К сожалению, я не всем из них могу сейчас пожать руку при встрече — погибли Петр Давыдов и Валентин Баландин. Нет в живых Рукавишникова. Это он вместе с. Костей Яковлевым и Иваном Рябовым использовал рацию «Русского комитета» для передачи в Центр особо срочных сообщений.
Константин Александрович Яковлев жив. Он сейчас инженер связи, кандидат технических наук, влюблен в свое дело.
Я считаю своим долгом сказать, что ни я, ни мои товарищи не сумели проникнуть в «высшие сферы» рейха, никто из нас не имел доступа к секретным документам штабов сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил, мы не имели возможности на чувствительной микропленке фотографировать доклады высшего командования, планы развертывания промышленности. Да этого от нас и не требовали, наши руководители знали наши скромные возможности.
Но мы пусть немного, но сделали. Одно задание мы выполнили: наши всегда знали о планах Власова, знали, какую очередную антисоветскую пакость замышляет Жиленков, — мы знали об изменниках Родины почти все.
И когда после войны они упорствовали на допросах, юлили, врали, у следствия не было недостатка в неопровержимых фактах их подлой, преступной деятельности.
Генерал-полковника Болотина разбудил телефонный звонок. Снимая трубку, Анфим Иванович привычно посмотрел на часы — было ровно три.
— Слушаю, — сказал Болотин, поправляя свалившееся с ног одеяло.
— Докладывает дежурный майор Голубев. Подполковник Орлов доставлен в указанное место точно в срок, выбросился на парашюте.
— Связь с Орловым установлена? — спросил генерал.
Он не сомневался, что связь с подполковником Орловым есть. Болотин привык, что все, что делается по его приказам, всегда выполнялось четко, так, как было задумано. Иногда случались отклонения, но они составляли не правила, а редкие исключения из правил. Но хотя генерал привык, что его приказы выполнялись неукоснительно, он допускал и возможность неудач и в этих случаях требовал подробнейшего изложения их причин. Поэтому его подчиненные не боялись говорить генерал-полковнику правду, какой бы неприятной она ни была. Все знали: человек, сказавший неправду Болотину, переставал для него существовать. Формула отношения к людям такого сорта у Болотина была определенная: «Врет, значит, трус, а трусу в армии делать нечего!»
И на этот раз, несмотря на то, что всем, кто имел отношение к установлению связи с подполковником Орловым, было бы радостнее сообщить Болотину, что связь установлена и действует отлично, дежурный офицер приглушенным голосом сообщил генерал-полковнику неприятное:
— Связь с подполковником Орловым пока не установлена.
Болотин секунду помедлил, затем своим обычным спокойно-строгим тоном сказал:
— Как установят — доложите.
И, помедлив еще секунду, добавил:
— Если к шести ноль-ноль не установите — все равно доложите.
И положил трубку.
Больше Болотин уснуть не мог. Он лег, поплотнее укрыл озябшие ноги, закрыл глаза, но сон не приходил. Мешала тупая боль чуть выше поясницы — когда-то, перед войной, врачи находили у Анфима Ивановича недостаточность почек, даже нефрит, требовали строгого соблюдения диеты, еженедельных анализов, уговорили поехать в Железноводск, где Болотин провел скучнейший в жизни месяц. Анфим Иванович согрелся, и боль ушла, но сон все равно не приходил. Надо было бы встать, принять душ и браться за дела, но Болотин решил полежать еще немного, чтобы опять не вцепилась боль.
А дел у Болотина хватало.
Шла весна 1944 года. Готовилось очередное наступление Советской Армии. Четырем фронтам — 1-му Прибалтийскому и трем Белорусским предстояло разгромить вражескую группу армий «Центр» и фланговые соединения соседних с «Центром» групп армий «Север» и «Северная Украина», полностью освободить Белоруссию, часть Литвы и Латвии, открыть Советской Армии путь в Польшу и Восточную Пруссию.
В последних числах мая 1944 года план наступления, получивший название «Багратион», обсуждался в Ставке. На совещании присутствовал Верховный главнокомандующий Сталин, его заместители, начальник генштаба, все четыре командующих фронтами и члены военных советов. Когда обсуждались вопросы использования родов войск, материально-технического обеспечения, на заседание вызывались и другие маршалы и генералы.
Войска, готовившиеся к наступлению, имели на вооружении более шести тысяч самолетов, пять тысяч танков и самоходок, свыше тридцати тысяч орудий и минометов. В ста шестидесяти шести дивизиях, в двенадцати танковых и механизированных корпусах, в двадцати одной стрелковой, отдельной танковой и механизированной бригадах, в семи укрепленных районах насчитывалось около полутора миллионов человек, в том числе вновь созданная 1-я польская армия, включенная в состав левого крыла 1-го. Белорусского фронта.
К местам заправок самолетов и автомашин, танков и самоходок надо было доставить неисчислимые тонны горючего, масла. По «Багратиону», к началу наступления полагалось накопить по четыре-пять боекомплектов снарядов и мин. А перевозка только одного боевого комплекта для сухопутных войск требовала тринадцати с половиной тысяч вагонов. Кроме боевых комплектов, нужно было доставить хлеб и другое продовольствие, лекарства, бинты, кинофильмы, книги, газеты и тысячи других вещей: зубной порошок, мыло, водку, сапожную мазь, лезвия безопасных бритв — все, что нужно человеку для жизни. Хотя эта жизнь и называлась фронтовой, люди жили и хотели быть сытыми, обутыми, одетыми, они и не прочь были выпить, жадно расхватывали газеты и журналы, и если удавалось посмотреть, пусть в третий, пятый раз, кинофильм «Свинарка и пастух», или «Веселые ребята», или «Цирк», то этот день становился счастливым. Люди на фронте думали не о смерти, а о жизни, мечтали о будущем, надеялись на счастье.
Шла весна, всегда немного поздняя в Белоруссии, а в этот год особенно запоздавшая, — в мае в оврагах и лесах все еще лежали остатки серого, рыхловатого снега. Не во всех частях сменили зимнее обмундирование, поэтому требовались еще вагоны для доставки на фронт летнего обмундирования: сотен тысяч пар сапог, гимнастерок, брюк, фуражек…
Каждого человека из этой полуторамиллионной армии надо было не только одеть и обуть, накормить и напоить, дать возможность вымыться в бане, написать письмо домой, где этого письма ждали с надеждой и страхом, надо было добиться самого главного — чтобы каждый человек, кем бы он ни был — рядовым, сержантом, старшиной, офицером, генералом, хорошо знал свое место и свои обязанности в предстоящем наступлении. А сверхглавным было то, чтобы каждый человек твердо верил в победу, в неминуемый разгром врага. И хотя шел не 1941-й, а победоносный 1944 год, хотя в сердце каждого советского солдата жили битвы за Москву, Сталинград, сражение на Курской дуге, хотя были освобождены тысячи городов и сел — все равно требовались твердая воля и вера в победу, потому что враг еще не был раздавлен, враг был еще очень силен и сам, добровольно отступить на запад не хотел — его надо было гнать, уничтожать.
В предрепетиционные часы в зале, отведенном для занятий большого духового оркестра, можно не только слышать, но и наблюдать несобранность, нестройность. В негромкий, приглушенный общий звук вдруг ворвется нежный звук флейты, быстрый говор кларнета или испуганный смех саксофона — и снова ровный приглушенный гул. И все это до тех пор, пока не поднимется на свой командирский мостик дирижер, пока он не посмотрит на исполнителей спокойно-радостным взглядом и не подаст первого знака. И тогда уйдут от оркестрантов все заботы, кроме одной — хорошо сыграть, исполнить свою партию, и не только для того, чтобы показать свое умение, а для того, чтобы весь оркестр смог создать настоящую музыку.
Подготовка четырех фронтов к наступлению отдаленно напоминала обстановку репетиционного зала, только на территории этого «зала» могли свободно разместиться несколько западноевропейских государств и от первого аккорда грандиозного военного оркестра должны были содрогнуться и земля и небо.
До первого аккорда оставалось несколько дней, а пока шла подготовка: все действовали приглушенно, но энергично, сохраняя в тайне все, что полагалось держать в секрете; прорывались отдельные голоса более активных, кто-то взвизгивал невпопад — это было ненужным, досадным, но не главным. Находились люди, которые в подготовке к гигантскому наступлению пре-. следовали свои, мелкие и честолюбивые цели, — таких людей просто не могло не быть среди полутора миллионов человек, но, к счастью для страны, таких людей было ничтожное меньшинство, а большинство подчинялось высшей цели — сделать все для успеха наступления.
Своя роль была и у генерал-полковника Болотина — он должен был принять все возможные меры к тому, чтобы в тылу врага чаще грохотали взрывы, чтобы летели под откос и в реки поезда, горели на аэродромах самолеты, пылали цистерны с бензином, — на военном языке это называлось: слить в единый план действия партизан с действиями четырех фронтов, дезорганизовать оперативный тыл противника, срывать подвоз вражеских резервов к линии фронта. У партизан была еще одна задача — информировать советское командование о передвижениях врага. Помогать генерал-полковнику Болотину направлять действия партизан по плану «Багратион» обязаны были многие офицеры, в том числе и подполковник Алексей Иванович Орлов, посланный Болотиным в район Алехновичи для координации совместных действий войсковой и партизанской разведок.
