Мы разложили эти обломки кораблекрушения на палубе. Зрелище получилось просто фантастическое. Господи, во что, оказывается, превращается металл, пролежав несколько столетий в соленой воде. Пока он еще был влажный, он казался блестящим и прочным, но стоило ему высохнуть, как обозначились все язвы и раны. А вскоре то, что еще недавно казалось оружием и частями оснастки, рассыпалось кучей бурой пыли от тихого колыхания "Лани".
Впрочем, нам было тут же ниспослано утешение. Сперва, мокрое и облепленное водорослями и ракушками, имело форму, отдаленно напоминающую старинный пистолет. Высушенное и очищенное, оно действительно оказалось пистолетом, притом изящнейшим. Железо рассыпалось у нас на руках, но остались все медные части, лишь немного позеленевшие, эбонитовая рукоять с модными накладками сложной чеканки - и два маленьких, но нетронутых ни временем, ни морем, ясно сверкающих на солнце кусочка золота в виде двух лавровых веточек. Тед сказал, что вероятнее всего, это были золотые накладки где-то между рукоятью и стволом, по одной с каждой стороны. Что и говорить, искусство проделывать дыры в теле ближнего своего было куда элегантнее в былые времена, чем теперь.
Второе утешение не заставило себя долго ждать. Оно появилось на следующее же утро: большая золотая монета. Джо пришел в такой восторг, что утратил дар английской речи. Я видел, как дрожали от возбуждения руки и Левеллена, когда он разглядывал ее, вертя то так, то эдак. "Пять испанских песет", - сказал он почти спокойно. - Превосходно. Если удача не отвернется от нас, мы разыщем там их целую груду. Один Бог знает, сколько такая монетка потянет на аукционе."
Груда не груда, а что-то там точно должно было быть. Просто обязано. Мы с Джо были на глубине, когда помпа внезапно остановилась. Уставшие и измотанные, мы поднялись на борт, и узнали, что помра внезапно завыла, как пылесос, подавившийся детскими кубиками, и ее пришлось отключить. С глубины поднялся Фрэнк, на ладонях у него были ужасные ожоги. "Вибрация, - сказал он потерянно. - Сорвана главная пломба, большие поломки. Все забито песком и грязью. К тому же там заклинило систему охлаждения, и все смерзлось за полсекунды до того, как я успел разбить выключатель.
- Много времени уйдет на ремонт? - нервничая, спросил Тед.
Фрэнк, помаргивая, смотрел на него по меньшей мере секунд пять, потом наконец пояснил:
- Ты оптимист. У нас теперь самый уродливый, и самый большой и самый надежный якорь во всей Мексике.
После небольшого обсуждения мы с Майером вернулись во Флориду, Джо - в Гвадалахару, а Тед с Фрэнком, на "Лани", отправились в Сан-Диего за новой помпой. Мы собирались начать все сначала с новым сезоном хорошей погоды.
Но так случилось, что именно этот год был выбран одной из очаровательных леди с весьма буйным темпераментом для посещения именно этой части побережья. Обычно они, поднявшись среди океана, умирают, не дойдя до берега. Но эта дама была сильна и изобретательна. С невероятной силой она обрушилась на побережье, закружилась, разметала все, что могла, изменив не только географические карты Мексиканского побережья, но и морское дно.
Думаю, Тед и я узнали об этом одновременно, но немедленно поговорить на эту тему на не удалось, потому что и он, и "Лань" появились в Бахья Мар только год спустя, оба изрядно потрепанные. Наверное, я задавал слишком много вопросов. Когда я в третий раз спросил, хорошенько ли они искали пеленг Джо, Левеллен в раздражении воздел руки к небу:
- Во имя святого, Макги! Ты теперь не сможешь даже найти того места, где стоял этот злополучный Клуб Пикадоров! Ни даже фундамента! Один из островов просто затонул. Совсем затонул, понимаешь? Вместе со скалами, деревушкой и церковью. Эта хитроумная штука Джо может быть сейчас где угодно: на полпути к Лос-Мохус, на глубине футов этак сотен двадцать пять, а может торчать на верхушке какого-нибудь дерева в окрестностях Чихуахуа! Часть дна превратилось в сушу, а часть ушла на три сотни футов в глубину!
- О'кей, о'кей, Тед. Я ведь только спросил.
- Есть же, в самом деле, и другие места.
- Да, но они уже другие.
Он криво усмехнулся. Вид у него был уставший и мрачный.
- Конечно, уже другие. В каких-то больше, в каких-то меньше. И все они только и ждут того, чтобы их кто-нибудь нашел.
Скорее, того, кто возьмется искать их, еще не испив горькой чаши бесплодных поисков. Того, кто не знает еще, что часто, даже найдя что-нибудь, он не должен радоваться удаче, пока не проверит это всеми возможными способами, пока не подымет всего остального. Но несмотря на это, я вдруг понял, что нахожу провал поиска сокровищ не менее увлекательным, чем удачу. Я помнил, как ясно лучилось на солнце золото, память об этом, наверное, сохранится у меня на всю жизнь. Но сам поиск был не менее великолепен, чем золото старинных монет. Это было так захватывающе увлекательно: найти место, уж почти держать клад в руках... Майер был согласен со мной. Тед Левеллен намекнул, что вскоре он предпримет новое путешествие, а мы с Майером немедленно намекнули, что с удовольствием составим ему компанию. Готовился Тед основательно, пропадая на "Лани" целыми днями. Однажды он поехал в центр города за какими-то нужными ему мелочами - кроме всего прочего он держал на борту маленькую "хонду". Синоптики обещали дождь только во второй половине дня. Дождей не было уже целую вечность, и после долгой засухи, первый же ливень превратил дорогу в жидкую кашу, так что Тед торопился. И вдруг какая-то глупая бесстрашная собачонка вылетела, подвывая, из-за угла и вцепилась ему в ногу. Тед резко свернул, машина вильнула, накренилась, и Тед с мотоциклом плавно въехали под гигантский фургон междугородних перевозок. Это был один из неповоротливых, огромных фургонов, у которых колеса в полтора человеческих роста, а в кабину надо забираться по специальной лесенке. Водитель даже и не успел понять, что произошло. Он видел, как мужчина на мотоцикле вдруг свернул прямо ему под колеса, но так и не понял, задел он мотоциклиста или нет. Он остановил машину, вылез, взглянул - и помчался вызывать карету скорой помощи.
Немногочисленные жители Бахья Мар всегда принимали живейшее участие в несчастьях своих соседей, благо их было немного. Обычное сочувствие - это не Бог весь что, но сочувствие целого городка - это весьма ощутимо. И наверное именно это помогло Гуле пройти через самое худшее. Ведь теперь она осталась совсем одна. У нее, конечно был мальчик в колледже, но он, узнав о смерти ее отца, отнесся к этому с неожиданной холодностью, даже с раздражением. Гуля вдруг узнала его с совершенно неизвестной ей до сих пор стороны. Очарование развеялось, как дым, и Гуля увидела просто позера и воображалу. Она сказала ему, что он может отправляться на все четыре стороны, и умчалась во Флориду. К тому времени все уже было устроено. Тело Левеллена кремировали, похоронное агентство Лодердейла связалось с аналогичной службой в Индиане, и вскоре прах профессора Теда Левеллена покоился рядом с прахом его жены.
За это время Майер досыта наелся проблемами денег, документов, завещания и прочей канцелярщины. Свои деньги Тед перевел из Индианы в Первый Банк Побережья, так что банк автоматически становился его душеприказчиком. После того, как представитель банка, мистер Лоутон Хипс, получил от Гули указания поставить в известность Майера, им стал Майер. А Майер немедленно отправился ко мне. Так что я довольно быстро уяснил ситуацию.
- Когда твои дела вынуждают тебя общаться с акулами как подводными, так и двуногими, поневоле будешь во всем соблюдать порядок, - заявил мне Майер. - Тед был аккуратным и пунктуальным человеком. Стоит только посмотреть на "Лань", чтобы убедиться в этом. Его счета за четыре года проверяли четырежды, и все было о'кей. У него было учтено все, даже сбор за оформление завещания. Целая пачка документов, не позволяющая никаким фондам оттянуть хотя бы кусочек, все на имя Гули. Выход на текущий счет не так уж и велик, что-то около четырех и семи десятых процента, но поскольку текущий счет составляет восемьсот семьдесят семь тысяч, то Гуля будет иметь чуть больше пятидесяти одной тысячи чистыми ежегодно. Я говорил с этим поверенным, Хиспом, насчет перевода денег в такие бумаги, которые не облагаются налогами, тогда бы Гуля имела значительно больше; но он сомневается, что это возможно (и тут он прав), поскольку Гуля еще несовершеннолетняя. Мы сошлись на том, что пусть все останется как есть, а когда Гуле будет двадцать один, она сможет распорядиться всем этим как ей угодно, при условии, что на аферы будет снимать не более десяти процентов общей суммы ежегодно. По достижении сорока ей по завещанию отходят все права - ей или ее детям, на равных условиях. Если она умрет, не дожив до этого возраста, ее дети делят наследство только после того, как младшему исполнится двадцать один, а до этого имеют те же права, что и она сейчас. Ловко, а?
