— Ешьте, ребята, берите, — сказал Вадим.
К столу подошли ещё двое, лежавшие до этого на постелях от нечего делать. Один из них взял крупный апельсин и быстро очистил его.
— Вкусно, — сказал он, заталкивая в рот оранжевые дольки одну за другой. — А гляди-ка, шоколад. Дай немного.
— Берите, — сказал Вадим.
— А вот ещё плитка!
— Берите, ешьте, угощайтесь, — сказал Вадим и отошёл к своей постели.
Старичок и ещё двое стали пробовать шоколад. Вдруг один толкнул локтем другого в бок.
— Гляди-ка, — шепнул он, показывая глазами на Вадима.
Вадим лежал ничком на постели и, обхватив правой рукой подушку, левой неистово царапал себе грудь. Старичок подошёл к нему.
— Что, дома несчастье?
Вадим, не поднимая головы, ответил:
— Не, ничего.
Подошли ещё несколько человек и столпились вокруг него.
— Чего пришли? — полушёпотом сказал дневальный. — Дело понятное, стосковался.
— Нервы сдали, — произнёс кто-то.
— Идите, идите отсюда, — сказал старичок. — Пусть отдохнёт…
Все стали расходиться. Дневальный собрал гостинцы и положил в тумбочку Вадиму.
— Ты не крепись, а поплачь, — сказал дневальный тихонько. — Легче будет. Я ведь, грешным делом, когда из-за жены, царствие ей небесное, сюда попал, плакал (он сделал паузу). По глупости, по ревности убил бабу. Жалко. Эх-ма! Ну, Христос с тобой, — прибавил он и удалился.
Вадим поднялся, разулся и снова лёг в постель.
Через неделю он получил письмо от Инны и в тот же день его впервые увидели весёлым и общительным. То, что было в присутствии товарищей по секции и эта перемена в поведении привлекли внимание заключённых. Он чувствовал иногда на, себе их пристальные молчаливые взгляды, и если оборачивался, то замечал, как они поспешно прятали глаза, отворачивались от него и продолжали заниматься своим делом.
Как-то он шёл поправить фуганок в столярную мастерскую и мимоходом помог одному интеллигентного вида плотнику повернуть тяжёлое лиственничное бревно на лежаках для кантовки. Мужчина этот трудился в поте лица, ворочал стяг. Рядом на брёвнах сидели несколько человек, курили и отдыхали и как будто не замечали его адских усилий. Когда бревно было установлено, мужчина поблагодарил.
— Не за что, — ответил Вадим и улыбнулся.
И тот улыбнулся, вытирая рукавом пот с лица. Вадим, полный желания помогать всем, отошёл немного и услышал голоса:
— Кто такой?
— Это тот самый, который гопнулся, когда к нему девка приехала.
— Вишь ты! А меня и мать родная забыла. Вечером к Вадиму подошёл плотник, которому он помог повернуть бревно.
— Давай знакомиться, — сказал плотник, подавая руку Вадиму. — Меня зовут Евгений.
Вадим назвал себя. Пригласил сесть на койку.
— Как идёт адаптация? — спросил Евгений.
— Привыкаю помаленьку, — ответил Вадим.
— Я слышал, криминал у вас выеденного яйца не стоит.
— Дорожно-транспортное происшествие.
— А почему строгий режим? Ведь вам должны были дать общий или хотя бы усиленный.
— Отягчающие обстоятельства, — вздохнул Вадим. — Пьяный был за рулём. Уехал с места аварии. Скрывался.
— Всё-таки по такой пустяковой статье строгий режим — это чересчур.
— Общественное мнение было не в мою пользу. Областная газета дала по моему делу разгромный фельетон.
— Понятно, — качнул головой Евгений. — Дали строгача, чтобы заткнуть крикунам глотки.
— Пожалуй именно так и есть. — Вадим помолчал и добавил с нескрываемой иронией: — У нас ведь сейчас общественное мнение благодаря широкой гласности стало решающим фактором.
— А меня как врага советской власти сюда.
— Тяжёлая статья?
— Тяжелее некуда. Девяносто третья.
— А что это?
— Хищение социалистической собственности. — Евгений достал из кармана пачку дешёвых сигарет. — Идёмте в коридор, покурим. Ах, вы не курите. Вам легче. Здесь с куревом прямо беда. — Расхититель социалистической собственности помял пальцами сигарету. — Я работал председателем сельпо. Бес попутал на дефицитных товарах. Вместе с кладовщиком и бухгалтером сплавляли их налево по спекулятивным ценам. Началась эта всеобщая заваруха в системе торговли, и… — Евгений махнул рукой. — Жена подала на развод. Мне ведь от звонка до звонка — десять лет тянуть лямку. Всякие амнистии, помилования — не для меня. Вот она скорёхонько и нашла себе другого. Ездила нынче в Трускавец лечить почки и познакомилась с каким-то одесситом, полковником в отставке. Квартира, машина, дача на берегу моря… В общем устроилась. А как ваша жена?
— Тоже подала на развод, — ответил Вадим.
— Вот такие они, жены наши, — сказал, качая головой, Евгений. — Ради них идём на преступление, и они же выносят окончательный приговор — самый суровый. Но я, честно говоря, и не рассчитывал, что моя Антонина Леонтьевна будет ждать меня десять лет. Она у меня такая, что ни один мужик мимо не пройдёт, чтобы не облизнуться.
— Моя точно такая же, — сказал Вадим.
— С кем теперь они, наши жены? Кто их целует? Кто обнимает?
За день до начала занятий Осинцев пошёл в институт ознакомиться с расписанием. Переписал его в блокнот и вышел из института. Возле книжного киоска встретился с Добровольским. Юрий Петрович пригласил Олега прогуляться. Ему нужно было в вычислительный центр по какому-то делу.
Они шли по главной улице. Юрий Петрович буквально на каждом шагу встречал знакомых. Иногда остановится, поговорит. Олег удивился столь широким его связям и почувствовал себя неловко: подумал, что не стоит навязываться к нему в товарищи, коль их итак достаточно. Но Юрий Петрович развеял эту мысль. Обратившись к Олегу и кивнув головой в сторону молодого человека, с которым только что беседовал, он сказал:
— Это актёр драмтеатра. С ним не соскучишься, как и с тобой… Мне интересно, что из тебя будет дальше. Я — любопытен. Не успокоюсь, пока не исчерпаю вопрос до конца. Любопытство — своего рода азартная игра, словно преферанс: чем больше играешь, тем сильнее затягивает. Знаю, что у тебя я возбудил нечто подобное по отношению к себе. Пусть это будет залогом наших добрых отношений в будущем. Судьба свела нас надолго.
— Знаю, — ответил Олег. — Я видел расписание.
— Буду читать у вас курс высшей математики и начертательную геометрию.
— Как увидел твою фамилию, — сказал Олег, взглянув на собеседника, — меня словно током ударило. От неожиданности.
— Нынче мне предложили ваш факультет, — сказал Добровольский. — Я согласился. Какая мне разница, где читать.
— Тебе всё равно, а для меня… — Олег, не договорив, сокрушённо покачал головой.
— А почему это тебя беспокоит?
— Боюсь, вдруг придётся краснеть перед тобой на экзаменах, — признался Олег.
— Не бояться надо, а работать, — сказал Юрий Петрович. — Победил, как говорится, на войне, — победишь и в поле. Не надоели мои нравоучения?
— Твои — нет, не надоели, — улыбнулся Олег. — Ты — щедрый. Всегда поделишься опытом, знаниями. Не то, что другие.
— Не такой уж я щедрый, — сказал Юрий Петрович. — Учись у французов правильно понимать значение таких слов. Щедрость не в том, чтобы дать много, а в том, чтобы дать кстати, — так говорят во Франции. Тебе пока я ничего не дал кстати.
— А сборник задач Моденова, — напомнил Олег.
— Это пустяк.
— Я не забыл день, когда мы познакомились…
— Ладно, ладно, — согласился Юрий Петрович. — Оставим это. Скажи-ка мне, почему тебе стало смешно, когда я говорил о своём любопытстве?
— Все люди такие, — ответил Олег.
— Не думаю, — возразил Юрий Петрович. — Я хочу понять и объяснить все, буквально всё, что вижу и слышу. Отсюда моё любопытство и, как следствие, знания.
— Я, наверно, такой же, — признался Олег. — Ещё в детстве разбирал заводные игрушки по винтикам, чтобы понять, как они движутся, копался в них, пока загадка их движения не переставала быть тайной.
— Вот-вот! — поддакнул Юрий Петрович. — Ты для меня тоже — загадка. Предупреждаю: учиться на первых порах будет нелегко. Неужели и нынче не напишешь письмецо своей матери?
— Заявить сейчас о себе, значит — просить помощи, — сказал Олег.
— На это, разумеется, ты не пойдёшь, — продолжил его мысль Добровольский.
— Разумеется, не пойду, — ответил Олег. Сменил тему разговора: — Коллекционер я был заядлый. Когда то увлекался гербариями растений, минералами, этикетками спичечных коробок. Пустяки, конечно.
— Я всю жизнь коллекционирую книги, — сказал Добровольский, здороваясь кивком головы с каким-то прохожим. — Как у тебя с общежитием?
— Все нормально, — ответил Олег.
— Видишь ту особу? — вдруг спросил Юрий Петрович, останавливаясь и показывая глазами на девушку, которая стояла на другой стороне улицы возле витрины кинотеатра и просматривала афиши. — Нынче закончила наш институт. Нравится? Хочешь, познакомлю.
