Жиль затруднился бы ответить, какое впечатление произвела на него тетка. Он представлял ее совершенно иной. Входя, она перехватила его взгляд, но тут же потупилась, наклонив голову в знак приветствия.
Затем взглянула на приборы, словно желая удостовериться, что ее место за столом осталось прежним. Узнала свое салфеточное кольцо и остановилась рядом со своим стулом.
Жиль тоже не решился сесть, и сцена приобрела бы комический характер, не войди в эту минуту мадам Ренке с большой дымящейся супницей из белого фаянса.
Сказал Жиль "добрый вечер" или нет? Толком он не помнил. Во всяком случае, губами пошевелил. Перед обедом, у себя в комнате, он долго ломал голову, какое обращение выбрать - "мадам" или "тетя".
Супу она налила себе совсем немножко. Жиль не посмел ни налить себе больше, ни попросить хлеба, до которого не мог дотянуться и который в конце концов Колетта сама передала ему.
Больше всего он был, вероятно, поражен тем, что она такая маленькая, миниатюрная и молодая. Ни одна женщина не производила на него впечатление подобной хрупкости. Она показалась ему птичкой, еле прикасающейся к ветке, на которую села.
Восхитительно тонкие черты лица, свежая кожа, прозрачная, как китайский фарфор, голубые глаза, веки в еле заметных морщинках. Только они, веки, и выдавали, что ей под тридцать.
Жиль сообразил наконец, что своим взглядом смущает ее и мешает ей есть. Но не успел он отвести глаза, как в свой черед почувствовал на себе робкий взгляд Колетты, украдкой посматривавшей на племянника.
Обед прошел в полном молчании. Вдруг кровь прилила к щекам Жиля. У него же было достаточно времени, чтобы приготовить коротенькую речь! Но до чего трудно ее произнести! Пожалуй, не легче, чем первое новогоднее поздравление, которое он продекламировал родителям, когда ему было три года.
- Мадам... Тетя... Я хотел вас просить, чтобы... чтобы вы ничего не меняли из-за меня в домашнем укладе. Извините, что я вас...
Она нахмурилась. Наклонила голову - он уже подметил за ней эту привычку женщин, которым довелось много страдать, - и пробормотала:
- Вы здесь, по-моему, у себя. Она встала. Выждала несколько секунд, просто так, из вежливости. Затем наклонила голову.
- Доброй ночи, месье!
Он чуть было не попррсил ее остаться. И потом весь вечер злился на себя, что не сделал этого. Нескольких слов, одного жеста, казалось ему, было достаточно, чтобы...
Мадам Ренке уже убирала со стола, не обращая внимания на Жиля. Однако предупредила его:
- Если пойдете в город, не забудьте взять ключ - он виси г за дверью. А решетка у нас никогда не запирается.
В тот вечер у него создалось впечатление, что атмосфера в доме предельно сгущена - малейшее движение, и поверхность разом зарябит от волн. Тишина тоже угнетала его. Он слышал, как мадам Ренке поднимается на чердак - она, понятное дело, ночует у себя в мансарде. Некоторое время она расхаживала над головой у Жиля, затем раздался скрип матрацных пружин.
В крайнем окне левого флигеля все еще горел свет. Набережная Урсулинок была пустынна. А когда на нее все-таки забредал прохожий, его шаги долго звучали в тишине; затем где-то дважды хлопала дверь.
Жиль стал раздеваться. По привычке выложил на комод содержимое карманов и с минуту повертел в руках маленький плоский ключ, с такой непонятной торжественностью врученный ему нотариусом Эрвино.
Зачем ему, Жилю, этот ключ? Он все равно не знает шифра, без которого не отопрешь дядин сейф, вделанный в стену справа от кровати, над ночным столиком, и такой заурядный с виду.
Жиль полез в шкаф за пижамой, но тут же вздрогнул: он услышал шум автомобиля, и ему показалось, что машина остановилась где-то рядом с особняком.
Он метнулся к окну, раздвинул шторы. В самом деле, на набережной канала, метрах в пятидесяти от дома, стояла машина. Фары тут же потухли, дверца хлопнула, и какой-то мужчина быстрыми шагами направился к решетке. Открыл калитку, пересек двор.
Жиль бросился к дверям. В длинном коридоре было темно, по через секунду зажегся свет, и на лестничной площадке появилась женская фигура.
Ну, стоит ли так волноваться? Разве ему не рассказывали, что у Колетты уже много лет есть любовник и муж ее это знал.
Однако все старания были тщетны-смятение не проходило. Чтобы не выдать себя, Жиль выключил свет и, словно на часах, застыл в дверном проеме.
Он отчетливо слышал, как с гвоздя, о котором говорила ему мадам Ренке, снимают ключ, как осторожно отпирают входную дверь. Потом наступила тишина. Что они делают там, внизу? Наверно, обнимаются?
Теперь они поднимались наверх. Лестничный ковер заглушал их шаги. Первой показалась тетя Колетта, позади которой, держась за ее руку, шел мужчина; она мельком взглянула в сторону Жиля, но не увидела его.
Затем любовники повернулись к нему спиной и скрылись в коридоре левого флигеля.
Жиль был слишком возбужден, чтобы раздумывать. Зачем ему, например, понадобилось босиком красться к дверям тетки? Он и без того знал, что парочка сейчас в спальне. И какое ему было до этого дело? Из-под двери пробивался свет, и звуки, доносившиеся из комнаты, чем-то напоминали шепот в исповедальне.
"Сейчас пойду лягу", - клялся себе Жиль.
И все-таки не двигался с места, хотя холодел при мысли, что его в любую минуту могут застать.
Образумила его только усталость. Он попытался сосчитать удары часов на колокольне храма Спасителя. Одиннадцать? Двенадцать? Жиль так и не разобрал.
Измученный, мрачный, с необъяснимой тяжестью на душе, он вернулся к себе и бросился на постель.
Уснул он не сразу. Впечатления дня, как в детстве, потянулись у него перед глазами; увидел он и то, что было раньше-девушку и парня в желтом плаще; толстые ноги Жажа в черных шерстяных чулках с красными подвязками; тетушку Элуа, шествовавшую с таким видом, словно она отводит племянника в пансион.
И вдруг Жиля охватила тоска. Ему показалось, что почва ушла у него из-под ног и его, беспомощного, несет куда-то в неведомый мир.
Последним он увидел клоуна, которого встретил когда-то в одном из венгерских цирков: загримированный для выхода на арену, этот человек был до странности схож с нотариусом Эрвино. Даже голос у него был такой же саркастический.
Сначала это происходило где-то на грани сна и яви. Зачем у его дверей стоят и подслушивают, если он один и спит?
Жиль отогнал от себя образ клоуна и попытался не слышать его голос, чтобы отчетливей разобраться в шорохах, тихих, как топотание мыши.
И вдруг у него перехватило горло. Он проснулся. Ощущение было такое, что рядом кто-то есть. Вот что-то сдвинулось, что-то шаркнуло по мрамору комода
Револьвера у Жиля отродясь не было. Ему стало страшно. Разом взмокнув от пота, он лежал под простынями и спрашивал себя, где здесь выключатель, но никак не мог вспомнить.
К тому же, если это грабитель, стоит ли ему мешать? Прийти на помощь некому - дом пуст. С Жилем без труда сумеют покончить. Он представил себе, как его душат - долго, мучительно...
Он был уверен, совершенно уверен, что не спит и что одна из дверей вероятно, та, которая ведет в дядину спальню, - приоткрыта.
И тут он потерял способность рассуждать. Заметался в постели, словно отбиваясь от врага. Замахал руками, что-то задел, и тишину особняка разорвал грохот.
Разбил Жиль, однако, всего лишь ночник опалового цвета, принесенный тетушкой Элуа из дому: племянник имел неосторожность сказать, что находит его изящным.
Шум так перепугал Жиля, что он вскочил. Под дверью дядиной спальни был виден свет.
Жиль забыл всякую осторожность. Ему было слишком страшно. Им двигала смутная потребность узнать все и обрести наконец покой. Он ринулся к двери, опрокинул стул. Ушиб ногу и невольно вскрикнул:
- Ай!
Он был уверен, абсолютно уверен, что это не сон. И вот доказательство: как раз в тот момент, когда он распахнул дверь в дядину спальню, там еще горел свет.
Правда, он тут же потух, и Жиль не успел ничего увидеть. Он только услышал шаги человека, натыкавшегося на мебель, и другая дверь-та, что выходила в коридор,- тут же захлопнулась.
Жиль упустил время. Он ничего не видел. И еще слишком плохо знал дом, чтобы безошибочно найти дорогу в темноте.
Когда он выбрался в коридор, там уже никого не было; и все-таки Жиль не ошибся, потому что лампы еще горели.
- Кто здесь? - зазвенел в пустоте его голос. Никакого ответа. Полная тишина.
- Кто здесь?
Жиль кинулся в левый флигель. Постоял у дверей тетки, прислушался, но постучать не посмел.
Когда, обескураженный и напуганный, он возвращался к себе, навстречу ему по лестнице, ведущей на чердак, спустилась мадам Ренке в черном капоте, но без чулок.
- Что тут стряслось? - осведомилась она.
- Сам не знаю. Мне послышался шум. Экономка включила свет в комнате Жиля, увидела разбитый ночник, опрокинутый стул.
- Сдается мне, вы сами и нашумели. Часто вы бродите во сне?
