Была пятница, и он решил провести уикэнд с Вирджинией и дочками. Следуя установившейся привычке, он позвонил ей и сказал, что приедет. Он давал ей шанс сказать «нет», но она никогда после их развода не говорила «нет». Да и как могла она запретить отцу встретиться со своими детьми? «Какая женщина», – подумал Джонни. С Вирджинией ему повезло. Но, несмотря на то, что она была для него, пожалуй, дороже всех женщин, которых он знал, близости между ними быть уже не могло. Они смогут, пожалуй, сойтись в шестьдесят пять лет, когда выйдут на пенсию.
Вирджинию он застал в подавленном настроении, да и дочки были не в восторге от приезда отца, так как им был обещан уикэнд у подруг в Калифорнии, где они могли прокатиться на лошадках-пони. Джонни предложил отправить девочек к подругам и поцеловал их на прощание с насмешливой улыбкой. Он их так хорошо понимал. Какой ребенок не предпочтет лошадку-пони отцу, да еще находящемуся в состоянии депрессии?
– Выпью несколько рюмок и тоже испарюсь, – сказал он Вирджинии.
– Хорошо, – ответила Вирджиния. Довольно редко у нее бывало плохое настроение, но Джонни ее понимал: нелегко вести такой образ жизни.
Она заметила, что он берет самый большой стакан.
– По какому случаю ты решил напиться? – спросила Вирджиния. – Дела у тебя идут прекрасно. Никогда не думала, что ты способен быть хорошим бизнесменом.
Джонни улыбнулся.
– Это не так сложно, – сказал он. В этот момент он понял, что ее мучает. Он знал женщин и понял, что Вирджиния недовольна его успехами. Женщины не любят, когда их мужчины слишком преуспевают. Это их сердит. Это создает у них чувство потери власти над мужчинами, власти, покоящейся на любви, половых привычках и супружеских обязанностях. Пытаясь успокоить Вирджинию, Джонни сказал:
– Какое это все, к черту, имеет значение, если я не могу петь?
Вирджиния заговорила рассерженным тоном.
– О, Джонни, ведь ты не мальчик. Тебе больше тридцати пяти лет. Почему тебя продолжает волновать это дурацкое пение? В качестве продюсера ты делаешь куда больше денег.
Джонни с любопытством посмотрел на нее и сказал:
– Я певец. Я люблю петь. Какое это имеет отношение к старости?
Вирджинии не терпелось высказаться.
– Я твоего пения никогда не любила. Теперь ты доказал, что можешь быть хорошим продюсером, я рада, что ты не можешь петь.
Джонни взорвался от негодования.
– То, что ты сейчас сказала – грязно и подло.
Он был искренне взволнован. Как может Вирджиния так думать, как может она его так ненавидеть?
Вирджиния улыбнулась и сказала:
– А как, ты думаешь, я себя чувствовала, когда все эти девки липли к тебе. Что бы ты чувствовал, если бы я, пытаясь привлечь мужчин, ходила по улице с голым задом? Твое пение означало для меня голый зад и я просила бога лишить тебя голоса. Но все это было до развода.
Джонни допил виски.
– Черт побери, ты ничего не понимаешь, – сказал он.
Он вошел на кухню и набрал номер телефона Нино. Он предложил Нино провести уикэнд в Пальм-Спрингсе и дал ему номер телефона очень красивой и свеженькой девушки.
– Она приведет с собой подругу, – сказал Джонни. – Через час буду у тебя.
Вирджиния холодно попрощалась с ним. Это был один из немногих случаев, когда он на нее сердился. К дьяволу, он проведет бурную неделю и избавится от всего этого яда.
В Пальм-Спрингсе все, разумеется, шло по плану. Джонни воспользовался своим домом, в котором в это время года всегда поддерживался образцовый порядок. Нино повел свою девушку в спальню, торопясь «проделать над ней работу», пока он еще горяч от летнего солнца. Джонни был не в настроении и отослал свою девушку – невысокую полноватую блондинку по имени тина – в ванную. Он никогда не мог спать с женщиной после вечера, проведенного с Вирджинией.
Он вошел в гостиную со стеклянными стенами, где стояло пианино. Работая с оркестром, он иногда, шутки ради, аккомпанировал себе. Теперь он сел за пианино и начал очень тихо напевать простенькую балладу. Он скорее выговаривал слова, чем пел по-настоящему. Тина незаметно вошла в комнату, налила два стакана виски и присела к пианино. Джонни подобрал несколько мелодий, и тина пыталась подпевать ему. Он оставил ее возле пианино и поднялся в ванную. Под душем он тоже пытался напевать. Потом он оделся и спустился вниз. Тина все еще была одна; Нино либо в самом деле усердно трудился над девушкой, либо был уже мертвецки пьян.
Джонни снова подсел к пианино, а тина выбежала взглянуть на плавательный бассейн. Он начал петь одну из своих старых песен. В горле больше не горело. Исполнение было немного приглушенным, но как ему казалось, совершенным по форме. Он посмотрел на веранду. Тина все еще была у бассейна, стеклянная дверь заперта, и его никто не услышит. Он снова начал петь свою любимую старую балладу. Он пел в полный голос, словно выступал перед публикой, и все время ожидал знакомой боли в горле, но ее не было.
С чувством облегчения он допел песню и погрузился в раздумье.
– Неплохо, друг, совсем неплохо, – послышался сзади голос Нино.
Джонни повернулся. Нино стоял у порога, один. Его девушки не было видно. Камень скатился с сердца Джонни.
– Да, – сказал он. – Давай-ка избавимся от наших красоток. Пошли их домой.
– Лучше ты пошли их домой, – сказал Нино. – Свою я только что трахнул два раза, не могу же я отослать ее домой без ужина.
«К черту, – подумал Джонни. – Пусть слушают». Он позвонил местному дирижеру и попросил его прислать мандолину для Нино.
– В Калифорнии никто не играет на мандолинах, – запротестовал было дирижер.
– Ты пошли мне только одну, – закричал в трубку Джонни.
Дом был полон звукозаписывающей аппаратуры, и Джонни заставил девушек вращать ручки тембра и громкости. Он заставил Нино аккомпанировать себе на мандолине и спел все свои старые песни. Он пел в полный голос, не заботясь о горле. Он чувствовал, что может петь так до бесконечности.
Когда он кончил петь, к нему подошла тина и поцеловала его.
– Теперь я знаю, почему мама ходит на все твои фильмы, – сказала она.
В любой другой момент эти слова оскорбили бы Джонни, но на этот раз они с Нино рассмеялись.
Они включили магнитофон, и теперь у Джонни была возможность послушать себя. Голос изменился, сильно изменился, но это был все-же голос Джонни Фонтена. Он сделался богаче и глубже и стал голосом мужчины, а не юноши. Это было настоящее произведение мастера. А ведь он еще не репетировал! Что же будет, когда он запоет в полную силу? Джонни улыбнулся Нино.
– Это в самом деле так хорошо или мне кажется? – спросил он.
Нино задумчиво посмотрел на его озаренное радостью лицо.
– Очень хорошо, черт побери, – сказал он. – Но посмотрим, как ты запоешь завтра.
Джонни обиделся.
– Сукин сын, – сказал он, – ты знаешь, что не можешь так петь. Не беспокойся я чувствую себя прекрасно и завтра буду петь не хуже.
Но в ту ночь он больше не пел. Они с Нино взяли девушек на вечеринку, и тина провела ночь в его постели, но там он не творил чудеса. Девушка немного разочаровалась. «Ну ее к черту, – подумал Джонни, – нельзя же все сделать в один день».
Утром, когда он проснулся, его обуял страх. Сначала он подумал, что все ему приснилось, потом, убедившись, что это не сон, испугался, что голос к нему не вернется. Он подошел к окну и спел несколько песен, потом, все еще в пижаме, спустился в гостиную. Он подобрал на пианино мелодию и пытался спеть ее. Не было ни хрипоты, ни боли, и он повысил голос. Аккорды были по-настоящему богатыми, но ему не приходилось напрягаться. Джонни понял, что канули в лету черные дни, и голос навсегда вернулся к нему. И плевать он хотел на фильмы, на свое бессилие в прошлую ночь с тиной, на то, что Вирджиния снова его возненавидит за вернувшийся голос. Одно только огорчало его. Почему голос не вернулся к нему в момент, когда он хотел спеть песенку для дочерей? Как это было бы прекрасно!
Медсестра вкатила в комнату тележку с лекарствами. Джонни встал и посмотрел на Нино, который спал или может быть, умирал. Он знал, что Нино тогда не завидовал его голосу. Он завидовал его счастью, тому, что пение для него так много значит.
Майкл Корлеоне прибыл поздно вечером, и в аэропорту, согласно его приказу, никто его не встречал. Сопровождали его всего два человека: Том Хаген и телохранитель по имени Альберт Нери.
Майклу и его спутникам был предоставлен самый роскошный номер в гостинице, где их уже поджидали люди, с которыми Майкл хотел встретиться.
Фредо радостно обнял брата. Он сильно располнел, подобрел, на нем был щегольской костюм. Волосы были уложены, как у кинозвезды, лицо чисто выбрито. Это был совсем не тот человек, которого четыре года назад послали сюда из Нью-Йорка.
Он отошел на несколько шагов и принялся любовно разглядывать брата.
– Теперь, с нормальным лицом, ты выглядишь в тысячу раз лучше, – сказал он. – Это жена на тебя повлияла, а? Как здоровье Кей? Когда она, наконец, навестит нас.
