает правильно. Может быть, что-то… нет, никаких сомнений. Это его долг.

Странно, его переполняло чувство чуть ли не радости.

Он посмотрел на часы. Без четверти десять.

Оставалась одна деталь. Обязательно надо опробовать оружие, он должен быть уверен, что с пистолетом все в порядке. Ничего сложного — он поставил будильник на телефоне на три часа. Выскочить из постели, одеться и добежать до леса. В двухстах — трехстах метрах от ближайшего дома никто и не обратит внимания на отдаленные хлопки.

Но сделать это необходимо. Небрежность в деталях недопустима.

В пятницу 3 декабря опять пошел снег. Не такой, конечно, как пару дней назад, но достаточный, чтобы вызвать определенные транспортные проблемы. В частности, почти все поезда в Южной и Западной Швеции шли с опозданием, так что Гуннар Барбаротти похвалил себя за предусмотрительность: он выбрал самый ранний поезд, уходящий из Чимлинге в шесть утра. По расписанию поезд должен был прийти в Стокгольм в десять, а пришел в начале первого. Поезда опаздывают, самолеты садятся в любом понравившемся им аэропорту… придется, наверное, преодолеть себя и ездить на машине.

И на машине не лучше… дороги сейчас наверняка не успевают чистить. Поезд, конечно, опоздал, но у него все равно два часа в запасе. Барбаротти пересек Васагатан. В отеле «Терминус» в заказанном номере еще не закончилась уборка, так что он оставил чемодан в вестибюле и прошел несколько метров до ресторана «Йенсен и Бофхус». Биток с луком по-датски — как раз то, что нужно.

Вдруг он почувствовал, как его охватывает азарт — предстоящая встреча почему-то стала казаться ему очень важной. У него даже зачесались корни волос, как бывает, когда в еде слишком много перца, но биток был поперчен вполне умеренно. Впрочем, у него такое бывало не только от перца.

А может, просто-напросто себорея?.. Да нет, пока продолжалась бесконечная бюрократическая возня с разводом и ежедневно возникали какие-то кажущиеся нерешаемыми проблемы, все было так же. А когда все улеглось, когда все бумаги были подписаны, когда они с женой разъехались окончательно и открытые раны начали понемногу заживать, и голова перестала чесаться. Его парикмахерша, молодая женщина с сорока восемью белоснежными зубами и красивыми глубокими глазами, употребила слово «психосоматика». Она его неправильно произнесла, у нее получилось что-то вроде «психоматематика», но суть от этого не менялась: по ее наблюдениям люди, у которых все хорошо, перхотью не страдают.

Но у меня-то все хорошо, убедил себя Гуннар Барбаротти и заказал двойной эспрессо с тортом. У меня никогда так хорошо не было, разве что давным-давно… в гимназии, с Вероникой.

Так что причиной почесухи была вовсе не перхоть, а предстоящая встреча. Азарт. Он посмотрел на часы — оставалось еще три четверти часа. В окно он вполне может видеть, как приедет Кристина Германссон — парадный вход «Роял Викинг» на той стороне улицы виден как на ладони. Если она выберет парадный вход… а если нет? Нет, наверное, лучше заранее пройти в лобби и ждать ее там. Психологически вернее.

Вообще, самое время продумать тактику. Что он ей скажет?

— Я слышал, ваш муж — зверь и опасная скотина. Это правда?

Ну нет, не совсем так. Атака должна быть тоньше. Соломинка — штука непрочная и может легко сломаться. Уж этому-то он научился за годы полицейской службы.

С другой стороны… с другой стороны были и такие, кто утверждал, что во всей стране — ну, по крайней мере, если не во всей, то в Западной Швеции уж точно — никто не проводит допросы так мастерски, как Гуннар Барбаротти. Это он слышал много раз и из разных источников, но все равно не был уверен, что речь идет о нем, а не о ком-то другом.

О господи, взмолился инспектор Барбаротти.

И Господь выслушал его, хотя и несколько рассеянно.

— Что значит — нет времени? — спросил Якоб Вильниус. — Почему это у тебя нет времени?

— У меня встреча.

— Я же говорил, что Циммерман в Стокгольме и приглашает нас на ланч.

— Мне очень жаль, я забыла тебя предупредить.

— А что это за встреча?

— С подругой.

— С какой подругой?

— Ее зовут Генриетта. Ты с ней не знаком. Это было еще до тебя.

— А ты знаешь, что для нас значит Циммерман? Во сколько у тебя встреча?

— В два.

— Где?

— В… в «Роял Викинг».

— Ну хорошо… значит, мы едем в половине первого на ланч с Циммерманом. В «Рюдберге». Оттуда пять минут до «Викинга», успеешь. В крайнем случае, подождет немного, ничего с ней не случится.

— Ну, не знаю…

— Я ухожу. Пожалуйста, не опаздывай. Половина первого. И… надень что-нибудь с большим вырезом, ты же знаешь Циммермана.

— Господи, Якоб, я же на седьмом месяце!

— Грудь у тебя от этого не сморщилась. Наоборот! Полпервого в «Рюдберге», Кристина, перестань же капризничать.

Она стояла у окна и смотрела, как он садится в такси. Ее опять затошнило.

Очевидно, он произвел хорошее впечатление, потому что в половине второго к нему подошел его наставник, Грегер Флудберг, которого Кристофер ни разу не видел с понедельника, и сказал, что он может быть свободным. Практика закончилась. Мало этого, Грегер вручил ему бело-зеленый фирменный пакет и сказал, что, поскольку Кристофер работал без жалованья, он может набить этот пакет конфетами по своему выбору.

У Грегера был брат в Сундсвале, зубной врач, и Кристоферу довелось узнать, что у брата сейчас мало клиентуры. Сообщив эту новость, Флудберг расхохотался, да так, что по огромному магазину заметалось встревоженное непривычными звуками эхо. Потом дружески треснул Кристофера по спине: мол, если заболят зубы, иди к брату. Кристофер постарался тоже захохотать, насколько мог, затолкал в пакет пять кило рассыпных конфет, попрощался с Урбаном, Леной и Маргаретой, всю неделю помогавшими ему советами, и сдал зеленую форменную курточку.

Взял чемодан, тяжелый пакет с конфетами и вышел на улицу.

Кристофер успел на поезд — тот должен был отправиться в три, но опоздал на двадцать минут: снегопад упрямо перекраивал расписание на свой лад. Через час он уже затолкал чемодан и пакет с конфетами в ячейку камеры хранения на стокгольмском вокзале — сдал все, кроме пистолета, патронов и полкило конфет. Весь этот набор уместился в просторных карманах его куртки. Он немного беспокоился за пистолет. Пробные выстрелы сделать не удалось — наверное, он что-то напутал, когда устанавливал будильник на мобильном телефоне. Тот так и не прозвонил. А может, и прозвонил, а Кристофер заткнул его, не просыпаясь. Такое с ним бывало и раньше.

Как бы то ни было, испытать «Пинчманн» не вышло. Он только несколько раз нажал на курок, вынув предварительно магазин, — боёк исправно щелкал. Конечно, все работает, успокоил себя Кристофер, и с патроном сработает. Он не видел возможности сделать пробные выстрелы где-то в Стокгольме. Как-никак, полтора миллиона жителей.

Купил пачку «Принца» в ларьке на вокзале и вышел в холодные декабрьские сумерки. Снег по-прежнему шел, хотя и не такой густой.

Сначала надо убить время, а потом уже убить человека, подумал он и порадовался своей выдержке — надо же, он еще может каламбурить.

Кристина Германссон покинула лобби «Роял Викинга» в начале четвертого. Она не знала, что и думать.

Но одно она знала твердо: долго ей не выдержать. Как он назывался, этот фильм Альмодовара? «Женщины на грани нервного срыва»? Она так и не видела фильм, хотя о нем много говорили, но именно так она себя и чувствовала. На грани. Она остановила такси, села на заднее сиденье, дала адрес в Эншеде и заплакала. Шофер, судя по всему эмигрант из Ирака, посмотрел сочувственно в зеркало заднего вида, но ничего не сказал и повернул ключ зажигания.

Через полминуты она успокоилась. Достала из сумки два бумажных носовых платка, в один высморкалась, другим вытерла слезы, откинула голову на прохладный подголовник и попыталась проанализировать разговор — и понять, что, собственно, было сказано.

Открытым текстом и в подтексте.

Поначалу он даже как будто извинялся:

— Я вовсе не хотел быть резким, когда мы говорили по телефону, прошу простить меня за излишнюю настойчивость.