Только этого не хватало! Комендант милицейского поста в Домброве Закостельной был в тихом отчаянии. Черт дернул заглянуть к этому болтуну! Ведь неподалеку есть еще одна парикмахерская, где Хшановский стригся много раз.
А тем временем мастер, ловко орудуя ножницами, продолжал:
— Этот налет пусть вас тоже не тревожит. За все придется расплачиваться поручику Левандовскому. Уж я-то знаю. Как-никак в курсе соседских дел Когда жена капитана рассказала мне, что ее муж передал это дело поручику, я сразу же подумал: нашли козла отпущения. Ну а про вас и про то, что люди там все следы затоптали, скоро забудут.
Наконец сержант вскочил с кресла, которое показалось ему средневековым орудием пыток. Стрижка была закончена.
— Сколько с меня? — спросил сержант.
— Ни гроша! — воскликнул пан Кароль. — Наоборот, это я должен вас благодарить. Прическа а ля трапеция, — прошептал он мечтательно. — Утром я повешу у дверей объявление: «Салон специализируется на последних парижских прическах а ля трапеция». А вы можете приходить ко мне стричься и бриться хоть каждый день. Я ни злотого с вас не возьму, даю слово. Пока не уеду из Цеханова.
— А разве вы собираетесь куда-нибудь уезжать? — удивился сержант.
— Поработаю тут еще с год. А потом продам парикмахерскую и уеду отсюда.
— Да где же вы устроитесь лучше, чем здесь? У вас ведь отбою нет от клиентов.
— Это верно. Я занят с утра до вечера и должен признаться — кое-что с этого имею. На жизнь хватает. Да и на черный день тоже немного грошей приберег. Да годы уж не те, и силы прежней нет. За целый день так намотаешься у этого кресла, что, когда поднимешься наверх, к себе, — спину не разогнуть. И климат здешний не для моего здоровья. Слишком сыро. Болота кругом. Собираются, правда, на месте болот озеро выкопать или осушить болота и разбить большой парк. Только когда все это будет? Да и с какой стати мне надрываться на старости лет ради нескольких лишних грошей? Свое заведение я смогу выгодно продать — дело полным ходом идет. Уеду отсюда и в Закопане поселюсь.
— Там много парикмахерских. Трудновато будет конкурировать с теми, кто давно там окопался.
— А у меня и в мыслях этого нет. Сначала с годик передохну. Мне ведь мало надо. А потом пристроюсь где-нибудь в парикмахерской. Но уже не так, чтобы работать на износ, по восемь-десять часов, а просто, чтобы иметь на кусок хлеба с маслом. Хороший мастер работу всегда найдет…
Выйдя из парикмахерской, Хшановский взглянул на часы. До срока, назначенного панной Элей, оставалось еще полчаса. Старший сержант решил направиться в САМ[1]. Жена составила ему целый список необходимых покупок. А кроме того, нужно бы воспользоваться случаем и купить что-нибудь для младшенького. Да и старшим дочерям какой-нибудь пустячок, чтобы не обиделись.
— Какая ужасная история, пан Хшановский! — встретила его заведующая магазином. — Я прямо расплакалась, узнав об этом. Я так любила нашу Тонечку. И что за беда? Надо же, такой конец!
— Я и не знал, что вы были знакомы.
— Даже очень хорошо. Мы много лет пели с ней в одном хоре. Только недавно ей пришлось от этого отказаться. Уж очень далеко и трудно было выбираться в город на репетиции. Она у нас первым альтом была.
— Да? Вот уж не думал. Даже не подозревал, что у нее голос, она так тихо говорила.
— Замечательный был голос. А какой слух! Если бы в молодости ее учили, она могла бы петь в опере. Звездой бы стала. Но что поделаешь, из деревни на сцену дорога длинная. Тонечка всю жизнь любила петь, у себя в деревне в костеле пела. И соло и в хоре. Ну и на всяких торжественных вечерах. Не заставляла себя упрашивать.
Сержант знал заведующую магазином много лет. Худощавая смуглая женщина лет тридцати, она обладала невероятной энергией. Подчиненных своих держала в ежовых рукавицах. В этом магазине ни разу не случалось недостачи. Кроме того, она прекрасно ладила с самыми различными покупателями, а в таком городе, как Цеханов, это было не так-то легко. Однако Хшановский понятия не имел, что эта женщина увлекалась пением.
— Как раз за неделю до этого, — продолжала заведующая, — Тонечка зашла ко мне в магазин. Она стояла вон там, где вы сейчас стоите. Веселая, довольная была и рассказывала мне, что получила большую партию товаров, а еще уголь и удобрение. Смеялась, что за одну неделю весь месячный план выполнит. Вот и выполнила! Господи, упокой ее душу!
— У нее был какой-нибудь мужчина?
— Мужчина? — заведующая не сразу поняла.
— Ну… друг, любовник. Был у нее кто-нибудь?
— Пожалуй, нет. Она никогда не говорила об этом. Знаю только, что, когда муж умер, она очень убивалась. С детьми у нее потом не очень гладко складывалось. Известное дело, как женщина энергичная, она сама привыкла всем распоряжаться, а дочери замужем, сыновья женаты. Несколько хозяек в доме, и каждой хочется командовать. Ну а поскольку она нестарая еще была, то и предпочла работать, а не сидеть на чужих хлебах и нянчить внуков. Несколько лет проработала здесь, в Цеханове, но мы-то с ней знакомы с детских лет. Мы ведь из соседних деревень. Тонечка старше меня почти на пятнадцать лет, — пояснила она.
— Сколько ей было лет, когда она овдовела?
— Больше сорока. Она рано вышла замуж, так уж водится в деревне. Сама еще молодая, а дети взрослые. Но за мужчинами никогда не бегала. Не то что эта Витка Млеко из Лорцинека, путалась со всеми парнями из окрестных сел, а теперь и здесь, в Цеханове, счастья ищет.
— От вас ничто не укроется.
— Да нет, пан Хшановский, я сплетни не собираю. Но чего только не наслушаешься здесь за целый день! Уши-то не заткнешь. Не было такого в Цеханове или в округе, о чем бы я через два часа не узнала во всех подробностях. Видно, людям делать нечего, коли есть время языки чесать. Ксендзу на исповеди или матери дома того не скажут, что тут говорят в очереди за ста граммами колбасы. И продавщицам рассказывают разные новости. Сюда ведь приходят не только за покупками, а как в салон или в кафе какое-нибудь — поговорить. Чего ради платить деньги в «Ягеллонке», когда в САМе можно бесплатно досыта наговориться.
— Это правильно, — согласился сержант.
— Да знаете, кабы я стала все это записывать, получилась бы целая хроника Цеханова, о какой ни ваша милиция, ни городской Совет и понятия не имеют. Уверяю вас.
— Значит, Михаляк была у вас в четверг, за неделю до гибели?
— А как же, была. Я еще уговаривала ее петь у нас в хоре на концерте в годовщину Освобождения, потому что наш теперешний альт ни в какое сравнение с Тонечкиным голосом не идет.
— А вы не знаете, что Михаляк в тот день делала здесь, в Цеханове?
— Пан Хшановский, когда женщина выбирается раз в неделю, а то и в две недели за пятнадцать километров в город, у нее столько дел тут, что неизвестно, с чего начать. И в уездный отдел кооператива нужно зайти, чтобы отчет сдать и товар из них выбить, иначе они одну ерунду пришлют. Ведь если сам не добьешься, так и не получишь — другие уведут. Ну и в универмаг заглянуть надо, может, что новое появилось. Вы же знаете, как теперь с обувью: полки ломятся, а купить нечего. И с тканями то же самое. С родными и знакомыми хоть несколькими словами переброситься нужно. Еще к парикмахеру зайти, укладку сделать, и к уездному начальству — там всегда дела найдутся. А времени на все — в обрез. Ведь домой нужно возвращаться засветло. Поэтому я с Тонечкой говорила всего минут пять. Она заскочила по дороге ко мне в магазин. Да у меня и у самой времени не было, работа ведь не ждет…
— Намек ваш понял, — рассмеялся сержант и начал прощаться с разговорчивой заведующей.
Та оправдывалась:
— Это к вам не относится. Для старых друзей у меня всегда минутка найдется.
— Увы, меня тоже работа ждет. Мне еще надо увидеться с начальником уездного отделения. Специально ради этого и приехал в Цеханов.
— Догадываюсь, в чем дело! Скоро экзамены на аттестат зрелости. Ну а потом вы, наверно, хотели бы попасть в офицерскую школу. Ведь правда?
— Все это не так просто. И аттестат еще вилами на воде писан. А в офицерскую школу попасть и того труднее.
— Не надо прежде времени падать духом, пан Хшановский. Ваши учительницы — все до одной — мои покупательницы. Можно шепнуть словечко ради такого доброго приятеля, как вы, пан сержант. И жена начальника милиции каждый день приходит за покупками. Для нее у нас всегда свежая ветчинка находится. Не на прилавке, так под прилавком. Дело известное: ты — мне, я — тебе. Так что замолвить словечко я всегда могу.
— Если бы мои успехи только от этого зависели! Ведь все гораздо сложнее.
— Ну доброе слово никогда не повредит, — убежденно сказала заведующая. — Всякая жена крутит мужем, как ветер мельничными крыльями.
— Только не нашим начальником, — вздохнул Хшановский и, распрощавшись с заведующей, поспешил в отделение.
