Ознакомительная версия.
– Так кто же его – сапожник? – спросила я.
Валера посмотрел на меня маслеными глазами.
– Еще раз перебьешь, остальное дорасскажу утром, – пригрозил он.
– Утром ты отсыпаться будешь, – возразила я, посмотрев на него многообещающе. – Я же сказала – дурею от портвейна!
Валера судорожно глотнул и дернул плечами.
«Все! – подумала я. – Поверил, что он мне понравился и что эту ночь я проведу с ним. Теперь начнет все свои козыри поскорее сдавать…»
– Сапожника я сам допросил, пока менты не приехали. Если бы он, я бы ему за дядь Васю башку оторвал. Тот свой мужик был. А сапожник – гнида, татарин, трешку не выпросишь до зарплаты. Трясется над каждой копейкой… Я сначала точно на него подумал. Вечер же, спектакль идет, а он в театре торчит, какие-то ботфорты шьет. Я ломик пожарный взял у задней стены сцены – и в костюмерный, в закуток, где сапожники сидят. Сгреб его за воротник…
Валера продемонстрировал нам с Ромкой свою руку, чтобы мы представили, как он держал сапожника за воротник. Мы представили.
– Все, говорю, гнида! – продолжал он. – Молись своему Аллаху! Сейчас я тебя за дядю Васю изуродую!..
Он вдруг усмехнулся.
– Но он же не один там сидел. Сапожников трое в театре, у них срочный заказ был к премьере, они день и ночь сейчас пашут. Двое других подскочили, начали орать, что он с места не вставал с самого начала спектакля, не выходил никуда… Ни при чем оказался. А жаль я ему не зарядил ломиком между глаз!
– Так кто ж его убил-то? – спросила я, окончательно сбитая с толку, никак не могла сообразить – при чем здесь сапожник? – Не сам же дядя Вася себе нож в спину всадил.
– Не гони! – ухмыльнулся Валера. – Успеем! До утра далеко.
Я вдруг вспомнила, что это убийство в театре совсем отвлекло меня от той цели, с которой я сюда шла. Меня же в первую очередь интересует Салько-Мефистофель, а не убитый пожарник.
Тьфу ты, черт! Морда пьяная! Давай-ка выруливай! Портвейн она, видите ли, пьет! Перед сопляками комедию ломает. Тоже артисткой себя возомнила, что ли?
– Кто-то из ваших его убил? – спросила я. – Из артистов?
– Почему – из артистов? – удивился Валера. – В театре работают триста человек, а труппа всего – пятьдесят три. Ты что сразу на артистов-то наезжаешь?
Он почему-то обиделся за артистов. Я вообще заметила, что он, чем больше пьянел, тем агрессивней становился. Случай типичный, особенно для его возраста.
Я погладила его по щеке и провела пальцами по шее и безволосой груди между расстегнутыми верхними пуговицами рубашки.
– Валерик, – сказала я умоляюще. – Кто же его убил? Ты же знаешь, Валерик!
– Не называй меня Валерик! – огрызнулся он, хотя мое прикосновение было ему приятно: я почувствовала, как по коже у него пробежали мурашки.
– А как? – спросила я, кося под дурочку.
– Валет! – объявил он. – Меня так в театре называют.
Я поморщилась.
– Фу, валет! – сказала я разочарованно. – Почему не король?
– Ты достать меня хочешь, да? – прошипел он, схватив меня за руку чуть выше локтя. – Ты любишь, когда тебя бьют, да? У меня были такие бабы! Я их так лупил – сами кончали, без меня! Сейчас ко мне пойдем. У меня там все для тебя есть! И наручники найду, и дубинку резиновую, и плеточку…
Ромка смотрел то на него, то на меня, широко открыв глаза. Он даже протрезвел немного. Но молчал, не вмешивался, да его, собственно, и не просил никто вмешиваться.
– Плеткой по спине – кайф! – простонала я и заерзала на стуле.
Валера поднялся и рванул меня за руку.
– Пошли! – приказал он.
«Клиент дошел до кондиции! – вспомнила я фразу из какого-то старого смешного фильма советских времен. – Пора заканчивать комедию».
Я дернула его вниз, и он плюхнулся от неожиданности обратно на стул.
– Сядь! – сказала я ему очень жестким и даже угрожающим голосом. – Сначала ответишь на мои вопросы!
– Ты что? – растерялся он от произошедшей со мной перемены. – Какие вопросы?
Я усмехнулась зловеще.
– Вопросы, необходимые для полного выяснения обстоятельств совершенного в театре убийства! И предупреждаю тебя об ответственности за дачу ложных показаний. Какого черта ты мне тут битый час лапшу на уши вешаешь? – спросила я. – Дружка своего выгораживаешь? Я же дала тебе шанс! Ты им не воспользовался. Теперь все это очень похоже на укрывательство!
Ромка даже рот раскрыл от удивления, на меня глядя. Валера хлопал глазами и что-то напряженно соображал, быстро трезвея. Он явно принимал меня за опера из милиции, чего я, собственно, и добивалась.
– А… Меня уже допрашивали… – пробормотал он, растеряв всю свою наигранную агрессивность и высокомерие. – Я рассказал все, что знал.
– Во-первых, – заявила я, – ни с каким сапожником ты драться не собирался. Это ты наврал.
Валера густо покраснел.
«Угадала!» – поняла я.
– Во-вторых, – продолжала я, – почему ты ничего не сказал про своего дружка – Арнольда Салько?
Тут он так вытаращил на меня глаза, что мне это показалось даже неправдоподобным – таких больших глаз просто не бывает!
– Салько? – пробормотал он. – Но мы с ним даже незнакомы!
– Продолжаешь упираться! – сказала я. – Отлично! Этим мы еще займемся, я тебе обещаю! А теперь быстро отвечай на вопросы, не думая! Какая сцена в спектакле шла в восемь часов?
– Пьянка в кабаке Ауэрбаха! – без малейшей запинки ответил он.
Я тут же скисла. Его ответ разрушил все мои надежды поймать Арнольда в ловушку. Если шла сцена в кабачке, то Салько должен был в ней участвовать. Мефистофель показывает там всякие фокусы с вином, песню, кажется, поет…
Но как же это могло быть, ведь я сама видела его в квартире, где он душил свою жену! Ничего не понимаю…
– Только я никакой не приятель Арнольда Салько! – заволновался Валера, видя, что я задумалась. – Он вообще ни с кем не дружит…
Он вдруг запнулся, и я не пропустила это мимо ушей.
– Кроме? – спросила я.
Валера смутился окончательно.
– Кроме дяди Васи, – выдавил он из себя. – Которого убили сегодня.
– Ах, вот как! – воскликнула я. – Отлично! Сейчас мы поедем к тебе, дружок. Там ты все и расскажешь. И поверь мне, нам очень пригодятся и наручники, и плетка, и резиновая дубинка.
Валера вдруг вскочил и, уронив стул, бросился к выходу на улицу. Ромка дернулся за ним, но, услышав мой смех, остановился.
– Куда он? – спросил он взволнованно. – Он же убежит! Я догоню.
– Не советую! – сказала я, смеясь. – Нос тебе он точно разобьет. Представляешь, каким ты домой заявишься – пьяный, нос распухший, рубашка в крови. Кошмар! Что мама скажет?
– Да нет матери сейчас дома! – обиделся почему-то Рома. – Уехала она к бабке в деревню. У-е-ха-ла! Один я сейчас дома живу.
Про отца я говорить ничего не стала. Раз он сам про него молчит, словно его вообще не существует, значит, и говорить не о чем. Вернее – не о ком.
Я заметила, что стоит он покачиваясь, и вздохнула. Вот еще забота на мою голову.
– Ну что ж, – сказала я. – Пошли, домой тебя отведу. А то тебе в вытрезвителе ночевать придется… Дом-то твой помнишь где?
– Я сам! – заявил он. – Не надо.
– Надо, Рома, надо! – уговаривающим тоном сказала я. – Поверь мне – надо. В этом нет ничего обидного, что я провожу тебя домой.
– Нет! – помотал он головой. – Лучше я тебя провожу. То есть вас.
– Нет уж, спасибо, дружок, – улыбнулась я. – Ко мне сейчас нельзя. Неприятностей наживешь.
– Понятно… – промычал он, подумав, вероятно, о том, что дома меня ждет муж, хотя я-то имела в виду не мужа, конечно, а опергруппу, которая вполне могла уже меня поджидать дома, если Салько сообразил вовремя сообщить в милицию о моем с ним договоре.
– Ничего ты не понял… – вздохнула я. – Но ко мне действительно лучше не ходить, а ты, уж поверь мне, загремишь в милицию, если пойдешь сейчас один. Вокруг театра ментов полно.
Но он упрямо покачал головой. Он хотел уважать себя, правда, не знал еще толком – как. Эх, мальчишка!
– Тогда давай сделаем так, – предложила я. – Ты сейчас пригласишь меня к себе, я соглашусь, и мы спокойно пойдем.
Он задумался на несколько секунд, потом кивнул головой и сказал:
– Оля, пойдемте ко мне? У меня есть отличный растворимый кофе.
Он вдруг икнул и добавил:
– И записи отличные. На дисках!
Я улыбнулась.
– Пошли! – сказала я. – Люблю кофе. Особенно растворимый.
До Роминого дома мы добрались без приключений. Всем известно, что милиция никогда не забирает мужчин, даже очень пьяных, если они идут с женщиной. Любой милиционер знает, что женщина своего мужчину ни за что им не отдаст, разве что с боем.
А вот дальше начались мучения. На улице Рома еще держался, а войдя в подъезд своего дома, расслабился и раскис.
Он повис на мне, глядя прямо перед собой совершенно бессмысленными глазами, и я вынуждена была посадить его на пол, потому что не знала, в какой квартире он живет, а на вопросы мои он вообще не реагировал. Пришлось пошарить у него по карманам.
Ознакомительная версия.
