Курсант авиационного училища Щербак вместе с товарищами следил за контрольным прыжком своего однокашника. Жутким оказался этот прыжок: парашют не раскрылся, и курсант, сжавшись в ничтожный комок, упал на зеленую поляну. Его уже не могли спасти ни любовь матери, ни теплые слезы девчонки, где-то тосковавшей по нему. Парни растерялись, дрогнули, отчаяние засветилось в их глазах, и этот видимый страх нужно было немедленно убить, обратив его в добрую веру. Курсант Алексей Щербак сказал командиру: «Разрешите повторить прыжок?» — и зашагал на негнущихся ногах к самолету. Страх не отпускал его, уносил вихрем в небо, в ужас, но он прыгнул, и следом за ним пошли другие.
Тогда Алексею был двадцать один год…
* * *
В коридоре появилась секретарь суда и молчаливым взглядом пригласила в зал подсудимых и молодых милиционеров, которые тут же побросали в урну свои недокуренные папироски и направились за ней.
Щербак и Каныгин вошли в переполненный зал, осмотрелись.
На своем обычном месте, к которому привык за дни суда, сидел главный инженер Бурцев, только что выбритый в парикмахерской, — от него шел приятный дух легкого одеколона. Рядом с ним пристроился Тимофей Девяткин, опавший с лица, жалобно пряча глаза, повторяя про себя одно и то же: «Как же я, дурак, напоролся?»
Открылась дверь. Вошли прокурор и адвокат. Они заняли свои места. Стулья в полной тишине капризно проскрипели.
Секретарь суда объявила: «Встать, суд идет!» Прогрохотали сиденья, и перед стоявшей умолкнувшей публикой появились Градова и народные заседатели.
Судьи заняли свои места и тоже остались стоять.
Кто-то шумно открыл дверь.
Недовольно вскинув глаза, Градова узнала вошедшего человека.
«Маша! — послышалось ей, хотя она знала, что это совсем не так. — Здравствуй, Маша!»
Да, это был он! Что-то гулко загремело, загрохотало в ее дрогнувшем сознании, и она, стараясь скорее, как можно скорее успокоиться, нашла в себе силы, чтобы обрести хотя бы временный покой в душе, но все равно ощущение невероятной тревоги не оставляло ее.
Это был Степан Смолин.
Он сделал все, чтобы прийти на помощь товарищу, который, может быть, оступился или покачнулся от жестокого удара судьбы; он пришел, чтобы встать рядом с ним, плечом к плечу, как когда-то, когда их жизнь измерялась мгновениями отчаянной дерзости; он пришел, чтобы обнять друга, с которым не один раз бросал в котелок со спиртом боевые награды, выпивая за боевую удачу, и сказать ему: «Мы с тобой еще побарахтаемся, старый черт!» Он стоял у дверей и видел Алексея, стоящего с опущенной головой, ощущал духоту, словно в зале ожидания вокзала, и плохо понимал, отчего здесь так много людей, разных и взволнованных. Степан пристально оглядел всех, и его догадка, что Маша может осудить Лешего, обрела живую реальность, ясную до конца, и от этого летчик едва не задохнулся — случайность показалась ему такой несуразной, что захотелось горько заплакать, как в детстве, когда он был мальчишкой и его обижали.
Каныгин вдруг почувствовал неведомую боль под лопаткой. Он уперся руками в перекладину барьера и шепнул:
— Худо мне…
Алексей не услышал голоса Федора. Каныгин, сжав зубы, старался смотреть на судью, но в глазах его рябило.
— «…Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…» — читала Градова.
Зал медленно поплыл. Сначала влево. Затем вправо.
— Леша… — шепнул Каныгин.
Алексей не отозвался.
— «…В ходе судебного расследования суд установил, что подсудимые Щербак и Каныгин не совершили деяний, предусмотренных Уголовным кодексом…»
Каныгин весь напрягся, стараясь уловить слова приговора, но шум в голове заглушал все.
— «…Суд признает Щербака и Каныгина невиновными и выносит оправдательный приговор…»
Лицо Каныгина покрылось испариной. Он стоял с раскрытым ртом и прерывисто дышал.
Алексей увидел серое мокрое лицо Федора и понял, что ему плохо. Он подхватил покачнувшегося технорука и хрипло крикнул:
— Дайте воды!
Секретарь суда проворно выскочила из-за стола и схватила графин. Все молча слушали, как булькала вода, наполняя стакан.
И снова зал вздрогнул, оттого что Евстигнеев выронил из рук очки, которые упали на пол и разлетелись вдребезги.
Дождавшись, когда Каныгин пришел в себя и виновато посмотрел на нее, Градова, стараясь не замечать статную фигуру человека, одетого в форму летчика гражданской авиации, зачитала определение суда. В связи с тем что в процессе судебного разбирательства установлены факты совершения свидетелем Девяткиным поджога, а также за дачу ложных показаний он привлекается к уголовной ответственности.
— Суд установил меру пресечения: взять свидетеля Девяткина под стражу в зале суда, — сказала Градова.
Девяткин неловко взмахнул рукой, хотел что-то крикнуть, но только шевелил губами и мотал головой. Рядом с ним уже стояли два милиционера. Он, зло оглянувшись на судью, пошел под конвоем из зала.
Затем Градова огласила частное определение суда, из которого следовало, что в ходе судебного разбирательства установлен ряд очевидных фактов некомпетентности главного инженера Бурцева, и в силу этих обстоятельств суд рекомендует администрации рассмотреть вопрос о возможности его дальнейшего использования на руководящей работе.
Отчаяние охватило Бурцева, когда он услышал эти слова. Он понял, что проиграл.
И он ушел. Ушел один…
Когда закончился суд, Градова подошла к Смолину.
— Каким ветром, Степан?
— Попутным.
— Я рада этому ветру.
— Я тоже. Встреча с другом всегда приятна. Ты знаешь, кого ты судила?
— Знаю. Очень хорошо знаю. Этот человек когда-то предал меня.
— Маша!
— Ничего не понимаю… Сам говорил, что вывез меня ты!
— Говорил. Только пойми. Это Леший заставил меня слетать за тобой в Кремневку. Он не мог.
— Ты ради него приехал?
— Ради него.
— Боялся? И приехал рассказать, как это случилось?
— Да.
— Ничего бы не изменилось, Степан. Ты веришь мне?
Отсняло лето, и вместе с сентябрем в Сосновке грянули дожди. На одном из первых уроков литературы Костя Котов писал сочинение на вольную тему. Склонившись над тетрадкой, он смотрел на чистую страницу, будто ожидал от нее помощи или подсказки.
Перебирая в памяти отрывочные и бессвязные воспоминания своей жизни, Костя откинулся на спинку парты и повернулся к окну, за которым послушно текла река. И не верилось, что совсем недавно она с бешеной силой сокрушила запань. Мальчишка закрыл глаза, вспоминая картины недавней аварии.
Он прислушивался к спокойному плеску реки, но совеем другой, хрупкий звук, тоскливо однообразный, овладел его слухом, и ему почудилось, что все случилось сейчас, а не в тот день, когда он прибежал к дороге, где, спасая девочку, наступившую на сорванный ветром электропровод, погиб его отец. Тогда Костя упал на грудь отца и вдруг услышал, как в нагрудном кармане пиджака тикают в тишине отцовские часы.
Тоненький звук в простые две нотки «тик-так» все еще гремел в ушах, словно требовал рассказать о себе.
Костя склонился над тетрадкой. Но опять не написал ни строчки.
Память уже повела его к заливу, где был устроен учебный сплавной полигон. Здесь молодые сплавщики мерились силой с затором бревен — привыкали бегать по скользким лесинам, орудуя длинными баграми.
Костя помнил, как стоял в отцовских бахилах, ожидая, когда Щербак скажет ему: «Развороши затор», и, едва услышав его команду, с детской удалью прыгнул из лодки на бревно, перескочил на другое и, добравшись до места, где пучился затор, прицелился багром в главное непокорное бревно. С третьего удара он сбил его.
И тогда Щербак сказал:
— Видно, что ты на сплавной улице родился.
Костя долго еще поглядывал в окно, вспоминая всех, кто окружал его, а потом начал писать.
«Когда я был маленький, мне хотелось убежать куда-то, где интереснее жить, чем у нас в Сосновке. Мама говорила, когда я подрасту, это пройдет. И вот мне четырнадцать лет, и пароходные гудки зовут меня в дорогу. Но вдруг все сразу проходит, когда я думаю об одном человеке. Мне хочется стать таким, как он, — Алексей Фомич Щербак, начальник нашей Сосновской запани».
Семен Семенович Клебанов — драматург, член Союза кинематографистов СССР, член Главной сценарной редакционной коллегии киностудии имени М. Горького. Он автор нескольких книг прозы: «Особое мнение», «Севастопольская тетрадь», «Тайна моего города», «Спроси себя» и др.
Печатался в журналах «Москва», «Молодая гвардия», «Огонек».
По повести «Спроси себя» поставлен одноименный двухсерийный телевизионный фильм.
