Возле телефона-автомата давнишней конструкции, помнившего еще пятнашки пятидесятых годов, прибитого над обшарпанным письменным столом, чтобы можно было разговаривать сидя и делать записи, в луже крови почти нагишом лежал Шубарин. Следы пыток изменили его до неузнаваемости, но это был Артур Александрович. Камалов рывком оказался рядом и, положив голову Шубарина на колени, не обращая внимания на кровь, пытался привести его в чувство.
- Артур, я здесь... Артур, очнись, рядом я, Камалов...
Нортухта снова бросился к выбитому окну и вернулся с нашатырным спиртом из автомобильной аптечки, Камалов показал ему взглядом на телефон с болтающейся трубкой и сказал:
- Срочно вызови сюда реанимационную машину, позвони Саматову, чтобы приготовили палату в госпитале КГБ и собрали консилиум, мы будем там через полчаса.
Видимо, сильный раствор нашатыря подействовал или Шубарин слышал разговор, он вдруг открыл заплывшие в страшном кровоподтеке глаза и прошептал:
- Спасибо, вы всегда успеваете вовремя...
Камалов понимал: пока Шубарин в сознании, надо что-то узнать, чтобы действовать, в еще раз поднес тампон к лицу Артура Александровича.
- Где мы просчитались? Почему?
- Не просчитались. Сенатор увидел Стрельцова в аэропорту, - выдохнул с трудом меж выбитых зубов Шубарин.
- Чего они хотели?
- Узнать, почему Стрельцов следовал за мной и что меня связывает с вами и с Саматовым, а еще их интересовало, почему оказался в Италии Анвар Абидович.
- Они добились своего?
- Нет. Вы же видите. Я сказал, что, может, КГБ пасет меня самого и что не знаю никакого Стрельцова. А насчет Анвара Абидовича я сказал, что за деньги устроил тому миланские каникулы. Вы уж срочно переведите его куда-нибудь, иначе сегодня-завтра они доберутся до него, а он пыток не выдержит... Я думаю, дело с партийными деньгами мы еще провернем.
На краю жизни он думал о бывшем патроне и не забывал о своем долге, даже такие страшные пытки его не остановили. У Камалова от волнения навернулись на глаза слезы...
- Какие деньги, Артур, успокойся, а Тилляходжаевым мы с Саматовым займемся, я обещаю. Потерпи, сейчас "скорая" прибудет...
Чувствуя, что Шубарин пытается что-то сказать, борясь с уходящим сознанием, Камалов вновь поднес тампон с нашатырем. Шубарин вздрогнул, чуть приподнялся и слабым, едва заметным движением поломанной руки показал в дальний угол.
- Там какую-то девушку час назад привезли, когда ее вносили, я и очнулся, увидел над собой телефон.
Прокурор, осторожно положив под голову Артура Александровича свой пиджак, медленно направился в угол. Он уже догадывался, кто эта девушка. Когда он откинул грязное одеяло, увидел лежавшую навзничь Таню Шилову. Она была мертва. Он долго, в оцепенении, на время забыв про Шубарина, смотрел на ее прекрасное молодое лицо, застывшее словно в недоумении - за что? И вдруг, сжав кулаки, он дико, с надрывом, закричал:
- Ну все, гады, оборотни проклятые, теперь судить буду я...
Потом почти одновременно подъехали реанимационная и "скорая" из госпиталя бывшего КГБ, Нортухта монтировкой сорвал замок с двери, и Камалов сначала вместе с врачами вынес Шубарина, а затем сам, один, Татьяну. Как только машины уехали, шофер спросил застывшего в прострации прокурора:
- Хуршид-ака, куда вас теперь доставить - к Саматову, он просил заехать или позвонить, или вначале в госпиталь, определим Артура Александровича окончательно?
- Ты разве не слышал, как я поклялся Татьяне? - ответил Камалов непонятно и продолжил: - Поезжай к моему соседу...
- К какому соседу? - испуганно спросил Нортухта, решив, что с прокурором случился нервный срыв. Камалов понял, отчего вдруг испугался шофер, и пояснил:
- К Газанфару. Он через дом от меня живет. Эта мразь может знать, как заманили Артура в ловушку, может, и про Татьяну что-то поведает, она ведь за час до смерти хотела меня о чем-то срочно предупредить.
Когда подъехали к престижному кооперативному дому, Нортухта, подняв глаза на второй этаж, сказал радостно: "дома..." - он не раз подвозил Газанфара с работы. Поднялись вместе, позвонили, когда спросили - "кто?" - Нортухта небрежно ответил - "свои", - и дверь распахнулась. Увидев входящего следом за шофером прокурора, Газанфар кинулся в комнату, но Нортухта одним прыжком настиг его.
Камалов в ярости схватил Рустамова за грудки и выпалил зло:
- Подлец, из-за твоего предательства сегодня убили человека, и я поклялся, что буду сам судить оборотней, но прежде ты должен мне ответить на несколько вопросов. Кто выкрал Шубарина, Японца?
- Талиб, - мгновенно выдал Газанфар.
- А кто убил Шилову?
- Как убили?! Я же с ней расстался часа три назад, мы ужинали в "Лидо", испуганно съежился Рустамов, и прокурору стало ясно, что это дело не рук Газанфара.
- В "Лидо"? А кто еще сегодня там был? - спросил в упор Камалов.
- Сенатор. Миршаб.
- Они еще в ресторане?
- Нет, я думаю, сейчас они у Талиба, в загородном доме, ночью большой сходняк, решают, что делать с Японцем.
- Адрес?
- Не помню. Записку с адресом я отдал Сенатору в ресторане, но это точно в Келесе. Талиб мне по телефону сказал - если не найдете мой дом, спросите в чайхане, там, мол, любой подскажет.
Камалов переглянулся с водителем и сказал хозяину дома:
- Ты пойдешь с нами.
- Нет, только не в Келес! - забился в истерике Газанфар.
- А мы тебя туда и не собираемся везти, - отрезал грубо Камалов и пошел к двери. Нортухта следом повел Рустамова. Когда подошли к машине, Камалов сказал:
- Отвези его к Саматову, он ведь ждет от нас вестей, а я пойду домой, с меня на сегодня хватит. Завтра займемся и Талибом, в Сенатором, и Миршабом тоже...
Подав на прощание руку Нортухте, он долго не выпускал его ладонь, словно хотел что-то сказать, но потом вдруг обнял его и произнес:
- Прощай, ты хороший парень, Нортухта.
Достав из кабины свой автомат, не пряча, темной аллеей, через дворы, он пошел к себе... Растроганный шофер долго глядел ему вслед.
Дома Ферганец принял душ, словно смыл с себя грязь долгого дня, побрился, надел свежую сорочку и спортивный костюм. Потом быстро набрал 062 в заказал такси, на вопрос - "когда?" - ответил - "сейчас же", и назвал адрес. Порывшись в платяном шкафу, достал бронежилет, оставшийся у него после ферганских событий, взял дополнительный рожок с патронами к автомату. Все это он уложил в большую теннисную сумку, которой ни разу не пользовался после Вашингтона. Пистолет аккуратно засунул за пояс в застегнул молнию куртки. Выключив свет, спустился вниз. Машина уже ждала у подъезда. Таксисту он протянул пятитысячную купюру и сказал:, в Келес, к чайхане. Как только выбрались на улицу Амвра Темура, добавил: побыстрее, если можно.
Подъехав к чайхане, Камалов попросил водителя подождать и вышел из машины без сумки. В ярко освещенном зале трое мужчин играли в нарды, один из них поднялся и пошел навстречу позднему гостю. Камалов дождался хозяина на улице и спросил, как проехать к дому Талиба.
Чайханщик, оглядев темно-синий "Адидас" гостя, традиционную экипировку отечественных рэкетиров, довольно улыбнулся:
- Что же вы опаздываете, я еще час назад отвез большой казан плова домой Талибу. Сегодня у него много гостей, одни мужчины, наверное, большая игра предстоит, - ответил словоохотливый чайханщик и показал в сторону темнеющего оврага, где на взгорке ярко горели огни внушительного особняка.
- Да, большая игра. Пожелайте мне удачи, - сказал в ответ прокурор и протянул чайханщику тысячерублевку, чтобы у него развеялись последние сомнения.
- Спасибо, спасибо, - зачастил вслед старик, на Хуршид Азизович мыслями был уже далеко от чайханы.
Не доезжая метров сто до указанного адреса, Камалов остановил машину и, поблагодарив шофера, отпустил такси. Дождавшись, когда "Волга" исчезнет в темноте, он огляделся. Район оказался новостройкой, кругом, зияя пустыми глазницами окон, стояли недостроенные дома, лишь один, нужный ему, сверкал огнями. Да, при нынешних ценах на стройматериалы могут строиться только воры и взяточники, зло подумал Камалов. Подойдя ближе, он понял, что Талиб отгородился от соседей большим оврагом, где внизу журчала вода. Туда он и спустился, чтобы незаметнее подойти к дому. В овраге он достал из сумки бронежилет и надел его под куртку, проверил автомат и направился в сторону светящихся окон.
Окна первого этажа оказались темными, а вот весь огромный второй этаж полыхал огнями, и оттуда слышались громкий разговор и смех, судя по всему, с пловом они еще не расправились. Из оврага он поднимался осторожно, боялся собак, но их, на счастье, не оказалось. Он дважды обошел особняк со всех сторон, пытаясь найти лучшее место, откуда бы можно было быстрее ворваться на второй этаж, и пожалел, что у него с собой нет гранаты, вот она бы пригодилась. От волнения взмокли руки, и он, отойдя чуть поодаль, закурил, решил позволить себе последнюю в жизни сигарету. В момент, когда он сделал заключительную затяжку, собираясь выбросить уже выкуренную сигарету, слабый луч фонарика осветил его сзади с ног до головы.
