Он протянул Насте тонкую зеленую папку, в которой лежала вырезанная из газеты статья. Настя достала из сумочки очки для чтения и углубилась в текст. Читать было неудобно, серый тяжелый январский свет едва проникал через тонированное стекло автомобиля, Настя морщилась, щурилась, подносила текст поближе к окну и наконец одолела душераздирающую историю рода Румянцевых-Лобановых. Она вернула папку Бегорскому, убрала очки в сумку и приготовилась слушать дальше.
Оказалось, статье многие поверили и, что еще хуже, сделали далеко идущие выводы: в усадьбе или где-то совсем рядом с ней находится психически больной потомок бывших владельцев усадьбы, который недоволен тем, что в ней теперь находится клуб, и хочет добиться того, чтобы клуб развалился и в конце концов закрылся. Число членов клуба, переставших приходить в усадьбу, стало расти, три человека из персонала уволились, и не почему-нибудь, а именно из-за страха стать жертвой сумасшедшего убийцы. Сам Бегорский насчет маньяка из рода Румянцевых не очень уверен, он склонен думать, что у этих событий может быть совсем другое объяснение. Некоторое время назад ему стали поступать предложения закрыть клуб или перевести его в другое место и продать усадьбу, которая после реставрации стала весьма лакомым куском. У него есть информация, что на усадьбу нацелились люди, связанные с семьей мэра города. Эти люди хотят сделать в усадьбе не то элитный бордель, не то дом приемов с шикарным рестораном и гостиницей, короче, зарабатывать деньги. Предложения о продаже Бегорский отверг, после чего были предприняты несколько попыток запугать его. Андрей Сергеевич и вообще-то не из пугливых, но вдобавок человек предусмотрительный и оформил все таким образом, что его смерть ни на что не влияла: он составил завещание, в соответствии с которым усадьба в случае его смерти переходит в собственность холдинга, а не родственников, а у холдинга ее отобрать крайне затруднительно, так что убивать Бегорского нет никакого смысла. Завещание было открытым, и Андрей Сергеевич постарался, чтобы о его содержании знало как можно больше людей. Именно поэтому заинтересованные в покупке усадьбы люди и добиваются того, чтобы он отказался от усадьбы добровольно.
— Так что я не исключаю, что оба этих убийства организованы теми, кто хочет развалить мой клуб и вытеснить меня из усадьбы и из Томилина. Тем более имели место еще кое-какие события, вам о них расскажут на месте очевидцы, — закончил он повествование.
— Вы должны отдавать себе отчет, что найти преступника в чужом городе мне будет очень сложно, — предупредила Настя. — Ведь томилинская милиция наверняка сделала все возможное, чтобы найти убийцу, а у них средств и возможностей куда больше, чем у меня. Вся ваша затея кажется мне, вы уж простите, весьма сомнительной.
— Уточняю задачу: я не жду, что вы найдете убийцу и в наручниках приведете в милицию. Мне нужно, чтобы вы развеяли слухи о том, что эти убийства связаны непосредственно с усадьбой и моим клубом. Мне нужно, чтобы люди перестали бояться, чтобы персонал не увольнялся, а члены клуба продолжали его посещать и привлекали новых гостей. Если вы решите эту задачу, я буду вполне удовлетворен. Мне рекомендовали вас как хорошего профессионала, и я не собираюсь лезть к вам с советами, вы сами придумаете, что и как надо делать. В усадьбе предупреждены о вашем приезде, и вам будут оказывать всяческую помощь.
Очень интересно! И о чем же предупреждены в усадьбе? О том, что хозяин привезет частного детектива, который будет искать убийцу? Умно, ничего не скажешь, особенно если учесть, что убийца вполне может оказаться среди персонала или членов клуба.
— И что коцкретно вы сказали? — спросила Настя.
— Как мы и договорились с вашим шефом: вы — социальный психолог, изучающий проблемы социальной адаптации после окончания трудовой деятельности. Вы сможете общаться со всеми, с кем пожелаете, задавать любые вопросы, смотреть любые документы.
Ну, слава богу, ума хватило. Настя с облегчением перевела дух. Но Стасов тоже хорош, мог бы и предупредить ее, а не договариваться с заказчиком за ее спиной.
И снова в ней поднялась волна какого-то тошнотворного, вялого негодования: вот он, хлеб негосударственной службы, сколько же унижений надо нахлебаться, чтобы съесть свой законный кусок!
— Кто-нибудь в усадьбе знает, кто я на самом деле?
— Только два человека, кроме меня.
— Кто они? Ваши заместители?
— Мои жены, — ответил Бегорский с легкой улыбкой, значения которой Настя в первый момент не поняла.
Она решила, что ослышалась. Или это у Бегорского юмор такой специфический?
— Ваши… кто, простите?
— Мои жены, — терпеливо повторил он. — Вера Алексеевна Бегорская, моя первая жена, работает у меня кадровиком и одновременно главным бухгалтером. Я, видите ли, большой поклонник совместительства, это позволяет не раздувать чрезмерно штаты, и в то же время при относительно небольшом объеме работы люди не сидят и не скучают без дела. Безделье я считаю злейшим врагом человека. А Тамара Николаевна Виноградова — моя четвертая жена.
— И кем она работает в усадьбе?
— А никем, — Бегорский беззаботно махнул рукой. — Тамара — прекрасный парикмахер, победитель международных конкурсов, кроме того, она занимается дизайном одежды, разрабатывает модели, кроит, шьет. У нее в усадьбе парикмахерский салон.
«Все понятно, — с некоторой брезгливостью подумала Настя. — Четвертая жена! Это ж надо! Наверняка путь от первой жены к четвертой шел по возрастной нисходящей, каждая следующая жена была моложе и красивее предыдущей. Знакомая картинка. Многие стареющие богачи, теряя мужскую силу, пытаются взбодрить ее влечением ко все более молодому телу. И разумеется, последняя жена, в отличие от первой, может позволить себе не зарабатывать на жизнь. Первая жена Вера Алексеевна сидит на зарплате, а четвертая — молодая длинноногая красотка с грудью и аппетитной попкой — держит салон и занимается исключительно женской привлекательностью: прически, наряды. Небось еще и маникюр с педикюром, и эпиляция. Зачем пенсионерам эпиляция? Просто насмешка какая-то».
Возникшая было симпатия к Андрею Сергеевичу мгновенно улетучилась, сменившись легким презрением. Он такой же, как большинство богачей, ничего в нем нет необыкновенного. Рядовой олигарх, опупевший от денег.
Ровно в полдень машина остановилась возле придорожного ресторанчика, стилизованного под русскую избу. На крыльцо выскочил молодой, бритый налысо мужчина кавказской внешности, подбежал к машине, распахнул дверь со стороны Бегорского.
— Андрей Сергеевич! Рады вас видеть! Вы, как всегда, точны, ровно в двенадцать приехали, как и предупреждали. А у нас уже все готово, прошу-пожалуйста.
Ишь ты, у него и ресторан свой, прикормленный, в котором он всегда обедает, когда едет в Томилин. Неприязнь к Бегорскому стала еще чуть-чуть сильнее.
Их проводили в дальний уголок зала, где были накрыты два стоящих рядом стола, каждый на две персоны. За один стол сели Бегорский и Настя, за другой — водитель и охранник. Немедленно появились официанты, поставившие перед гостями тарелки с половинками грейпфрута, который оказался таким кислым, что у Насти скулы свело. «Похоже, Андрей Сергеевич питается лепестками роз, — подумала она. — Половинка грейпфрута и чашка кофе, на этом обед будет завершен. То-то он спрашивал про систему питания! Сам небось следит за фигурой и считает каждую калорию, которых в таком обеде — ноль целых ноль десятых. И что мне теперь, с голоду удавиться?»
Однако за грейпфрутом последовал салат из свежих овощей, заправленный оливковым маслом с лимоном, и к нему — хлеб из темной муки грубого помола. Настя слегка повеселела. Так еще ничего, жить можно! После салата принесли нечто желтенькое с цветными вкраплениями, которое на вкус оказалось просто замечательным.
— Что это? — спросила Настя с набитым ртом, забыв о приличиях.
— Это кус-кус и овощи «имам бяльды».
Из сказанного Настя опознала только слово «овощи», про кус-кус она слышала, но никогда не ела, как-то не доводилось, а про «имама» вообще представления не имела. Оказалось, что название загадочных овощей переводится как «имам в обмороке» — до того вкусным некоему имаму показалось это блюдо на основе баклажанов и помидоров.
К моменту, когда подали кофе, Насте уже казалось, что она объелась и не проголодается по меньшей мере неделю. Она по привычке положила в чашку два кусочка сахару и бросила ломтик лимона. Бегорский пил кофе без сахара и без молока.
— Горько же, — удивилась Настя.
— Я привык, — скупо улыбнулся Андрей Сергеевич.
— А зачем надо было привыкать? Вам нельзя сладкого?
— Сладкого никому нельзя. Все это понимают, только не все с этим считаются. Вы сыты?
— Болре чем. Честно признаться, я была уверена, что люди вашего масштаба едят на обед какое-нибудь изысканное мясо или дорогую рыбу.
