Ознакомительная версия.
Может быть, ужас и омерзение, пережитые однажды, остаются впечатанными в подсознание даже тогда, когда причины уже не существует и на их место приходит дремлющий страх, который пробуждается от малейшего пустяка.
На Чепстоу-роуд я столбенею от изумления при виде скопившихся у твоего дома людей и машин. Я вижу съемочные группы всех британских новостных каналов и, если не ошибаюсь, большинства зарубежных. Вчерашнее сборище репортеров кажется мне скромной деревенской ярмаркой, за ночь превратившейся в безумный парк аттракционов.
За десять дверей от твоей квартиры меня замечает оператор — тот самый, что подарил хризантемы. Я внутренне напрягаюсь, однако он отводит взгляд, и я снова потрясена неожиданной добротой. Еще через две двери я попадаю в поле зрения первого репортера. Он приближается ко мне, за ним и остальные. Я сбегаю вниз по лестнице и захлопываю за собой дверь.
Снаружи микрофонные штативы заполняют пространство, словно триффиды; в окна лезут непомерно длинные объективы. Я задергиваю шторы, но слепящие лучи прожекторов все равно проникают сквозь тонкую материю. Так же, как вчера, я укрываюсь на кухне, но и здесь нет спасения. Кто-то барабанит кулаком в заднюю дверь, а в прихожей трезвонит звонок. Телефон замолкает на секунду, прежде чем опять залиться трелью. Какофонию дополняет мой мобильник. Откуда им известен этот номер? Бесцеремонные, громкие звуки настойчиво требуют ответа. Я вспоминаю первую ночь, проведенную в твоей квартире. Тогда мне казалось, будто нет ничего более тоскливого, чем молчащий телефон.
Двадцать минут одиннадцатого: я устроилась на диване и включила телевизор. В тщетном усилии сохранить остатки тепла, завернулась в твою индийскую шаль. Издалека, с экрана, я вполне сносно могла сойти за тебя. В конце сюжета появилась надпись с просьбой сообщить имеющуюся информацию, а также номер телефона.
Половина двенадцатого: я сняла трубку телефона — проверила, работает ли. Потом испугалась: а вдруг в эту самую минуту мне звонят — ты или полиция с новостью о том, что ты нашлась.
Половина первого: ничего.
Час ночи: возникло ощущение, что окружающая тишина меня душит.
Половина второго: услышала собственный голос, зовущий тебя по имени. Или, наоборот, твое имя утонуло в молчании?
Два часа ночи: из-за двери донесся шорох. Я поспешно открыла, однако выяснилось, что это всего-навсего кошка, обитательница помойки, которую ты подобрала несколько месяцев назад. Молоко в холодильнике давно скисло, покормить обиженно мяукающего зверька было нечем.
* * *
Половина пятого утра: я вошла в твою спальню, протиснувшись между мольбертом и грудами холстов. Порезала палец на ноге. Наклонилась, разглядела на полу осколки стекла. Отдернула шторы и обнаружила, что окно выбито, а рама затянута полиэтиленом. Стало понятно, почему квартира не прогревается.
Я легла в твою постель. Полиэтилен хлопал на ледяном ветру, и эти прерывистые, неживые звуки вкупе с холодом доставляли мучительное неудобство. Под подушкой лежала твоя пижама, пахнущая точно так же, как платье. Я прижала ее к груди. Перевозбужденная и промерзшая, я никак не могла заснуть, однако в конце концов провалилась в забытье.
Мне снился красный цвет, оттенки с 1788-го по 1807-й. Цвет кардиналов и шлюх, страсти и пышных процессий; кошениль, кармазин, пурпур; цвет жизни, цвет крови.
Разбудил меня звонок в дверь.
Вторник
В коридорах и офисах уголовного суда уже вовсю чувствуется весна. Каждый оборот вращающейся двери приносит из парка слабый запах подстриженных газонов. Девушки за стойкой в холле одеты в легкие платья, их кожа золотится загаром, с вечера нанесенным из баллончиков. Несмотря на теплую погоду, на мне пальто и толстый свитер; я — бледный, закутанный пережиток зимы.
Открывая дверь в кабинет мистера Райта, я собираюсь рассказать ему о моем вчерашнем воображаемом преследователе. Мне нужно еще раз услышать, что этот человек находится за решеткой и после суда уже никогда не выйдет из тюрьмы. Однако стоит мне зайти, как я вижу весеннее солнце, бьющее в окно, и яркие люминесцентные лампы. При этом свете призрак моего страха бесследно рассеивается.
Мистер Райт включает диктофон. Мы приступаем.
— Прежде всего я хотел бы, чтобы вы рассказали о беременности Тесс, — говорит мистер Райт, и в его просьбе мне слышится легкий укор.
Вчера он просил изложить события с того момента, когда я «заподозрила неладное», и я начала с описания маминого звонка во время воскресного ленча. Теперь я знаю, что все началось совсем не тогда. Если бы я чаще находила для тебя время, внимательнее слушала и меньше заботилась о себе, то гораздо раньше сумела бы понять, что с тобой творится что-то скверное.
— Тесс забеременела через полтора месяца после того, как стала встречаться с Эмилио Коди, — сообщаю я, убрав из голоса все эмоции.
— Как она отнеслась к факту своей беременности?
— Поделилась открытием о том, что ее тело — чудесный сосуд.
На память приходит наш с тобой телефонный разговор.
— Представляешь, Би, по свету ходит почти семь миллиардов чудес, а мы даже не верим в них!
— Тесс поставила в известность Эмилио? — спрашивает мистер Райт.
— Да.
— И как он отреагировал?
— Сказал, что беременность необходимо прервать. Тесс ответила ему, что прервать можно знакомство или отдых, но не жизнь ребенка.
Мистер Райт прячет улыбку, но я рада, что твои слова заставили его улыбнуться.
— Когда Тесс отказалась сделать аборт, Эмилио настоял, чтобы она ушла из колледжа до того, как станет заметен живот.
— Она так и поступила?
— Да. В деканате Эмилио сказал, что Тесс предложили куда-то перевестись для творческой стажировки. По-моему, он даже называл реально существующий колледж.
— Кто знал об истинной причине ухода вашей сестры?
— Близкие друзья, в том числе с факультета. Но Тесс попросила их молчать.
Я не могла взять в толк, почему ты защищаешь Эмилио. Он этого не стоил. Пальцем не пошевелил, чтобы заслужить такое доброе отношение с твоей стороны.
— Он предлагал помощь?
— Нет. Эмилио обвинил Тесс в том, что она якобы забеременела нарочно, и твердо заявил, что ни она, ни ребенок помощи от него не дождутся.
— Тесс действительно забеременела нарочно?
Дотошность мистера Райта меня слегка удивляет, но, с другой стороны, мы ведь договаривались, что я расскажу ему все подробно, а он потом сам выделит главное.
— Нет. Это вышло случайно.
Я опять вспоминаю тот наш разговор по телефону. Я сидела у себя в офисе, как обычно, работая в многозадачном режиме: анализировала новую имиджевую концепцию для сети ресторанов и одновременно исполняла роль старшей сестры.
— Тесс, объясни мне, пожалуйста, что значит «случайность».
Дизайнеры остановились на уплотненном типографском шрифте, который смотрелся совсем допотопно, тогда как я давала указание придать тексту легкий шарм ретроэпохи.
— Случайность звучит как-то нехорошо, Би; давай лучше назовем это сюрпризом.
— Ладно, скажи, как можно устроить себе подобный «сюрприз», если презервативы продаются на каждом углу?
Ты звонко рассмеялась, ласково поддразнивая меня за мою серьезность.
— Видишь ли, некоторые люди в такие минуты полностью отдаются страсти.
Да, я уловила твой скрытый намек.
— И что ты теперь намерена делать?
— Толстеть, толстеть, а потом родить малыша.
Ты рассуждала как ребенок, ты вела себя как ребенок, куда тебе было становиться матерью?
— Би, не злись, это же радостная новость.
— Ваша сестра задумывалась об аборте? — продолжает задавать вопросы мистер Райт.
— Нет.
— Вас воспитывали в католической вере?
— Да, но она не хотела делать аборт вовсе не из-за этого. Единственный католический догмат, который принимала Тесс, — это принцип сегодняшнего дня.
— Простите, я не знаком с основами католицизма.
Конечно, для суда это не имеет значения, и все-таки я хочу, чтобы мистер Райт знал о тебе не только сухие факты, собранные в толстые скоросшиватели.
— Это означает, что жить нужно здесь и сейчас, — поясняю я. — В настоящем. Не задумываясь о будущем и не цепляясь за прошлое.
Я никогда не покупалась на данное утверждение, находя его чересчур легкомысленным и гедонистическим. Полагаю, этот постулат навязан греками. Видимо, Дионис очень пекся о том, чтобы католики не лишились удовольствий, и по-свойски внес свою лепту в религиозные принципы.
Ознакомительная версия.
