— Боюсь, он не очень похож на диссидента или борца за права человека. Не тот формат.
Кафферти снова улыбнулся, но ничего не ответил.
— Кстати, насчет того вечера в отеле… — вспомнил Ребус. — Сначала ты выпил с Федоровым, потом сидел за одним столиком с Андроповым и с министром Бейквеллом… О чем вы говорили?
— Я, кажется, уже объяснял: когда я угощал Федорова коньяком, то понятия не имел, кто он такой.
— И ты, конечно, не знал, что Федоров и Андропов вместе выросли?
— Конечно, нет.
Ребус щелчком стряхнул пепел с сигареты.
— Итак, что же вы обсуждали с министром экономического развития?
— Готов спорить, что тот же вопрос ты задавал и Сергею.
— И как, ты думаешь, он ответил?
— Наверное, он сказал, что мы обсуждали экономическое развитие. Это, кстати, правда.
— У меня сложилось впечатление, что вы охотитесь за земельными участками. Андропов дает деньги, а ты выступаешь как его доверенное лицо.
— Все совершенно законно, — повторил Кафферти.
— Интересно, знает ли Андропов, что ты уже был землевладельцем, точнее — домовладельцем? Знает ли он о битком набитых жильцами крошечных квартирках, где не соблюдались ни правила пожарной безопасности, ни даже элементарные санитарные нормы, или о том, как ты прикарманивал и обналичивал чеки социальной службы?
— Ты, похоже, начинаешь хвататься за соломинки, не так ли? Можно подумать, тебя уже сбросили туда…
Кафферти показал на канал.
— Квартира на Блэр-стрит тоже принадлежит тебе. Ты сдаешь ее Нэнси Зиверайт и Эдди Джентри… — Всего двое жильцов, подумал Ребус, только сейчас сообразив, насколько необычно это было для Кафферти. — А Нэнси дружна с Солом Гудиром… Настолько дружна, — добавил он после короткой паузы, — что покупает у него дурь для себя и своих подруг. В тот вечер, когда Сол получил на Хаймаркете удар ножом, Нэнси наткнулась на труп Федорова, и произошло это аккурат на той самой улице, где Сол живет. — Ребус наклонился к гангстеру. — Понимаешь, к чему я веду?.. — прошипел он прямо в лицо Кафферти.
— Не совсем.
— Буквально несколько часов назад русскому консульству вдруг загорелось вывезти тело Федорова в Россию — для похорон.
— Я же говорю, Ребус, — ты пытаешься хвататься за соломинки.
— Это не соломинки, Кафферти, это цепи. И мне кажется, ты знаешь, на кого они в конце концов будут надеты.
— Ты не думал о том, чтобы самому начать писать стихи?
Кафферти говорил спокойно, но Ребус заметил, что гангстер слегка отодвинулся.
— К сожалению, в моих представлениях «Кафферти» сочетается только с эпитетами «мошенник» и «мерзавец».
Кафферти широко улыбнулся, демонстрируя работу дантиста, которая явно обошлась владельцу недешево. Потом он потянул носом воздух и зашагал к дальнему концу моста.
— Я вырос неподалеку отсюда, — бросил он через плечо. — Ты об этом знал?
— Мне казалось, что ты из Крейгмиллера.
— Да, но моя тетка и дядя жили в Горджи, они и присматривали за мной, пока мать работала. Папаша-то сделал ноги примерно за месяц до моего рождения… — Кафферти повернулся к Ребусу: — Ты ведь не из города, верно?
— Из Файфа.
— Тогда ты, наверное, не помнишь скотобойню. Время от времени из ворот вырывался разъяренный бык, тогда власти включали сирену, как при воздушном налете, а нас, детей, держали взаперти, пока не приезжали отстрельщики. Один раз я смотрел из окна и видел, как все происходило. Бык — огромный, черный зверь, весь в пене, с открытой алой пастью, из которой валил пар, — настолько одурел от свободы, что скакал и вскидывал задом, словно теленок. — Кафферти немного помолчал. — Он все прыгал и прыгал, пока приехавший охотник не всадил ему пулю прямо между рогами. Я видел, как у быка подогнулись колени, как остекленели глаза… После этого мне долго казалось, что это был я — последний в мире свободный бык.
— Ну ты и сейчас еще бычара хоть куда, — заметил Ребус.
Кафферти грустно улыбнулся.
— Дело в том, — сказал он, — что теперь мне все чаще кажется: последний свободный бык — это ты, Джон. Ты храпишь, лягаешься и бьешь рогами воздух, потому что никак не можешь смириться с мыслью о том, что я теперь занимаюсь исключительно законными делами.
— Боюсь, что эта мысль так мыслью и останется. К действительности она не имеет никакого отношения. — Ребус бросил окурок в воду. — Зачем ты позвал меня сюда, Кафферти?
Гангстер пожал плечами:
— В последнее время нам с тобой не часто выпадает возможность поговорить один на один. Когда вчера вечером Сергей сказал, что ты за нами следишь… Что ж, возможно, именно это заставило меня встретиться с тобой.
— Я тронут.
— В новостях сказали, что расследование возглавил инспектор Старр. Что, тебя уже выперли?.. Хорошо хоть пенсия у тебя должна быть неплохая.
— И абсолютно законная.
— Теперь у Шивон появится возможность проявить себя.
— Она — достойный противник, Кафферти. Тебе с ней не справиться.
— Поживем — увидим.
— Думаю, что увижу, — кивнул Ребус. — И думаю, ждать придется недолго.
Кафферти отвернулся, переключив свое внимание на бетонный забор, ограждавший строительную площадку.
— С тобой приятно побеседовать, Джон. Даже не скажешь, что тебе остались считаные деньки.
Но Ребус не собирался сдаваться:
— Ты слышал, что случилось с тем русским, с Литвиненко? На твоем месте я был бы поосторожнее в выборе партнеров.
— Не думаю, что кто-то захочет меня отравить. Андропов и я на многие вещи смотрим одинаково. Через каких-нибудь несколько лет Шотландия станет независимой — в этом нет никаких сомнений. Нефти в Северном море хватит еще лет на тридцать; потом можно будет осваивать богатейшие месторождения в Атлантике. Один бог знает, сколько ее там! В худшем случае нам придется заключить договор с Вестминстером, но даже тогда нам достанется не меньше восьмидесяти-девяноста процентов пирога. — Кафферти слегка пожал плечами. — А когда мы разбогатеем, то начнем вкладывать средства в наши обычные развлечения — выпивку, наркотики, азартные игры. В каждом крупном городе мы построим суперказино и будем сидеть и смотреть, как денежки рекой текут к нам.
Ребус хмыкнул:
— Еще один план бесшумного вторжения?
— Русские всегда считали, что в Шотландии должна произойти революция, но тебя-то это не затронет, правда? Ведь ты к тому времени навсегда выйдешь из игры…
Кафферти помахал рукой и повернулся к нему спиной.
Ребус еще немного постоял на мосту, хотя и понимал, что ничего больше не выстоит. Тем не менее он не спешил уходить. Вчерашний Кафферти был актером, представлявшим на сцене в окружении реквизита и статистов. Сегодня он был другим — задумчивым, почти печальным. Как много, подумалось Ребусу, у него различных масок. На все случаи жизни, наверное.
Он чуть не предложил Кафферти подвезти его до дома, но сразу отбросил эту мысль. С какой такой радости, в самом деле? Так и не сказав ни слова своему старинному врагу, Ребус повернулся и пошел к своей машине, на ходу закуривая еще одну сигарету. Как ни странно, рассказанная гангстером история о быке запала ему в душу. Быть может, размышлял Ребус, именно такой будет его жизнь на пенсии: непривычная, сбивающая с толку свобода, которая, как это ни печально, быстро закончится. Закончится, по всей вероятности, вместе с жизнью.
«Никакого тебе Леонарда Коэна, когда вернешься домой, — пообещал себе Ребус. — Ты и так слишком расклеился».
Вместо Коэна он поставил диск Рори Галлахера: «Большие пистолеты», «Фальшивый пенни», «Город шальных денег» и «Маленький грешник». Под Галлахера хорошо пошли три большие порции виски, правда почти наполовину разбавленные водой. После Галлахера он слушал Джеки Ливена и «Пейдж энд Плант». В какой-то момент Ребусу захотелось позвонить Шивон, но он быстро передумал. Пусть отдохнет, решил он, не стоит перегружать ее своими заботами. Поесть Ребус забыл, но голода не чувствовал.
Потом он задремал и проспал почти час. Разбудил его настойчивый звонок телефона. Ребус открыл глаза. Бокал с виски стоял на подлокотнике кресла, и он крепко сжимал его рукой.
«Надо же, ни капли не пролил! Ай да я!» — похвалил себя Ребус, поднося к уху мобильник. Номер на экране был ему хорошо знаком.
— Привет, Шив, — сказал он как можно бодрее. — Проверяешь, как я?..
— Джон…
По ее голосу он сразу понял: случилось что-то плохое.
— Давай, выкладывай, — добродушно проворчал Ребус и поднялся.
— Кафферти в больнице. В реанимации.
Она больше ничего не прибавила, и Ребус машинально пригладил волосы свободной рукой. В следующее мгновение он сообразил, что никакой свободной руки у него быть не должно. Опустив взгляд, Ребус увидел, что уронил бокал на ковер, и виски расплескалось на ботинки.
