— Он полон дерьма, — сказал Леопольд.
И сейчас нельзя останавливаться.
Декер рявкнул:
— Белинда, ты убила всех этих людей. Но были паузы. Прошло почти двадцать лет, и тут ты похитила Джайлса Эверса. Потом пришла и убила мою семью. Кто был следующим? Твои родители? Крис Сайзмор? Потом пауза. Затем — Мэнсфилд. А потом — Нора Лафферти.
— А сейчас ты, — огрызнулся Леопольд.
— Откуда эти паузы, Белинда? Почему ты пришла за мной через двадцать лет? Это был он? Этот парень? «В правосудии отказано»? Поэтому прошло столько времени, прежде чем ты начала убивать? Я знаю, ты помнила, что я хотел быть копом, с той секунды, как я произнес эти слова двадцать лет назад. Я вспомнил, как ты была потрясена, как тебе было больно. Но ты ничего не делала. Все двадцать лет. Пока не встретилась с этим парнем. И ты рассказала ему. И рассказала о грязных деньгах твоих родителей. И он увидел свой шанс. И исказил мои слова, превратил их в твою одержимость, твою безусловную и страстную вендетту. В единственный способ, которым ты могла все исправить. В единственную вещь в жизни, которая тебя заботит, потому что иначе у тебя не будет жизни.
— Зачем мне это делать? — сказал Леопольд. — Это была ее месть, не моя. Она должна была сделать все правильно. Она пришла ко мне!
— Так это была ее идея? Превратить себя в большого мужчину с пушками, который расстреливает беззащитных детей? — Он взглянул на Уайетт. — И ты рассказываешь мне, Белинда, что ты этого хотела? Соблазнить ранимую молодую женщину вроде Дебби Уотсон, а потом отстрелить ей голову? Это ты придумала? Ей было почти столько лет, сколько тебе, когда тебя изнасиловали. Она была просто испуганным ребенком с паршивой семейной жизнью. Как ты! Она хотела лучшей жизни. А ты соблазнила ее. Заставила влюбиться в тебя без памяти. Она называла тебя Иисусом, своим спасителем. И тогда ты ее просто убила? Как будто она ничто? Будто она ничего не значит? Будто ты ничего не значишь? Как те люди, которые должны были защищать тебя, а вместо этого причиняли боль? Так ты представляешь себе месть, Белинда? Нет, я на это не куплюсь. Это не ты. Мне плевать, как ты изменилась. Ты не могла измениться настолько!
Уайетт молчала. Но Декер счел хорошим знаком, что она смотрит не на него, а уставилась на Леопольда.
Белинда встала с ящика.
— Ты взял деньги моих родителей?
— Зачем они мне? Ты видишь, как я купаюсь в деньгах?
Декер не мог упустить контроль над ситуацией. Он рявкнул:
— Белинда, он так развлекается. Ему нравится манипулировать. Должно быть, он влюбился в то, что ты сделала в школе. Оно было срежиссировано, как пьеса. А деньги, наверное, запрятал в каком-нибудь банке. Но он убил свою семью, так зачем ему создавать «В правосудии отказано»? Ему было отказано только в одном правосудии — в смертной казни за убийство его семьи.
— Это правда? — спросила Уайетт.
Декер ожидал новых отговорок. Но не дождался.
— Да, — решительно ответил Леопольд. — Тебе легче?
Он отвернул пистолет от головы Амоса. И в эту секунду тот, со всех сил толкнувшись здоровой ногой, метнулся вбок вместе со стулом.
Пистолет выстрелил.
Декер катапультировался в Леопольда, наконец-то проведя удар на поле в начале матча, недоступный ему последние двадцать лет. И это вышло здорово.
Леопольд жестоко ударился боком о пол. Декер не сомневался, что этот человек ни разу в жизни не получал удар такой силы. Те, кто смотрят профессиональный футбол с безопасных трибун или на экране телевизора, не могут представить разрушительную мощь огромных мужчин, которые с разбега врезаются в других огромных мужчин. Все равно что раз за разом наблюдать столкновение машин. Эти удары были не просто болезненными — они оглушали. Они так сотрясали тело, что человек уже никогда не становился прежним. Они толкали кости, мышцы, связки и мозги туда, где те просто не должны были оказываться. Не удивительно, что столько мужчин, выходивших на поле, страдали от тяжелых и изнурительных последствий развлечения миллионов и зарабатывания очень приличных денег.
Декер приземлился прямо на Леопольда; весь его вес пришелся на человека, значительно меньшего ростом и вдвое легче. Через пару секунд он почувствовал вонь. Амос врезался в Леопольда с такой силой, что у того непроизвольно опорожнился кишечник.
Леопольд пнул его. Потом попытался поднять пистолет, чтобы выстрелить, но Декер, как и с Богартом, перенес весь свой вес на торс мужчины и вышиб из него воздух. Тяжелое и широкое плечо Амоса придавило правую руку Леопольда, прижимая ее к полу.
Леопольд изо всех сил пытался развернуть пистолет в сторону Декера, но угол оказался неудачным. Ствол был развернут так, что палец не мог дотянуться до спуска. Оружие было бесполезно. Значит, мужчина против мужчины. А при такой разнице в размерах исход был предсказуем.
Казалось, Леопольд понял это. Он ударил коленом по ране Декера. Тот закричал от боли. Но затем зажмурился, стиснул зубы и мало-помалу выпрямил ногу, примотанную липкой лентой к ножке стула. Он чувствовал, как лента подается, хотя она не порвалась. Но Декер дюйм за дюймом толкал, растягивал и опять толкал, пока, наконец, не растянулся во весь рост, и все его триста пятьдесят фунтов легли на противника.
Леопольд дышал сейчас рывками. Он дернулся всем телом, стараясь сбросить Декера. Но у него на груди сидел слон.
И тогда Декер принялся делать то, о чем даже не думал, когда сцепился с Богартом, поскольку ни секунды не желал смерти агенту ФБР. Не будь на нем этой липкой ленты, он бы уже убил Леопольда. Но он все равно убьет его, просто нужно немного терпения.
И Амос начал постепенно, по чуть-чуть, сдвигать правое плечо в новую сторону, пока левое плечо и предплечье по-прежнему давили на руку противника, оставляя его безоружным.
Этот «Смит и Вессон» больше никого не убьет.
Леопольд продолжал пинаться, толкаться и корчиться, однако свободного места у него было немного, а теперь становилось еще меньше. Глаза Декера были по-прежнему зажмурены, но сейчас из-под век текли слезы боли. К горлу подступила желчь, и его вытошнило на Леопольда.
Тот давился, отплевался и матерился. Он знал, что время на исходе, и не собирался уходить тихо.
Декеру было чудовищно больно; из раны опять потекла кровь. Он чувствовал, как с кровью вытекают и его силы. Но на самом деле ему не требовалась сила. Ему нужно было сосредоточить всю свою массу в одной конкретной точке. Так что он продолжал работать над этим и, в конце концов, его плечо вошло в ту расщелину, куда так стремилось.
Под подбородок Леопольда, прямо напротив его горла.
И тогда Декер собрал весь свой вес в этой точке. Его босые ноги уперлись в бетон, обретая сцепление и рычаг, и он толкнул вперед таз, а вместе с ним — свое огромное плечо, вбивая его в горло мужчины напротив трахеи и выдавливая из груди Леопольда остатки воздуха. От усилий живот Декера ходил ходуном в прорехе рубашки. По телу стекал пот, хотя в помещении было холодно. Амос не собирался останавливаться, пока не закончит. Сердце колотилось, как ненормальное. Его тошнило. Голова собиралась лопнуть. Но Декер не думал об этом. Все его мысли сейчас сводились в одну — убить этого человека.
Амос концентрировал свой вес, собирал его в одну точку. Ему хотелось весить тонну. Он давил и давил, будто раз за разом толкал на поле тренажер-волокушу. Декер не отличался талантом на футбольном поле, но его мотор никогда не останавливался. И никто, от суперзвезд до новичков, не работал упорнее, чем он.
И сейчас была его минута. Одна игра, которая закончит все игры.
Он услышал судорожные вздохи, но этого было недостаточно.
Он продолжал давить. Он был пушкарским узлом. Он был констриктором.
Он не собирался останавливаться, пока все не закончится. Ни за что.
Он услышал бульканье, но этого было недостаточно.
Он надавил сильнее. Он был китом на пескаре. Он никогда еще так не радовался своему чертову ожирению. Он хотел растереть этот кусок дерьма. Хотел заставить его исчезнуть с лица земли.
Он услышал долгий низкий выдох, но этого все еще было недостаточно.
Он вдавил свое тело изо всех сил. В голове зажужжал ЦВМ. Все жертвы, все лица мелькали перед его мысленным взором, пока он медленно убивал их убийцу.
Потом ЦВМ замедлился. Осталось только два лица. Кэсси и Молли. Только их Амос видел сейчас в огромной пещере, которой стал его разум. Туда вмещалась проклятая вселенная; она была такой большой и все продолжала расширяться. Но прямо сейчас в ней было только два лица. Больше ничего. И это казалось совершенно уместным. Совершенно правильным.
Декер надавил еще раз, бормоча: «Я люблю тебя, Кэсси. Я люблю тебя, Молли. Я так вас люблю».
Потом он услышал… ничего. Совсем ничего.
