и только ворочал головой с видимым трудом, будто в шее у него образовался прострел. Яровая подобралась, напряглась, пальцы сжимали кожаные подлокотники, оставляя в них вмятины. Теперь Бабкин намного внимательнее наблюдал за ней, не за мужем.
– Сделка, – напомнил Макар. – Завтра утром я поделюсь со следователем своими умозаключениями. Или я сделаю это прямо сейчас, если не скажете, где вы держите кота.
…В конце концов они оба встали и последовали за сыщиками – через кабинет, через большую комнату, через длинный коридор, – подобно двум призракам, в тоске плывущим за живыми. Сергей ожидал, что Юрий станет умолять их никому ничего не рассказывать, напирая на то, что Горбенко осталась жива, а убийство Габричевского было самозащитой, и мысленно приготовился к тягостной сцене… Но муж с женой обменялись неразличимыми тихими фразами, и Юрий мазнул ладонью по выключателю. Комната, через которую они прошли, погрузилась в темноту. Прихожая была едва освещена – свет выбивался из-за приоткрытых створок шкафа с обувью. Бабкин, по привычке оставивший куртку на вешалке, потянулся снять ее.
– Я бы не советовал, – отчетливо проговорил Илюшин, обращаясь к двум смазанным фигурам за его спиной. Едва намечавшееся движение оборвалось, оба застыли, как в детской игре «Море волнуется раз». – Допустим, у вас все получится. Подумайте вот о чем: мое тело вам двоим удастся вытащить из квартиры. Но его, – Макар кивнул на Бабкина, – вы даже с места не сдвинете. Это план такого же уровня осуществимости, как с одноглазым котом. Вы не учитесь на собственных ошибках, Любовь Андреевна. Это очень печально, – заключил он с огорчением.
Бабкин с курткой в руках в изумлении обернулся к черным силуэтам. Те отступили в глубину коридора.
– Вы что, ножом меня собирались пырнуть? Или как?
– Нам лучше поторопиться, – уже из-за приоткрытой входной двери позвал его Макар.
– Ну вы, братцы, даете, – беззлобно сказал Сергей, набросил куртку и вышел.
Идя к машине, он позвонил Маше и предупредил, что надолго задержится, пусть идет спать, не дожидаясь его. Маша пообещала, что ляжет, вот только досмотрит сериал. Раньше Бабкин не усомнился бы, что Маша, закончив серию, не удержится и запустит следующую и будет сидеть хоть до утра, пока ключ не щелкнет в скважине. Но теперь, после рождения Алисы, он был уверен, что все произойдет так, как она сказала: Маша досмотрит «Теорию большого взрыва», выключит ноутбук и через пять минут будет крепко спать.
– А если Яровая снова соврала? – спросил он Макара, когда завел машину.
Илюшин пожал плечами:
– Это выяснится примерно через час.
Поселок располагался на юго-востоке Московской области. Бабкин построил в навигаторе маршрут и некоторое время сидел молча, рассматривая извилистую зеленую линию.
– Они реально на нас напали бы, как считаешь? – спросил он.
Макар помолчал, разминая пальцы поочередно на каждой руке, словно перед дракой.
– Они довольно неумны, – сказал он наконец. – И чувствуют себя загнанными в ловушку. Им обоим кажется, что между ними и свободой стоим только мы с тобой. У них… – Он замялся, подбирая слова. – У них обоих очень плохо с воображением.
– Зашибись, – только и сказал Бабкин.
Первую половину пути до поселка он представлял, что было бы, если бы Юрий пропорол ему печень. Заодно осмысливал, как получилось, что Илюшин, который шел по коридору первым, каким-то образом почувствовал опасность, а сам он, будучи заранее предупрежден, – нет. «Это из-за кота», – сказал себе Бабкин не в оправдание, но в объяснение. Когда Яровая призналась, где находится кот и что она с ним сделала, а главное, что она планировала с ним сделать, он на некоторое время выключился из реальности. За время службы Бабкин повидал много неприятных вещей. Он видел смерть в довольно неприглядном виде, встречал разнообразных упырей и вурдалаков. Не так давно он задержал даму, которая пыталась убить собственного несовершеннолетнего внука. Но манипуляции с котом… Двадцать первый век, образованная женщина, и она собиралась… Он не хотел об этом думать – и в то же время не думать не мог.
– Как считаешь, он там живой? – спросил Сергей, когда они выехали на МКАД.
– Вряд ли, – сказал Илюшин. – Ящик в земле, без утепления… В его интересах было помереть как можно быстрее.
Бабкин кивнул.
– Не надо посвящать Касимова в подробности, – сказал он, когда свернули на Октябрьский проспект. – Кота украли – кот издох. Всё.
– Согласен, – сказал Макар.
3
…Темнота, фонари, коттеджи, заборы, брехливые собаки за заборами… Когда они заехали в поселок, было почти два часа ночи. Бабкин медленно вел автомобиль по узким улицам, то и дело в свете фар вспыхивали номерные знаки припаркованных на обочине машин. Кто-то мелкий, вытянутый, как ласка, выкатился прямо под колеса и промчался перед ними, исчезнув в подворотне. Глухо и страшно залаял пёс.
– Вот ее дом, – сказал Макар.
Калитку открыли ключом, который предусмотрительный Илюшин забрал у Яровой. Связка громыхала у него в кармане, пока они шли по дорожке через сад, из-под яблонь на них глазели садовые гномы, гномов было много, Бабкин включил фонарик и выхватывал из темноты их бородатые личики и облупившиеся колпаки. Мокрая трава, мошкара вьется и назойливо лезет в глаза. Луна застыла в небе – пожелтевшая кость с отчетливыми следами зубов. В голову лезло черт знает что. Ума Турман пробивала кулаком крышку гроба, выхаркивала землю из легких, шла с перепачканным непроницаемым лицом в своем желтом комбинезоне, а у кота нет кулаков, никто не тренировал этого кота, не обучал его ломать доски. И ладно бы – кот! Бабкин этого кота, если на то пошло, не знал, видел только на фотографиях, к тому же тот был старый и больной, и давайте начистоту, уже, может, отжил свой век, но вот Касимова-то Бабкин знал, щуплого и с залысинами Касимова, который про свою жену говорил – как он выразился? – «мы с ней очень дружны». Он был знаком с Касимовым, который дружил со своей женой, и с боязливой Оленькой, и с Людмилой Марковной с ее запутанной семейной жизнью, и именно из-за них проклятый кот все-таки имел значение.
Нельзя убивать кота. Вдруг у него человек дома один.
Тяжелая была жизнь у глупого зверя, но потом ему повезло, попал к Оленьке, Людмиле Марковне и Касимову, и четыре-то года он прожил хорошо, правда ведь, правда? Бабкин уцепился за эти четыре года и крепко держал их в голове: что такое три дня под землей по сравнению с четырьмя годами в любви и заботе, верно? Спасительная арифметика: триста шестьдесят пять умножить на четыре, получим без малого полторы тысячи – полторы
