Я врала без зазрения совести, потому что с того момента, как узнала, что беременна, курить мне не хотелось совсем и табачный дым начал вызывать даже отвращение, а кофе Валя мне категорически запретила, но я и от этого не страдала.
— Да, Елена, загнала ты себя,— сочувственно пробормотал Солдатов.
— А с желудком у тебя что? — спросил Чаров.
— Так давно же известно, что все болезни от нервов,— я пожала плечами.— Вот гастрит и обострился. Да ничего страшного,— успокоила я их.— Я с завтрашнего дня в архив переселяюсь, буду в бумажках копаться, а это занятие мирное, можно даже сказать, успокаивающее. Надо мне кое-что до конца в этой истории прояснить.
Эти слова вернули их к нашей проблеме и они почти в один голос воскликнули:
— Ну, что тебе узнать удалось?
— Практически все, кроме... Чур, не смеяться! Мотивов. И предупреждаю сразу — рассказать ничего не смогу, не обижайтесь. Кстати, Семеныч, ты сказал Наумову, что ему бояться до декабря нечего?
— Сказал, конечно, но он жаждет подробностей.
— А что? Имеет право, да вот только всего я ему тоже сказать не могу, так что вы в этом отношении не одиноки и поводов для смертельной обиды у вас нет. Где он сейчас?
— Здесь. Он уже несколько дней, как целыми днями на заводе торчит,— хмыкнул Солдатов.
— Да-а-а? — удивилась я.— С чего бы это?
Мужчины только переглянулись и Чаров сказал:
— Сходи сама посмотри. Лучше один раз увидеть...
— Ну, вы меня заинтриговали,—сказала я, поднимаясь.— Хорошо, пойду доложусь.
В коридоре меня дожидались Слава, чей взгляд светился яростной надеждой, и Сергей.
— Ребята,— начала я.— Вопрос решился положительно...
— Какой вопрос? — удивленно спросил Сергей.
— Это тебе потом Вячеслав объяснит,— отмахнулась от него я.— Но! Это будет не завтра и даже не послезавтра. Поэтому требование у меня к вам пока только одно — держаться в рамочках и ни во что не встревать. Потому что, если вы чего-нибудь устряпаете, то... Сами понимаете, не маленькие. Ясно?
— Ясно, Елена Васильевна,— хриплым голосом ответил Слава и, прочистив горло — тут я поняла, как он до этого волновался — спросил: — А вы будете продолжать этим делом заниматься?
— Да. Сейчас расскажу кое-что Наумову, а с завтрашнего дня засяду в архиве. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что мне очень сильно рожа того мужика в «Русском бистро» не понравилась и я предлагаю сказать Николаю Сергеевичу, что вам в Москве угрожали и вам по-прежнему нужна охрана,— твердо глядя мне в глаза, сказал он.— И мы будем при деле, и вам спокойнее.
— Хорошо,— согласилась я.— Только я это по-своему сформулирую: мне будет спокойнее, что вы при мне,— я посмотрела на Сережу, который непонимающе переводил глаза с меня на Славу и обратно, улыбнулась и сказала: — Ну, теперь можешь рассказать Сергею в чем дело, но помните, что до того момента, как вы официально отсюда уйдете, никому ни слова и постарайтесь здесь без крайней необходимости не показываться.
Они закивали головами: Слава — понимающе, а Сергей — наоборот, совершенно растерянно, а я пошла к директорскому кабинету и услышала за спиной, как Вячеслав говорит Сергею:
— Пойдем на улице поговорим.
Около дверей приемной все также стояли двое охранников, да еще двое таких же были внутри, а вот за столом секретарши вместо клоуноподобной Маньки сидела вполне симпатичная молоденькая блондиночка в длинной черной юбке и белоснежной блузке, из косметики на лице — только необходимый минимум.
— Здравствуйте, я Лукова. Николай Сергеевич один? — спросила я и была очень удивлена, услышав знакомый Манькин голос.
— Да, Елена Васильевна, проходите, пожалуйста.
Я внимательно присмотрелась к девочке и глазам своим не поверила — это действительно была Мария, она же Анжела. Ничего себе! Кажется я пропустила много интересного!
— Спасибо, Маша,— растерянно сказала я, но, войдя в кабинет и взглянув на Наумова, растерялась еще больше.
Внешность свою он, конечно же, изменить не мог, но вот облагообразить ее с помощью стрижки, небольших аккуратных усов и удачно подобранных очков ему вполне удалось — над ним явно потрудился очень недешевый стилист, даже его глистообразная фигура стала смотреться в строгом светлом костюме более солидно.
— Здравствуйте, Елена Васильевна,— произнес он, поднимаясь из кресла мне навстречу.— Как съездили? Надеюсь, успешно?
— Съездила не без пользы, Николай Сергеевич,— ответила я, понемногу приходя в себя и снова обретая способность соображать.— А вот сейчас, глядя на вас и Марию, понимаю, что ваши планы претерпели значительные изменения и вы уже не собираетесь, получив наследство, тут же уезжать из города. Я права? Что произошло?
— Мы поговорим с вами об этом немного позже,— сказал Наумов, делая рукой приглашающий жест в сторону кресел.— А для начала мне хотелось бы послушать, что вам удалось узнать.
— То, что за компанией «Доверие» стоит родственник дореволюционного хозяина завода Готтфрид фон Лоринг, проживающий сейчас в Колумбии, в Картахене. Именно он является заказчиком всех совершенных убийств,— сказала я, мысленно добавив: «Кроме тех, что организовал ты сам».— А действующий по его поручению в России человек собирается предложить вам продать ваши акции,, когда вы вступите в права наследования.
— А кто исполнитель? — спросил Наумов, крутя обручальное кольцо на безымянном пальце, но уже левой руки, как, впрочем, вдовцу и положено — он явно стремился быть респектабельным.
— Он недосягаем,— твердо ответила я.
— Значит завод нужен Лорингу,— медленно сказал Наумов.— Зачем? Что может его здесь так сильно привлекать? У вас есть на этот счет какие-то соображения?
— Я думала об этом и хочу засесть в архиве, чтобы попробовать это выяснить. Но, Николай Сергеевич, даже если мы будем совершенно точно знать, что ему здесь надо, мы все равно не сможем ему противостоять, точнее тому, кто на него работает. Вы понимаете, о ком я,— я намекала на киллера.
— Я с вами не согласен, Елена Васильевна,— покачал головой Наумов.— Если мы будем точно знать, что его здесь привлекает, то нам вполне по силам сделать эту вещь для него совершенно непривлекательной. И для этого у нас еще есть в запасе время. Тогда он потеряет интерес к заводу и, соответственно, не станет выбрасывать деньги на ветер, оплачивая услуги того, кого вы имеете ввиду. А искать причину его столь пристального интереса, как вы правильно решили, следует в прошлом завода,— он немного подумал.— Или Лоринга. Что вам для этого надо?
Я смотрела на Наумова и поражалась произошедшей в нем перемене, хотя перемене ли? Это ведь только внешне он изменился, а голова его как была при нем, так и осталась. Да, не зря его Морда Гадюкой звал. Если он в этой истории уцелеет, то далеко пойдет. А жаль!
— Письмо от завода на имя директора архива с просьбой разрешить мне поработать с документами и Малыш с Карлсоном. Если после моей встречи в Москве, которая прошла в отнюдь не теплой и дружественной обстановке, я еще начну копаться в прошлом — а это, согласитесь, вполне может выплыть наружу — мне потребуется охрана. Конечно, от того, вы понимаете, о ком я говорю, не спасет никто и ничто, но мне все-таки будет спокойнее. Кстати, вы написали завещание в пользу государства, как я вам советовала? — поинтересовалась я.
— Конечно,— он кивнул головой.— Еще летом. Ну, хорошо,— сказал он, собираясь подняться из кресла.— Письмо будет готово через пять минут, а ребята будут в вашем распоряжении столько, сколько потребуется. Что-то еще?
— Сейчас не знаю, в случае чего позвоню. А пока скажите мне все-таки, почему вы изменили свои планы?
— Потому что ко мне обратились с весьма выгодными предложениями очень серьезные иностранцы, готовые вложить в завод немалые деньги. И, если, бог даст, я в декабре стану хозяином контрольного пакета, то с их помощью смогу расплатиться с долгами, а там и завод к жизни вернуть. Так что никаких казино, стриптиз-баров и аква-парков! Здесь будет нормальное производство,— с этими словами Наумов встал, давая мне понять, что разговор окончен.
