— Ка-какая камера? Мы же ничего предосудительного… Зачем нас в тюрьму?.. И возраст… Мне вот… сорок три.
«Шутник!»— усмехнулась Ирина и сказала:
— Положим, для вас-то это как раз и не важно.
— Н-ну да… Мужчины, конечно… — замямлил гость.
— Да при чем здесь мужчины? А вообще, если роль того стоит…
— Поверьте, для женщины с вашим обаянием возраст роли не играет!
— Да? А играть я одним обаянием буду? В парандже, что ли?
— В парандже? — недоуменно переспросил Геннадий. — Зачем такие крайности? Можно в фате, хотя я не сторонник традиционных решений…
— Ничего не понимаю! — сдалась Ира. — Ладно, пес с вами, давайте сценарий.
— К-какой сценарий?
— Режиссерский.
— Нету у меня…
— О-ох! Сколько раз я Светлану Ивановну предупреждала — не прочитав сценария, пальцем не пошевелю! Как пить дать опять что-нибудь отколет: или с лестницы прыгать заставит, или на сковородке жариться!
— Какая лестница?! Какая сковородка?!! Какая Светлана Ивановна?!!! — завопил Геннадий, в ужасе глядя на Иру. — Вы ненормальная?
— Я? — подняла брови женщина. — Да, по-моему, это вы с Комовой достойная друг друга парочка психов!
— С Комовой? — простонал гость.
— С Комовой Светланой Ивановной!
— О нет! Она же Сомова. Анна Ивановна Сомова. — Он издал нервный смешок. — Это она меня к вам послала.
— Сомова… Комова… Вы с «Мосфильма»?
— Упаси Боже!
— Ох, это все мой отит… — Ира виновато посмотрела на гостя. — Сомова… А ей-то какого черта от меня надо?.. Я и не знаю такую… по-моему. По крайней мере, вспомнить не могу.
— Да, понимаете… Меня жена бросила. Изобретатель ты, говорит, хренов… А потом я свои изобретения… удачно пристроил… Ну, она, как узнала, что у меня теперь жизнь круто поменялась, проходу не дает… Вот я и решил жениться… на другой. Чтоб та отстала. По расчету. А то знаете, два раза был женат исключительно по любви — и все какая-то ерунда получалась… Вот я и подумал…
Ирина слушала его крайне внимательно, одновременно лихорадочно соображая, кто такая Анна Сомова, которой пришло в голову искать ей мужа.
— Ну вот… — продолжал Геннадий. — Анна Ивановна сказала: одинокая, симпатичная… Катя… — Он словно еще надеялся, что Ирина его разыгрывает. — Блондинка… А я, когда нас увидел, подумал, что она все перепутала. А вы сказали — дочка. Ну, тут у меня и вовсе ум за разум зашел… Да нет, я не против… Воспитаем… Вот у меня бумажка с адресом… Она сама написала…
Ирина нетерпеливо схватила протянутый ей листочек, уж очень хотелось во всем разобраться и положить конец идиотской истории.
— Так… Так… А дом-то — одиннадцатый…
— Ну!
— Так он напротив стоит! Этот — десятый!
— Ох… Значит, я ошибся адресом?
Ирина вскочила и забегала по кухне. Наконец-то до нее дошло, почему они никак не могли понять друг друга.
— Я-то… Я-то… — Она расхохоталась. — Я думала, вы с работы… А вы… свататься! Ой, не могу!
Геннадий с грустью и даже с осуждением смотрел на веселившуюся женщину, которая присела на подоконник, нечаянно попала ладонью в миску с рыбой для кошки, уже часа три стывшей на окне, посмотрела на испачканную руку и захохотала еще громче, время от времени вытирая проступавшие на глазах слезы.
— Извините, — произнес наконец Геннадий Николаевич, вставая. На лице его было написано жестокое разочарование. — Извините… А я уж размечтался… Думал, мне повезло. Такая красивая, остроумная, эрудированная и готовит… Лучше не бывает… А вы… Конечно, такая женщина не может быть одинокой. Только лентяй ваш муж! Вот что я вам скажу! Прощайте! — Он решительно развернулся, взял шляпу и направился к выходу.
— Я не замужем! — сказала Ирина, мгновенно оборвав смех. — Не замужем! Совсем, совершенно, абсолютно, ни капельки, ни на грамм, ни на йоту, ни на секунду…
«Ой, что же это я несу?» — подумала она.
Геннадий остановился и с надеждой заглянул в ее раскрасневшееся лицо. Она смутилась и отвела глаза, но, когда заговорила, тон ее был весьма решительным:
— И вообще, вы еще моих котлет не пробовали! Садитесь-ка за стол!
* * *
Вот уже несколько дней… или недель? — Рита не могла бы точно ответить на этот вопрос — она жила на вилле великодушного и гостеприимного Николаса Каролидиса. Последние события настолько выбили ее из колеи, что она утратила счет времени. Рита наслаждалась покоем и безопасностью. И бездумным одиночеством.
Самого Каролидиса, обещавшего сделать ей новые документы, где-то задерживали неотложные дела. Правда, он каждый вечер звонил, но его заботливость лишь раздражала Риту. Ей хотелось одного — чтобы ее все оставили в покое. Хотя бы еще на несколько дней.
С прислугой она не общалась, только иногда обменивалась несколькими необходимыми фразами с горничной, заботам которой сразу по приезде поручил ее хозяин. С остальными же просто здоровалась и скорее всего с трудом отличила бы повариху от садовника…
Она с удовольствием плескалась в бассейне, рылась в книгах в огромной библиотеке, в тщетном упрямстве пытаясь найти хоть что-нибудь на русском языке (ее устроила бы даже «Сельская молодежь» за тысяча девятьсот забытый год), бродила по картинной галерее, но с большим удовольствием — по саду, уходившему террасами к морю.
Рита радовалась одиночеству, а вовсе не тяготилась им, твердо усвоив прочитанную где-то и навсегда усвоенную истину: тот, кто одинок наедине с собой, вовеки пребудет одиноким среди себе подобных.
Однажды утром она проснулась от рева пылесоса, показавшегося ей воем разгневанного призрака.
Слуги носились по дому как одержимые, с лицами счастливыми, но встревоженными. Электра, горничная, объяснила, что все ждут хозяина, который хотя и нечасто посещает этот дом, но любит, чтобы к его приезду все было в идеальном порядке.
«Сегодня что-то случится», — решила Рита и с замирающим сердцем стала ждать…
* * *
Каролидис приехал только вечером. Рита встретила его в так называемой белой гостиной, надев по такому поводу длинное белое платье, подаренное ей гостеприимным хозяином, — почти точную копию того, в котором была на банкете по случаю заключения договора между «Орионом» и «Гиацинтом». Она интуитивно знала, что ему будет приятно видеть ее такой, какой он ее запомнил в те бесконечно счастливые дни.
Рита легко поддерживала непринужденную беседу, нахваливая красоты здешних мест, убранство самой виллы, богатство библиотеки, она благодарила за оказанную ей помощь и, стараясь скрыть нетерпение, думала лишь об одном: сделал ли он документы?
Потягивая шампанское, грек внимательно наблюдал за ней: спросит или нет? Но Рита держалась до последнего. Наконец он, улыбнувшись, поинтересовался:
— Отчего же вы не спрашиваете, как дела с вашими документами?
— Зачем? Вы сами скажете, когда сочтете нужным, — ответила Рита, дрожа от напряжения.
— Я думал, что вы, как все крайне решительные люди, не выносите неопределенности.
— Это верно… Но мне просто неудобно. Ведь вы уже так много для меня сделали… Если бы вы чудом не оказались там… Я бы просто утонула. Доплыть до берега у меня уже не хватило бы сил. Да и Барсуков… Он бы меня все равно нашел. Мне некуда было идти. Негде прятаться… — Рита опустила голову.
— Я действительно чудом оказался там. Почти чудом. О Господи, Маргарита! Да я искал вас по всей Греции! Узнав, что вы уехали из России…
Рита подняла на него удивленные глаза:
— Как так искали? И откуда узнали, что я…
— Я, Маргарита, никогда не терял вас из виду. Вот только после того, как вы сменили имя… Но и это мне удалось выяснить, правда совсем недавно, от одного человека из окружения Барсукова.
— Но… Выходит, вы все знаете? И о Владе?..
Николас Каролидис печально кивнул:
— Я очень сочувствую вам, Маргарита… Но я приехал туда, чтобы искать вас в гостинице «У моря», и… и едва не опоздал. Мне просто в голову не приходило, что Барсуков будет действовать столь поспешно. Что же вы знаете такого страшного про него?
— Я… Он…
— Не отвечайте. Как-нибудь потом… если сочтете нужным. — Грек тонко усмехнулся, достал из кармана объемистый, с золотым тиснением бумажник, а из него паспорт: — Теперь вы — Марика Александровна Лазариди. Вот ваш советский загранпаспорт.
— Я… Вы представить себе не можете, как я вам благодарна, господин Каролидис.
— Прошу вас, называйте меня Николас, — мягко поправил он. — Ведь мы с вами друзья, не правда ли?
— Да, — прошептала Рита, вновь опуская голову.
— Ну, ну, отчего вы загрустили?
— Я умоляю вас… Николас… Помогите мне вернуться домой! — со слезами на глазах сдавленным голосом попросила Рита.
Каролидис помрачнел и поставил свой бокал на невысокий резной столик, находившийся возле его кресла.
