— Поцелуйтесь на дорожку, шерочка с машерочкой. Нет, каков подлец, а? — из-за отсутствия других слушателей она жаловалась Лидии. — Думал, я не догадаюсь, зачем он купил этот склад. А мне только показали, и я сразу поняла: здесь же кислоты несколько тонн! Меня, значит, в кислоту, а сам с новой женой — во Францию, миллион проедать!
— Сдурела, Машка? Почему во Францию? — косноязычно пробормотал Ивашников. Лидия стала закатывать ему рукав и уже на запястье увидела следы уколов. На игле держат, сволочи!
— Что, что он говорит?!
— Он говорит: сдурела Машка, — с удовольствием повторила для Марьсергевны Лидия. — И во Францию мы не собирались. Это, по-моему, ты хочешь во Францию, прожрать миллион, и валишь с больной головы на здоровую.
— Ты мне зубы не заговаривай, не выйдет. — Марьсергевна опять стала поглаживать обрез. Подзаводила себя: не так-то просто выстрелить в человека. — Ты его сообщница. Раскусила я вас! Меня — в кислоту, а сами во Францию…
Она пошла по второму кругу. Похоже, Франция была у Марьсергевны навязчивой идеей. Да она сумасшедшая, охнула про себя Лидия. Ну Колька! Ну выбрал женушку!
— Попил кровушки! Сколько ты меня обманывал?!
— А сколько? — вдруг чистым голосом спросил Ивашников.
Марьсергевна глубоко вдохнула, еще, еще… и вывернулась:
— Да ты сто раз пытался, это я тебе не давала себя обмануть!
Вошел аккуратный Виталик в перемазанных грязью лаковых туфельках. Лидия посмотрела на свои ноги: они по щиколотку были в грязи, как в черных блестящих сапожках, но ни холода, ни сырости она не чувствовала.
— Приперся! Новый директор фирмы! — объявила Марьсергевна. Вот, значит, на что она купила Виталика. — Где ты ходишь?! Почему я все должна за тебя делать?! На!
И она сунула обрез в руки Виталику. Новый директор фирмы сделал жест, будто хотел спрятать руки за спину, но не успел.
— Я никогда не хотел убивать Николая Ильича, — сказал он, глядя куда-то между Ивашниковым и Лидией. Она поняла, что Виталик говорит о хозяине в третьем лице, потому что знает: Ивашников под наркотиками. Значит, убивать не хотел, а хотел заколоть его до сумасшествия. Хозяина в больницу, сам — в директора.
— Где Люська? — спросила его Лидия.
Виталик глядел в пол.
— Ничего не случилось с вашей Люськой, только связал ее изолентой.
Марьсергевна всполошилась:
— Какая Люська, ты что? Какая изолента? Веди ее сюда. Люську тоже придется.
— А еще кого? Маму родную, президента? — огрызнулся Виталик. — Не стесняйтесь, заказывайте!
Марьсергевна с гаденькой улыбкой запустила руку в сумочку и вытащила очень большой пистолет, который, похоже, один всю эту сумочку и занимал.
Грохнул выстрел, пуля вжикнула у Виталика над головой, пробила металлическую стенку ангара и унеслась искать своего дурацкого счастья. Было ясно, что Марьсергевна выстрелила не по случайности, что кто-то не просто показал ей, куда нажимать, а научил, натренировал и сейчас она с большим удовольствием показывает публике свое умение.
— Сейчас ты стреляешь в этих, — сказала Марьсергевна, гипнотизируя Виталика черным глазком пистолета. Она держала оружие не двумя руками, как в американских боевиках, а одной, но, чувствовалось, очень правильно держала. — Потом вместе сходим, приведем сюда Люську. Зачем мне Люська, при чем тут Люська?! Я не хочу никакую Люську!
У Лидии пелена с глаз спала: никакая Марьсергевна не сумасшедшая, и нет у нее ни жестокости убийцы, готового идти по головам, ни характера, ни воли, а есть бабское «хочу», с которым жены разоряют и подводят под тюрьму мужей-кормильцев, а совсем маленькие дети разбирают на крылышки и ножки кузнечика, а потом, может быть, плачут из-за того, что он сломался и перестал прыгать.
— Колька, какой же ты дурак, Колька! — затеребила она клюющего носом Ивашникова. — Пять лет с ней прожил и простым вещам не научил. Что ты с ней делал, когда не спал?
— Ее первую, — сказала Марьсергевна, — пускай Коленька полюбуется.
Пистолет поднялся и уперся Виталику в затылок:
— Ну?
— Сейчас, — побледнев как полотно, суетливо забормотал Виталик. — Сейчас, сейчас…
Обрез уставился на Лидию. Она зажмурилась.
Грохнул выстрел…
И отражения в зеркале не стало. На исшарканном ногами пыльном цементном полу лежало тело, совсем Лидино, одетое в почти такой же, как на ней, костюм. Но у тела не было лица. Жуткое месиво, оставшееся на месте Марьсергевниной головы, расползалось густой, как кетчуп, пузырящейся лужей.
— Я нечаянно! Я только хотел отнять у нее пистолет! — сказал Виталик, бросил обрез и, по-детски кривя рот, залился слезами.
Стараясь не глядеть на Марьсергевнину голову, Лидия дотянулась до тела и нашла в кармашке ключ от наручников.
— Пойдем, Коленька, — освобождая Ивашникова, сказала она. — Пойдем, мне столько нужно тебе рассказать!
Виталик подполз к ней, обхватил за колени:
— Лидия Васильевна, Лидия Васильевна, вы ведь говорили, что простили меня, вы же меня не бросите?!
— Конечно не брошу, — вздохнула Лидия, думая вовсе не о Виталике, а о пока что незнакомой ей Наташке. О девочке, чья мать пыталась убить отца. Наташка не должна была узнать об этом.
— Не брошу, дурачок, — повторила Лидия. — Ты же как-никак служащий фирмы «Ивашников». А репутация фирмы должна быть — что?
— Безупречна, — одними губами прошелестел Виталик.
По меньшей мере десяток соседей видел, как Марьсергевна вернулась домой и поставила свою вишневую «десятку» на обычное место у детской горки. Все запомнили именно этот день и даже час, потому что вернулась она явно не в духе, поцарапала о горку дверцу машины и, выйдя, долго царапину рассматривала, ругалась и пинала ногами колеса «десятки».
Потом она поднялась к себе. И пропала, как тысячи других без вести попавших людей в Москве.
Что на самом деле случилось с Марьсергевной, где Марьсергевна?! А плывет Марьсергевна по городской канализации, по Москве-реке, впадает Марьсергевна в Каспийское море. И поделом ей, дряни!
Как обычно, через неделю у Ивашникова приняли заявление на розыск жены. Как обычно, ведущий дело оперативник начал с проверки мужа. Но полную непричастность Ивашникова к исчезновению Марьсергевны подтвердили несколько человек. Этот сразу понравившийся оперативнику спокойствием и деловитостью бизнесмен сам был похищен, очевидно, по заказу конкурентов и нашелся только на следующие сутки после исчезновения своей жены, причем в виде, исключавшем его участие в преступлении. Ивашников был истощен и обколот наркотиками. Физическую форму он смог восстановить только после недельного лечения в интенсивной терапии.
Обстоятельства, при которых нашли Ивашникова, были в общем заурядными для подобного рода дел: его выкинули из машины у двери собственного офиса, и прибежавшая секретарша тут же вызвала «скорую». С какой целью его похищали, Ивашников не признался. Но и это было в порядке вещей: значит, заплатил похитителям выкуп и не хотел вмешивать милицию.
Занятый розыском Ивашникова оперативник Игорь Ковалев не получил ни поощрения, ни наказания, зато со спокойной душой закрыл дело, а это уже неплохо. Через месяц он женился на Люсьене, секретарше Ивашникова. Люська хотела отправиться в свадебное путешествие на Кипр, но Игорю не терпелось опробовать на дальних расстояниях «восьмерку» — подарок Лидии. В конце концов молодожены дунули своим ходом в Сочи и вернулись очень довольными, а Люська уже и беременной.
Сергей Петрович Парамонов успешно защитил докторскую диссертацию. Во время праздничного банкета был задержан и доставлен к следователю для допроса как подозреваемый по делу об автосервисе.
Профессор Рождественский почти поправился, но по выборам больше не ездит. Свою фирму под напором Лидии оформил на Лешку. С крахом своего социологического эксперимента над собственной дочерью Василий Лукич успел смириться, с удовольствием побывал в их бывшей квартире на Кутузовском, но жить с молодыми отказался.
Виталик для приличия поработал у Ивашникова месяц и перешел в другую фирму.
А Бирюк окончательно сел на иглу, был отстранен от дел своим отцом и отправлен лечиться в Швейцарию.
Замученные проблемой выбора, Трехдюймовочка с Кудинкиным не смогли остановиться ни на садовом домике у леса, ни на половине дома ближе к станции. В конце концов они решили не связываться с дорогой Опалихой и по зимнему затишью взяли дачу подальше, под Истрой, в садовом товариществе с участком в двенадцать соток.
Анидаг прославилась книжкой «Притоны Москвы», которую наполовину выдумала, зато вторую половину написала на личном опыте.
В жизни Лидии она появилась еще раз.
Лидия ехала к Ивашникову за город, в одно приличное место, где отдыхают члены правительства и те, кто могут платить по пятьсот долларов в сутки. Колькин «БМВ» так и не нашелся, свою «восьмерку» она, как обещала, подарила Игорю, а купить новую машину еще не дошли руки, поэтому она ехала электричкой. Сосед напротив невнимательно почитывал газету, а в основном бросал на нее красноречивые взгляды, изрядно ей надоевшие за последнюю неделю. В счастливо влюбленной женщине появляется нечто такое, что заставляет мужиков ходить за ней шеренгами. Хотя по справедливости должно быть наоборот: пускай бы ходили за несчастливыми, а счастливая — не про них, счастливая занята. А все потому, что мужики в массе своей бараны: если ты нужна одному, значит, и всем нужна.
